В недавней работе, в которой дан широкий и глубокий обзор попыток концептуализации взаимосвязанности культуры и личности, Хартманн, Крис и Лёвенштайн (1951) заявляют: «Можно и должно рассматривать культурные условия также с точки зрения того, какие возможности для функционирования эго в свободной от конфликтов сфере они стимулируют или запрещают». Однако авторы менее оптимистичны в отношении возможности изучения отражения таких «культурных условий» в психоанализе личности. Они пишут: «Аналитики слишком озабочены различиями в поведении, вызванными культурными условиями; здравый смысл заставляет признать эти различия, однако внимание к ним аналитика и наблюдателя уменьшается по мере того, как фокус смещается с периферии к центру, то есть с поведенческой манифестации к данным, получить которые можно лишь путем аналитического исследования». Мы же осмелимся предположить, что скорее центральные вопросы формирования эго, которые, безусловно, можно разрешить лишь «путем аналитического исследования», требуют признания психоаналитиком того факта, что культурные различия выходят далеко за пределы «здравого смысла», который три наших автора (будучи совершенными космополитами) сочли достаточным для описания данной сферы; между тем в других вопросах их «здравый смысл» потребовал более глубокого анализа. Начнем со своей области психоанализа и предложим психоаналитику задаться вопросом о том, какие конкретно побудительные мотивы, способности и возможности в совокупности подтолкнули его к выбору именно этой области деятельности. Поиск ответов на этот вопрос позволит выявить тот факт, что некоторые из самых спорных и сложных ответов на вопрос, чем же является или не является психоанализ, рождены другим важнейшим вопросом, а именно: чем должен быть (или должен оставаться, или должен стать) психоанализ для человека, чья конкретная психоаналитическая «идентичность» стала краеугольным камнем его существования как человека, профессионала и гражданина. Я не отрицаю необходимости поиска источников вдохновения и основ специфической морали этой области деятельности, неожиданно приобретшей такой толчок к развитию и популярность. За свою недолгую пока историю психоанализ создал множество возможностей для самых разных идентичностей: в нем увидели новые задачи и новый масштаб естественная философия и талмудические толкования; медицинская традиция и миссионерские учения, литература и теория литературы; социальное реформирование и бизнес.
Психоанализ как движение вобрал в себя разнообразные образы мира и утопические представления, появившиеся на разных этапах истории в самых разных странах, и это является результатом того простого факта, что человек, чтобы эффективно взаимодействовать с другими человеческими существами, должен время от времени на основании той части знания, которую он приобрел на данном этапе развития, определять свое место и ориентироваться в мире. Некоторые ученики Фрейда обнаружили, например, что их идентичность больше всего привлекают некоторые его ранние тезисы, дарившие особое чувство психоаналитической идентичности и вместе с ним вдохновляющую идеологию. Одновременно с этим возражения против некоторых ранних тезисов Фрейда стали основой профессиональной и научной идентичности других представителей этой области. Такие идентичности легко нашли себе место в идеологических школах и жестких систематических построениях, где споры и перемены не приветствуются.
Говоря о научных доказательствах и прогрессе в области, отвечающей непосредственным потребностям людей, нужно принимать во внимание не только методологические, практические и этические факторы, но и необходимость профессиональной идентичности, опирающейся на идеологический квазисинтез доступных ориентиров. Рано или поздно подготовка специалистов будет проводиться с опорой на анализ и формирование разнообразных профессиональных идентичностей кандидатов, а теоретическая подготовка прольет свет на идеологические основы принципиальных различий во взглядах на то, что является наиболее практичным, правильным, истинным на разных этапах развития этой новой области знания.
Обсуждение «профессиональных идентичностей» неизбежно привело нас к необходимости выйти за пределы вопроса о формировании идентичности и посмотреть, что происходит с ее производными дальше, на стадии взрослой жизни. Я сделаю еще один шаг в этом направлении, а затем в заключение вернусь к проблеме идеологической поляризации как одному из аспектов социетальных процессов, отвечающему потребностям развития эго в подростковом возрасте.
Я уже выдвигал гипотезу, выходящую за пределы предложенной Хартманном, Крисом и Лёвенштайном (1951), которые считали, что «можно и должно рассматривать культурные условия также[35] с точки зрения того, какие возможности для функционирования эго в свободной от конфликтов сфере они стимулируют или запрещают». Вполне возможно, что отношения между организованными ценностями и институциональными усилиями общества, с одной стороны, и механизмами синтеза эго – с другой, носят более систематический характер; и что с психосоциальной точки зрения базовые социальные и культурные процессы могут рассматриваться исключительно как совместные усилия взрослых эго, направленные на накопление и поддержание максимума бесконфликтной энергии, взаимной поддержки и психосоциального равновесия. Только такая организация способна обеспечить последовательную поддержку эго молодого поколения на каждом из этапов развития.
Я назвал психосоциальные завоевания в развитии взрослого эго такими терминами, как Интимность, Генеративность и Цельность (диаграмма, VI, 6; VII, 7; VIII, 8). Они обозначают постподростковое проявление либидинозного катексиса в отношениях близости, в родительстве или иных формах генерации[36] и, наконец, в цельном опыте и ценностях, сформированных на протяжении всей жизни. Во всех этих проявлениях присутствуют как эго-, так и социальные аспекты; действительно, их полные противоположности, такие как Изоляция (VI, 6), Самопоглощенность (VII, 7) и Отчаяние (VIII, 8), могут контролироваться лишь адекватным участием в усилиях общества, «благоприятных для реализации функций эго в свободных от конфликта сферах». Старшее поколение, таким образом, нуждается в молодом поколении в не меньшей степени, чем молодое поколение зависит от старшего, и можно предположить, что в этой взаимности развития молодого и старшего поколения базовые и универсальные ценности, такие как любовь, вера, истина, справедливость, порядок, труд и т. д., во всей своей защитной и компенсирующей силе и со всем своим независимым творческим потенциалом, остаются значимыми и объединяющими достижениями в развитии индивидуального эго и социального процесса. Действительно, как свидетельствует наша клиническая практика, эти ценности являются ничем не заменимой поддержкой для развития эго подрастающих поколений, поскольку они придают особую надиндивидуальную преемственность родительской линии поведения (притом что виды такой преемственности – в том числе преемственности непоследовательности – различны для разных систем и типов личности).
Внутренняя сложность и социальные патологии, отягощающие вербальные конвенции и формальные институции, фиксирующие и транслирующие общественные ценности, периодически вызывают к жизни социетальные процессы, в рамках которых перестраивается «среднеожидаемая» среда и которые протекают либо в форме церемониального освящения, либо через систематическое переформулирование. В обоих случаях появятся лидеры и элиты, которые почувствуют себя избранными и убедительно и «харизматично» будут демонстрировать генерализованную генеративность, то есть надличностный интерес к сохранению и омоложению этих институтов. В истории таких лидеров иногда называют «великими». Представляется, что из глубочайших личностных конфликтов они способны черпать энергию, которая соответствует специфическим потребностям своего времени в ресинтезе превалирующего образа мира. В любом случае, лишь принимая и освящая новые смыслы, институты наполняются новой энергией и вдохновением своих молодых членов. Обобщая, можно сказать, что, соотнеся свои институционализированные ценности с главными кризисами развития эго, общество сумеет получить в распоряжение своей коллективной идентичности максимум лишенной конфликтности энергии, вынесенной из детских кризисов большинством его молодых членов[37].
Перед тем как перенести данное утверждение в область идеологии, я должен попросить читателя еще раз взглянуть на диаграмму. В ячейках V, 6; V, 7; и V, 8, он увидит, что именно я назвал подростковыми предшественниками Интимности, Генеративности и Цельности. Борьба за Сексуальную Идентичность (V, 6), которая вначале реализуется в селективном поиске Интимности (VI, 6) в форме вопроса, каким мужчиной или какой женщиной является индивидуум, затем реализуется в форме выбора будущего сородителя. Уяснение (в процессе последовательного формирования идентичности) собственного статуса последователя (кого-либо) или лидера (других людей) (V, 7) позволяет на ранних этапах сформировать ответственность за младших сверстников, что, будучи само по себе важным социальным феноменом, является основой формирования чувства ответственности за будущее поколение (Генеративность, VII, 7). И наконец, некая форма Идеологической Поляризации (V, 8), распад множественности ценностей и фокус на тех из них, которые будут принуждать к обязательствам, является неотъемлемой частью постепенной перемены ролей, когда «идентифицированный» индивидуум превращается в предмет идентификации для молодежи. Такая поляризация, однако, не может не превратиться постепенно в критическую составляющую проблемы