— Звучит заманчиво. Словно начинается новое путешествие, — отвечаю я.
— Утром, в половине одиннадцатого, есть автобус в Дельфы. Оттуда мы и начнем свой пеший поход. Мы пойдем горной дорогой, возраст которой — два с половиной тысячелетия. Утром я покажу тебе карту.
Карта примитивная и неточная. Греческие карты, конечно же, значительно лучше турецких, которые кажутся совершенно непригодными. В Турции военные решают, куда можно и куда нельзя идти, что можно увидеть, а что нельзя. По картам можно судить, что Греция более обозрима и свободна, чем Турция, но менее доброжелательна и гостеприимна, чем другие страны, ведь мы привыкли путешествовать, ориентируясь по точным картам, которые показывают то, что есть на самом деле.
Но точных карт нет в продаже. Самые точные карты рисуют люди, которых мы встречаем в пути. Они-то как раз доброжелательны и точны. И так обстоят дела во всех без исключения странах. Самые лучшие карты излагаются устно и жестами, пишутся авторучками на клочке бумаги. А порой случайные прохожие тебе не просто подскажут, как пройти в то или иное место, но и пройдут с тобой часть пути, чтобы показать, где именно дорога сворачивает, где тот самый сложный поворот. Это самый надежный метод — именно так ты и путешествуешь, осваивая пейзажи и дороги, так ты и находишь точный, кратчайший путь, по тропам и дорогам, о которых другие не имеют представления. Это и есть наш путь, наши маршруты, наши перекрестки. И все это не имеет никакого отношения к картам и дорогам.
Мы сидим на террасе дельфийского отеля и изучаем карты, одобренные Греческой армейской географической службой. Отсюда, с высоты, открывается вид на гавань Итеа и точку пересечения Коринфской бухты с узким проливом, который отделяет сушу от Пелопонесса, и бухту Патраикос, устремленную к Ионическому морю.
А позади, налево, вдоль горной гряды, расположены виллы. Они тянутся вверх, к храму Афины и источнику. Здесь находился оракул. С высоты над городом, который расположен на высоте тысяча четыреста метров над плато, дома спускаются к равнине — и так до самого Эпталофоса, который и является первой целью нашего путешествия.
Мы пьем белое вино, едим брынзу и оливки, ночью прекрасно высыпаемся и рано встаем. Мы отправляемся в путь по храмовой дороге, которая должна привести нас из Дельф в горы.
Холодная ночь и ясные звезды, мы спим на большой открытой веранде на верхнем этаже дома, с открытой дверью, чтобы привыкнуть к здешнему климату. К тому же так мы тестируем спальники и шерстяное белье, пледы и одежду, в которой собираемся идти в горы. Мы не взяли с собой ни палатку, ни матрасы, мы оба терпеть не можем тяжелые неподъемные рюкзаки, набитые туристическим снаряжением, мы оба слишком привередливы, чтобы таскать вещи, которые мы не любим. Мы рассчитываем на старый простой способ.
Нам очень холодно, мы замерзаем. Утром мы решаем, что следует купить вязаные шапочки и кожаные варежки, бутылку виски на случай экстремальных холодов и тяжелых бессонных ночей. Но уже после завтрака становится тепло. Мы скидываем с себя одежду, пиджаки, свитера и шерстяные чулки, мы взмокли. Мы покидаем номер отеля и отправляемся в город налегке. Самое большое испытание — не холод и не жара, а резкие температурные перепады. Солнце светит, и становится тепло, как только мы начинаем свой пеший поход. Нам предстоит подъем на высоту в семьсот метров, температура — двадцать градусов тепла. Так что будет тепло, это уж точно.
Солнце, уже разогретое, висит низко, мы выходим из города и идем тропинкой, которая ведет нас мимо сада и через оливковые рощи, мимо каменного дома с красной черепичной крышей. И вот мы уже на первой вершине, отсюда мы созерцаем фантастический вид на Дельфы. Долина выходит к морю, к Итее и Коринфской бухте. С вершины мы переходим на старую храмовую дорогу. Это живописный переход. Дорога выложена камнями метровой ширины, а по краям они шире камней между травой и гравием, уложенных по центру дороги. Возраст этой величественной дороги — две с половиной тысячи лет. Сначала она вытягивается, как стрела, а потом изгибается в повороте, эта дуга — шедевр строительного искусства. Она поворачивает налево, а после ста метров — направо. Так дорога петляет, напоминая огромную змею.
Кстати, о змее. По дороге мы встретили какого-то историка, они с женой совершали ежедневный променад.
— Вот как, вы путешествуете пешком? — обратился он ко мне. — И далеко вы направляетесь?
Мы рассказали, откуда мы и куда идем.
Между прочим, он однажды читал лекцию в университете в Осло, о баснях Эзопа. Он пересказывает историю о смерти Эзопа — его забили насмерть камнями обитатели Дельф, они узнавали себя в его баснях и считали, что он их высмеивает. Он погиб именно здесь, вот на этом месте.
— А вы читали его басню про змею? Животу змеи наскучило повиноваться ее голове, и тогда он решил, что будет диктовать, куда ползти.
Голове надоело спорить и ссориться, и она передала бразды правления животу. Теперь живот, сосредоточенный только на еде, диктовал, куда ползти. Так змея приползла в место, где не было ни еды, ни воды. Змея голодала, почти умирала. «Теперь видишь, ты командуешь, а мы погибаем, — сказала голова животу».
Нас позабавила эта басня.
Я решаю купить и прочитать басни Эзопа в походе. Я нашел книгу на английском в книжном магазине Эпталофоса. Но так и не смог найти эту басню. Ее не было ни в английском издании, ни в изданиях, которые я изучал позднее. Вполне возможно, что Эзоп не имел никакого отношения к этой басне, и я понял, что историк, возможно, сам придумал ее, вообразил себя новоявленным Эзопом и бросил эту импровизированную басню как камешек в наш огород. Может быть, мы произвели на него неизгладимое впечатление — двое скитальцев в нелепой экипировке бредут по дорогам в поисках великих приключений.
Мы достигли того самого места, где Эзопа предположительно забили камнями. И вот нам предстал новоявленный Эзоп, который развлекает нас своими баснями. И нам уже весело.
Нарве говорит:
— А давай я буду головой, а ты — желудком, и мы будем все решать коллегиально. Что скажет желудок?
— Желудок скажет: пора остановиться, немного отдохнуть и перекусить. А что скажет голова?
— Голова скажет: еще рано, мы еще не прошли и пол-пути. Можно попить воды, а пообедаем позже, когда пройдем половину.
— А голова не забыла захватить с собой бутылки с вином?
— Нет, не забыла. Голова захватила две бутылки белого вина, и одну из них мы можем выпить за обедом.
Голова склоняется над обрывом, у головы рост — метр девяносто два, длинные ноги и бравая походка.
Солнце палит нещадно. Мы вытаскиваем солнцезащитные очки и легкие кепки, наш путь лежит мимо гор, одетых в снега, и хрустально чистых ручейков, мимо реки, а старая храмовая дорога переходит в тропинку, покрытую гравием.
Мы шагаем по мху и траве, открытая долина со склонами приводит нас на узкую лесную дорожку. На краю леса расположена усадьба, перед домом стоит лошадь. Увидев нас, она подбегает к нам, останавливается и кусает меня за плечо. Я изо всех сил даю ей сдачи — бью прямо в шею. Я пытаюсь отпугнуть ее, но она стоит на месте. Я обследую плечо, вроде бы укус не слишком сильный, во всяком случае, раны не видно.
Мы продолжаем свой путь, лошадь следует за нами. Усадьба покинута, на окнах ставни. Лошадь идет за нами много километров, и мы решаем обмануть ее. На узком подъеме Нарве разворачивается и спускается назад по тропинке. За кем пойдет лошадь? Она следует за Нарве, план удался, он медленно идет обратно, а потом резко разворачивается и бежит по тропинке, в мою сторону. Так Нарве бежит с полкилометра, он нагоняет меня, и мы ускоряем шаг. Но уже через несколько минут лошадь настигает нас.
Она преследует нас часа четыре или даже больше. Мы прошли уже больше половины пути. Что же нам делать? Мы проголодались, нас измучила эта проклятая лошадь. Неужели она намерена сопровождать нас до самого Эпталофоса, прямо до города, и нам придется взять ее с собой в ресторан?
Голова считает, что нам нужно угостить ее виски, напоить ее допьяна, но желудок артачится. Он боится скандалов и побоищ. Он никогда не воевал с пьяной лошадью, да и с трезвой не воевал, но уж лучше сражаться с трезвой лошадью. Желудок пинает лошадь сзади, а потом как даст ей под дых, она встает на задние ноги и ржет. Голова злится, но не на лошадь, а на желудок.
— Оставь ее в покое, — говорит голова.
Мы идем молча. Лошадь следует за нами. Мы идем по снегу, мы уже достигли вершины высотой в четыреста метров и скоро начнем спуск к Эпталофосу. Мы устали. Солнце уже зашло, темнеет и становится холодно, мы взмокли от напряжения. Мы в пути уже шесть часов, мы измучены, силы наши на исходе. Мы вышли на шоссе, когда уже почти стемнело; дорожка, усыпанная гравием, ведет из горного городка к лыжному центру на вершине. Тут на краю дороги стоит большой автомобиль, «рэнджровер», он застрял в сугробе.
При виде этого автомобиля нас обоих осеняет идея. Мы подходим к автомобилю поближе и предлагаем водителю помочь вытащить машину из сугроба. А не может ли он чем-нибудь угостить лошадь, она голодна? Детвора на заднем сиденье дает ей шоколад и другие сладости, мы помогаем вытянуть автомобиль из снега, прощаемся и уходим. Лошадь остается у автомобиля. Мы пускаемся наутек кратчайшим путем через лес, находим поляну и ложимся в укрытие за камнем, нам нужно перекусить. Мы проголодались, мы хотим пить, мы едим и пьем как дикари. Мы видим шоссе с этого места, и через несколько минут наблюдаем сцену, которая врезается в память. От хохота мы даже прерываем нашу трапезу: «рэнджровер» на полной скорости срывается с места и сворачивает на узкую гравийную дорожку, а лошадь галопом бежит за ним.
Наконец-то мы в Эпталофосе. Идиллический крошечный городок в горах, с деревянными домами и односкатными крышами, маленькими улочками и освещенными окнами. Идет снег, и нам надо искать ночлег. Конец недели, все гостиницы переполнены. Ни одного свободного места, сообщает нам портье в отеле «Царукас», ему очень жаль, но все занято, говорит он по-немецки, — все оккупировано.