Так и вышло. Эл зашел, но держался сухо и прятал глаза:
— Привет, Рамзи. Гиг просил забрать ключ от мастерской.
— Да, конечно. — Я залез под прилавок и достал ключ.
— Эл, как она? — спросил я неуверенно. Я понимал, что мой вопрос не совсем корректен. Эл хотел отмахнуться, но увидел, как я взволнован.
— Рамзи, меня ждет Труди в тук-туке, а она не любит находиться одна вне дома. Ты не волнуйся. Все с Джесс нормально. Нельзя воспринимать ее симпатию серьезно. Она всегда это делает. Так она пытается убежать от себя. Она думает, что кто-то другой может ей помочь. Гиг, Санджай, ты или я. Но все мы бессильны.
Эл опустил голову и побрел в сторону дороги. Накрапывал дождь, обещающий скоро перерасти в тропический ливень. Волны вздымались высоко и разбивались о песок, унося шустрых крабов, цепляющихся за влажный берег полупрозрачными клешнями.
Одно дело сидеть дома, исходя из собственных соображений, и другое — стать вынужденным узником. Не могу сказать, что кто-то держит нас взаперти. Хотя если подумать, то держит — Лаура, появление которой сильнее прочего заставило обитателей виллы «Мальва» временно проститься с досужим образом жизни. Обыкновенно мы избирали тактику замалчивания проблем, ожидая, когда все уляжется само собой. Сейчас же удобная схема не работала. Как старые туфли, что неожиданно натерли мозоль и шага не давали ступить.
После того, как Гиг притащил Джессику домой с курьезного свидания в ангаре, обстановка внутри дома накалилась до предела. Кажется, Джесс одна не понимала, что Лаура, беспрепятственно бродящая по острову и неизвестно почему возникшая именно тут спустя столько времени, серьезно осложняет нашу жизнь. Любая беззаботность могла плохо кончиться. Из самого лучшего — мы бы снова сорвались с места. Из худшего… Кто его знает. Уже случались непоправимые вещи в присутствии Лауры. Из нас троих она самая беспомощная. Но, кажется, именно в этом главная проблема.
Словом, мы решили поменьше шататься по острову и выработать план. Эл настаивал на лечении Лауры. Но остальные относились к этому скептически. Кто знает, что наговорит она на терапии и чем это обернется. И что тогда будет со мной и Джессикой?
Я изводила себя, кусая губы в кровь. Джесс металась, как тигр в клетке. Гиг съехал от нее на первый этаж и спал на диване в холле. Эл, видя мое состояние, приносил мне фрукты. Делал ванну с пузырьками, купал, как годовалого пупса. Акупунктурно массировал ступни под трескучие звуки джаза, доносящиеся из динамика его мобильника. Я благодарно принимала заботу, но тревога поглотила меня почти целиком. Те черные черви в комьях земли не шли из головы. Как и синеватое лицо Марджани, цвета перезрелой сливы, с желтоватыми белками расширенных глаз на испуганном лице. Я не верила в духов, зная, что люди гораздо опаснее гремящих цепями призраков. Но и пугали меня не они. Что такое дурные предзнаменования? Разве духи и призраки посылают их? Разве? Люди сами себе мистики. Даже самые упертые агностики становятся жертвами удивительного человеческого умения наделять окружающие события смыслами. Утром, пока все спали, я вышла на балкон с чашкой зеленого чая. Небо над джунглями было серым, запятнанным облаками, как размазанный ластиком карандашный рисунок на листе бумаги. Я смотрела на океан. Он шумел. Шумели деревья. Шум катался по округе, как одежда в барабане стиральной машины: «Тыдык-тык-тык». Странное чувство. Тишина раннего утра и говорливый шелест волн, листьев, ветра. Всего и сразу. Так, думается, общались боги с древними людьми. Это понятный язык, не требующий перевода. Природа выражается ясно. Если ее слушать, узнаешь все, даже то, что знать не хочется.
Эл, уставший от моего упадничества, предложил прогуляться.
— Ну, не знаю, — пожала плечами я.
— Ты ведь начала выходить потихоньку.
— С тобой.
— Со мной!
— Не хочу в тот бар, где убили серфера.
— Пойдем в другой. Соседний. Там и капучино лучше.
Я застыла в неуверенности.
— Надень то красное платье, которое брала у тебя Джесс! Ты ведь мечтала выйти в нем. — Эл сиял, как снег на верхушках альпийских гор. Я улыбнулась, но еще сомневалась.
— Кто знает, как быстро придется сорваться с места, — добавил он. — Может, это последний наш выход в ближайшее время.
Слова «последний выход» прозвучали тревожно. Я была так погружена в собственные страдания, что не замечала Эла и его чувств.
— Почему последний? — спросила я.
— Наверное, я неудачно подобрал слова. Сейчас мы вдвоем. Ты и я. Кто знает, как будет. Тут всегда так много людей. Так много «главных героев», а мы вроде как второстепенные. А я хочу, чтобы ты надела красное платье и поехала со мной позавтракать.
Перед простотой и настойчивостью, с которой прозвучала эта просьба, я не смогла устоять. Бывает, что, выбравшись из скорлупы собственных терзаний, понимаешь, что другому ничуть не лучше твоего. К сожалению, такое случается нечасто. Своя боль гораздо весомее.
День был пасмурным. Когда мы прошли к столику почти у самого океана, я ощутила легкий озноб. Мечта о прогулке в красном платье в реальности обернулась неудобствами и смущением. Я привлекала слишком много внимания, и только широкополая соломенная шляпа создавала защитный барьер. Эл трепетно придерживал меня за плечи, и я силилась улыбаться скорее для него, чем для себя.
— Распрями чуть спинку, — сказал он, когда мы сели друг напротив друга и шустрый официант веером выложил перед нами затертые листы меню. — Ты такая красивая, не забывай.
Я нервно улыбнулась.
— Холодно.
Эл достал из нашей пляжной сумки легкий хлопчатобумажный плед, который взял с собой на случай, если мы вдруг захотели бы полежать на песке. Я приняла его, накрылась и наконец ощутила облегчение. Шляпа и накидка стали моим временным «домиком». Так-то лучше.
— Труди, тебе тут нравится? — Эл облокотился о столик, пристально глядя на меня.
— Тут, в баре?
— Тут, на Цейлоне. На острове, который славится тропическими лесами, засушливыми равнинами, горными плато и песчаными пляжами.
— Скорее нет, чем да. Почему ты спрашиваешь? — ответила я резче, чем Эл того заслуживал.
— Да так.
Он заметно расстроился и, сложив салфетку, лежащую на столе, принялся разглаживать сгиб ногтем.
— Нет, все-таки ты зачем-то спрашивал, — не унималась я, понимая, что испортила момент.
— Не бери в голову, Труди. Это, в сущности, пустяки.
— Ты об этом советовался тогда с Джессикой? — вырвалось у меня.
Эл переменился в лице. Зря я это сказала. В глазах у него возник правомерный вопрос.
— Как ты узнала? Ведь вы с Джесс не разговариваете.
— Услышала. Случайно. Не хотела подслушивать. Но так вышло. Что мне было делать? Знаешь, не так просто перестать слушать, если начал.
— Наверное. — Эл поморщился. — Я не хотел на тебя давить. Если тебе тут не нравится, то и говорить не о чем. — Он грустно улыбнулся и стал размахивать широченными ручищами в попытке привлечь официанта и сменить тему.
— Мне, Эл, нигде не нравится. Это какая-то зашоренность натуры.
Я по-прежнему жалела об испорченном моменте. Думала о той детской радости, с которой Эл начал разговор.
— Ты не зашоренная, Труди. Ты столько прочитала, столько знаешь. И ты ведь пишешь!
— Бестолковую фигню.
— Те статьи, что ты мне показывала, — они великолепны.
— Знаешь теорему о бесконечных обезьянах?
— Нет.
— Так вот, считается, что абстрактная обезьяна, беспорядочно ударяющая по клавиатуре в течение неограниченного количества времени, рано или поздно напечатает «Гамлета». И хотя вероятность того, что она слово в слово передаст драму Шекспира, настолько мала, что ей не хватило бы времени с момента зарождения Вселенной до наших дней, но в течение неограниченного срока это непременно случится! Эта вероятность рассчитана математически и доказана. — Я изображала профессора Стэнфорда.
— Тебя послушай, так Джессика рисует, как даровитая шимпанзе. А ты пишешь чуть лучше макаки. — Эл засмеялся в голос. — И в чем же ты хочешь убедить меня, Труди? Что обе вы безнадежны?
— Это просто шутки, Эл. Обесценивающие шутки!
— В любом случае тебе понадобится на статью гораздо меньше времени, чем той, хвостатой, на Шекспира.
— Да. С одной стороны бесконечные обезьяны, с другой — искусственный интеллект, отнимающий хлеб. Давай-ка и правда заведем небольшую фермочку, родной, и начнем выращивать тепломордых телят!
— А как же Гиг и Джессика? — удивился Эл.
— Я давно хочу отделаться от этой парочки! — шепнула я заговорщицки.
— И как ты себе это представляешь? — Эл будто не понимал моей иронии. Хотя обоим нам было ясно, что это та доля шутки, в которой есть правда.
— Большой вопрос. Но ведь и ты знаешь, что так не может продолжаться вечно? — ответила я уже серьезно.
— Знаю. Но не представляю легкого решения. Если быть более точным, никакого не представляю. А теперь еще и Лаура. Я видел ее впервые тогда в саду. Это безумно странное чувство. Будто я знаю и не знаю ее. Совершенно не знаю. Вы похожи, но она другая.
— Лаура особенная, — кивнула я.
— Как и вы все. Никого удивительнее в жизни не встречал.
— Ты же с одними коровами на своей ферме общался, — съязвила я, конечно, имея в виду крупный рогатый скот.
— И то верно. Сначала с коровами, теперь с мартышками.
Я шутливо стукнула его по плечу. Он увернулся. Мы расхохотались.
В то утро мы были совершенно счастливы.
Давно не резвился я слюнявым карапузом на качелях собственного унижения. Я был тем самым мальчонкой, что жует козявки в глубокой растерянности из-за того, что к нему на день рождения никто не пришел. Так чувствовал себя я, стоя с букетом тропических цветов в ангаре, где моя жена тянула сложенные в поцелуе губы к худощавому ланкийцу. Да, Джессика умела удивлять.
Зашвырнув примирительный букет в кусты, где ему самое место, и не помня себя от бешенства, я выдернул ее из нарядного шатра, похожего на Таймс-сквер в канун Рождества, и потащил к выходу. Абсурдность того, что устроила Джесс, выбивала почву из-под ног. Нам определенно надо было что-то с этим делать. Нам всем.