Но Ходкевич к числу вменяемых людей определенно не относился.
— Давай, Острогорский, — усмехнулся он. — Что, даже ответить нечем?
Я осклабился.
— Не учатся ничему некоторые, да и учиться не хотят… Скажи мне, Сашенька, ты в детстве головой не бился?
— Да пошёл ты!
Ходкевич дернулся вперед, замахиваясь, но я спокойно ушел в сторону, и его кулак, наверняка усиленный Даром, лишь рассек воздух. Я разогнулся и тут же зарядил ему в живот, даже не прибегая к резерву.
А потом за гаражами началась самая настоящая свалка. Отступившие было пажи при виде того, как бьют их лидера, все же сумели найти в штанах свое… скажем так, мужество — и вступили в бой. Мимо меня с гиканьем пронесся Поплавский, где-то справа непоколебимым утесом встал Камбулат, а Корф с отвагой обреченного сцепился с румяным пухляшом из пажеской четверки. Я же не без успеха отбивался сразу от двух пажей и даже смог в конце концов отправить одного на землю.
Жирную точку в противостоянии неожиданно поставил Георг. Он сдернул с моего плеча злобно пыхтящего Ходкевича, выругался — неожиданно крепко и почти без акцента — и четкой боксерской двоечкой, которой позавидовал бы даже Камбулат, отправил его сиятельство собирать пыль по стене гаража.
Увидев падение предводителя, пажи, не сговариваясь, развернулись и бросились наутек. Поплавский швырнул им вслед недопитый стакан с пивом — кажется, мой — а я успел не без удовольствия зарядить пухляшу увесистый пинок чуть пониже спину. Окрыленный успехом, Корф уже готов был пуститься в погоню, но…
— Полиция! — вдруг раздался крик.
Мы обернулись. Откуда-то со стороны пустыря к нам бежали две фигуры в темно-синей форме.
— Валим! — выдохнул Поплавский и первым сорвался с места.
Да что ж это за день такой? Опять беготня сплошная…
Нашей хорошо подготовленной и натасканной Медведем четверке не стоило никакого труда оторваться от местных стражей порядка. Да и Георг не отставал: видимо, в его учебном заведении физкультуру тоже уважали. В общем, минут через пять петляний мы смогли перейти на шаг и попытаться понять, где оказались.
— Что-то утомили меня эти экзерсисы… — пробурчал Камбулат. — Да и есть уже хочется.
— Давно!
Корф был мрачнее тучи, всем видом показывая, какие непереносимые страдания он испытывает. Еще бы! Завтрак проспал, здесь аппетит нагулял, а вместо обеда — сплошная суета.
— Всецело вас поддерживаю, судари! — А вот Поплавский прямо сиял. Кажется, ему такое времяпровождение было очень даже по нраву. — И сейчас я отведу вас в заведение, достойное не то, что четверых унтеров и одного герцога, а самих богов! Существуй они на самом деле — непременно обедали бы именно там! За мной, друзья! Трапеза не ждет!
И на этот раз спорить с ним никто не стал.
Глава 20
Вот только потрапезничать как хотелось, к сожалению, не удалось: за следующим же поворотом обнаружилась весьма злая и раздраженная четверка телохранителей Георга. Еще четверо отрезали нам путь к отступлению, и еще секунду назад выглядевший весьма довольным жизнью Георг повесил нос и пошел сдаваться.
Вот так и кончилась наша свобода.
Между его светлостью и старшим телохранителем состоялась весьма эмоциональная, но короткая беседа, по результатам которой Георг погрустнел еще сильнее. Вернувшись к нам, он пояснил причину своего расстройства.
— Господа, должен просить вас меня простить. Кажется, я немного заигрался и забыл о важных вещах.
— Например? — я приподнял бровь.
— Сейчас нам всем надлежит быть на неофициальном банкете в… В мою честь, — Георг скривился, будто лимон съел. — Знакомство с высшим светом Петербурга в неофициальной обстановке. Соответственно…
— Знакомство со светом, говоришь?
Я окинул взглядом себя и товарищей. Джинсы, куртки… Хорошо хоть перепачкаться, пока бодались с пажами, не успели…
Кстати, о пажах и высшем свете. Появление Ходкевича со своими прихлебателями в паре сотен километров от Пажеского, да еще и в самый обычный будний день, который даже красноперым непременно полагалось проводить на учебе, казалось невиданным совпадением… Но, похоже, таковым не было.
Георг. Вот ведь колбаса ливерная… Мог бы и предупредить!
— То есть убежать на самом деле ты хотел не от телохранителей, да? — проворчал я, сложив руки на груди.
Его светлость посмотрел куда-то в сторону и с явной неохотой кивнул. И злиться на него почему-то не очень-то и получалось: я слишком хорошо помнил, насколько продолжительными и унылыми в таких случаях обычно оказываются официальные мероприятия… Да и неофициальные тоже. На месте Георга я, пожалуй, и сам не постеснялся бы ненароком «потеряться» в незнакомом городе.
Но теперь ничего не поделаешь. Банкет — так банкет. Перспектива взирать на «свет» Петербурга прельщала мало, но там хотя бы будет еда. Я и сам успел качественно проголодаться, а бедняга Корф наверняка уже всерьез примеривался вновь удрать — только на этот раз в ближайшую лавку за соленым выборгским кренделем.
— Ну, пойдем, — вздохнул я. — На банкет. Посмотрим, как ты там будешь блистать.
Кажется, Георг почувствовал мое настроение. По крайней мере, держался он теперь чуть в стороне. И выглядел виноватым.
Детский сад какой-то, честное слово…
— И где будет проходить этот, с позволения сказать, банкет? — поинтересовался Поплавский.
Кажется, ему происходящее тоже не особенно нравилось.
Георг перебросился парой слов с телохранителем, и, повернувшись, ответил.
— Для нас целиком арендовали ресторан «Таверна».
— Какая звенящая пошлость… Банкет в таверне… Ну, хотя бы не придется на улице ждать своей очереди поесть…
Кажется, Поплавский действительно расстроился, что ему не дали показать «по-настоящему достойные места». Впрочем, учитывая, что в последний раз мы в процессе просмотра оказались за гаражами — может, оно и к лучшему.
Тем временем, мы все-таки добрались до заведения.
У входа —- охрана, на двери — табличка «Закрыто на спецобслуживание». Вообще, интересно, когда Георг хотел нам сказать о банкете, и хотел ли вообще? Просто… Если это обычное ребячество с его стороны и нежелание идти на ненужный прием — это одно. А вот если он намеренно подставлял нас, срывая мероприятие силами нашей дружной компашки — это совсем другое.
И очень хотелось бы узнать, какую цель он таким образом преследовал. Узнал о распоряжении Разумовского и таким нехитрым способом решил избавиться от приставленных нянек? Или просто демонстрировал норов и столичной публике, и заодно собственным опекунам из иберийского посольства?
Ладно. Напрямую все равно не спросить, так что будет ясно со временем. А пока… А пока банкет. Хоть поедим. Желудок уже подводит основательно.
Внутрь нас пустили без разговоров. Я на миг задержался на пороге, огляделся, и чуть не присвистнул.
Большой зал был выполнен в виде средневековой таверны. Чего, в целом, следовало ожидать, исходя из названия. Светлые, выбеленные или покрашенные стены, деревянные балки под потолком, деревянная же грубая мебель и большой камин. Бутафорский, конечно же, но сделанный весьма убедительно.
Сейчас, когда все столы в помещении были составлены в одну линию и ломились от блюд, помещение походило на обеденную залу какого-нибудь провинциального замка. Вдоль столов — лавки, в дальнем конце, во главе — большое резное кресло, напоминающее трон. Видимо, подразумевалось, что там должен сидеть не кто иной, как герцог Брауншвейгский, четверть часа назад задорно мутузивший пажей бок о бок с нами.
Я усмехнулся. Неведомый церемониймейстер явно намекал, что тут планируется чествование нового короля? Нагло… И как-то совсем уж топорно и безыскусно.
Но на самом деле мое удивление вызвало вовсе не внутреннее убранство, а скорее, гости мероприятия. Во-первых, собралось их не так уж мало — особенно с поправкой на скромные габариты помещения. А во-вторых… Пробежавшись взглядом по собравшимся, я на какой-то миг почувствовал себя на осеннем балу в Пажеском корпусе. По крайней мере, часть лиц мне была знакома именно оттуда. Например, баронесса Фогель со своими подружками… И злой, как стая собак, Ходкевич в дальнем углу…
Он и здесь нашел, как извлечь выгоду из ситуации. Какая-то барышня прижимала к отекшей и посиневшей скуле графа пакет со льдом. Когда она обернулась, я едва не вздрогнул от неожиданности.
Оля.
Она посмотрела прямо на меня, прищурилась, явно узнав, и отвернулась обратно к Ходкевичу. Старательно делая вид, что его «ранения» беспокоят ее куда больше, чем вся наша честная компания, включая даже герцога Брауншвейгского.
Занятно.
— Ну чего ты там замер? — Камбулат слегка толкнул меня в плечо. — Привидение там увидел, что ли?
— Почти… — буркнул я, проходя в зал.
— Ух ты, — послышался голос Поплавского. — Вот это почтенное собрание, однако! Оп! Владимир… А подскажите-ка, мне кажется, или нашему раненому воину оказывает медицинскую помощь не кто иная, как…
— Не кажется.
Поплавский уловил мое состояние и умолк.
Так, значит, да? Ну… Логично. Собственно, прохладца в моих отношениях с Ольгой давно перешла в лютый мороз, а впервые в Петербурге я увидел ее как раз таки в компании Ходкевича. Сцену устраивать я, разумеется, не собирался — не стоило оно того. Но мысленно пообещал себе, что в следующий раз его сиятельство так легко не отделается.
— Интересная компания…
Кажется, Поплавский тоже оценил состав присутствующих. Ну да. Все сплошь — золотая молодежь. Представляю, как выглядит парковка у рынка и на соседней улице… Кажется, народ для «неофициального» мероприятия отбирался максимально тщательно.
И тут наш служивый квартет, сопровождающий самого виновника торжества. Это определенно намек.
Понять бы только, кто кому и на что намекает…
— Его светлость герцог Брауншвейгский и Люнебургский, Георг Вильгельм из рода Вельфов! — гаркнул кто-то над ухом.
Я поморщился и поспешил уйти подальше от входа, в тень.