Но точно не сейчас. Происходило нечто из ряда вон выходящее, и, пока никто из гвардейцев не пытался приблизиться к Елизавете, фигуры в темно-красных парадных мундирах замерли ледяными изваяниями. Однако я чувствовал отголоски силы, разлившейся в воздухе: гардемарины готовились поднять Щиты, и у каждого на кончиках пальцев пульсировали атакующие элементы.
И не сравнительно безобидные Плети и Молоты, а полноценные боевые комбинации, способные размазать «преображенцев» по паркету слоем в полпальца толщиной.
— Могу я узнать, что происходит? — прозвучал знакомый голос.
Ага, Иван. Видимо, штабс-капитан был старшим отделения, отвечающего за охрану приема.
В ответ — тишина. Гвардейцы безмолвствовали. В царящей в зале тишине шаги, раздавшиеся за дверью, ведущей в аванзал, прозвучали особенно громко. Через несколько мгновений среди фигур в бронежилетах мелькнула до боли знакомая лысина, и в зале появился…
Морозов-старший собственной персоной. Грозный, тяжеловесный и, конечно же, облаченный в парадный китель с таким количеством орденов, которое запросто остановило бы ненароком выпущенную из автомата пулю. Его сиятельство явно готовился к эффектному появлению — во всех смыслах.
И вот час его триумфа, похоже, настал.
Остановившись на пороге, Морозов оглядел замерших перед ним аристократов, и едва заметно усмехнулся, так и не сумев скрыть своего удовлетворения. Помолчав секунду, шагнул вперед, и его голос загремел под сводами.
— Милостивые судари и сударыни, прошу меня простить за те неудобства, которые я вынужден заставить вас испытать, но дело не терпит промедления! — Морозов заложил руки за спину. — Мне и самому меньше всего хотелось бы подобного исхода, однако смею вас заверить — иного выхода нет и быть не может.
Я выругался себе под нос. Его сиятельство старательно изображал на лице искреннюю скорбь, но в глубине души наверняка искренне наслаждался ситуацией. Тем, как легко он смог заставить если не бояться, то хотя бы замереть и вытянуться по струнке едва ли не весь высший свет Империи! Я бы поставил свою «Волгу» и мотоцикл в придачу, Морозов специально появился позже, дав гостям от души проникнуться происходящим. И сейчас как бы демонстрировал, едва ли не кричал: смотрите все, вот кто здесь настоящая власть!
Вот только кроме него в зале были и другие ее представители. Стоящие несколько выше главы Совета безопасности — во всяком случае, формально.
— Николай Ильич! — Голос Келлера звучал испуганно, срываясь на невразумительный писк. Так, что даже повторить пришлось. — Николай Ильич, потрудитесь объяснить, что все это означает?
— Объяснить, что происходит, ваше высокопревосходительство?
Морозов усмехнулся и неспешно двинулся к столу, у которого замер Келлер со свитой. Остановившись напротив, он качнулся с пяток на носки, широко улыбнулся и продолжил. Нарочито медленно, веско, чеканя каждое слово — будто забивал гвозди.
В крышку гроба.
— В соответствии с указом о чрезвычайном положении я, как глава Совета имперской безопасности, принимаю на себя руководство государством. А вы, господин бывший канцлер, арестованы по обвинению в государственной измене. — И прежде, чем кто-то успел в полной мере осознать значение фразы, Морозов рявкнул так, что, даже фужеры на столах зазвенели: — Взять его!
Келлер открыл было рот, но к нему тут же подскочили две плечистые фигуры в гвардейской форме, и его превосходительство канцлер вдруг оказался полусогнутым, с закрученными за спину руками, на которых мгновением позже щелкнули наручники.
— Увести! — рявкнул Морозов, с удовольствием разглядывая дрожащую фигуру в дорогом костюме. И едва Келлера вытащили из зала — тут же щелкнул пальцами и негромко распорядился:
— Работаем, господа!
Часть гвардейцев сорвалась с места, ввинчиваясь в толпу. Возвращались они, выдернув то одного, то другого чиновника, то сразу нескольких. И обращались с ними не настолько вежливо, как с Келлером. Лично я не знал никого, но все же успел обратить внимание, что брали в основном «мелкоту» — действительных статских советников, тайных, пару человек в обычных пиджаках без знаков отличия и невесть как затесавшегося в сомнительную компанию гвардейского полковника.
Странно. Келлер и… и черт знает кто. Морозов явно действовал избирательно и со знанием дела, но ход его мыслей от меня ускользнул.
И не только от меня. Елизавета высунулась из-за моего плеча и хмуро наблюдала за экзекуцией. Наверняка запоминала — фамилии, чины, лица, детали… все, что может когда-нибудь пригодиться.
Умничка.
Через несколько минут из зала вывели не меньше дюжины человек, и только тогда «мероприятие» прекратилось. Морозов оглядел присутствующих, и проговорил:
— Еще раз приношу свои извинения. Можете продолжать… развлекаться.
На этот раз он даже не пытался скрыть торжество, которое буквально рвалось наружу. Отвесив в пустоту короткий поклон, его сиятельство развернулся и пошел к выходу, громыхая по паркету начищенными до блеска ботинками.
— Это просто произвол! — послышался чей-то выкрик.
Я повернулся на звук, и едва удержался, чтобы не заехать самому себе ладонью по лицу.
Георг, дружище, ну ты-то куда лезешь?
— Вся Европа непременно узнает о том, что здесь произошло! — продолжал, меж тем, герцог Брауншвейгский. — Если вы думаете…
— Не сомневаюсь, ваша светлость. Более того — я искренне надеюсь, что Европа не только узнает, но и сделает все необходимые выводы. А на вашем месте я бы задумался о том, чтобы закончить здесь с делами и как можно быстрее отправиться на родину. Время у нас, знаете ли, не очень спокойное. — Морозов снова развернулся и уже через плечо закончил: — А совсем скоро станет еще беспокойнее.
Мысленно досчитав про себя до десяти, я осторожно освободился свою руку из пальцев Елизаветы и бросился догонять Морозова. Без особой спешки, чтобы гвардейцы, чего доброго, не уложили меня лицом в пол, но достаточно проворно чтобы опередить остальных желающих побеседовать и задать вопросы. Коих, разумеется, вот-вот найдется немало.
Точнее — целый зал.
— Ваше сиятельство!
Морозов остановился, резко развернулся, видимо, собираясь от души наорать на того, кто посмел остановить второго… то есть, теперь уже первого человека в государстве, но, увидев меня, успокоился.
— Здравия желаю! — козырнул я. — Могу ли я спросить — что происходит?
— Происходит то, что мы взяли Распутина, — с едва скрываемым удовольствием проговорил Морозов. — И он уже дает показания. Фамилия Келлера в них прозвучала первой, но далеко не единственной. Так что нас ждут славные времена, господин прапорщик. Очень славные.
Морозов улыбнулся и направился к выходу, разве что не насвистывая. Я же остался стоять, глядя ему вслед, а в голове уже вовсю роились картины, одна мрачнее другой. И самой паршивой вдруг оказалась вовсе не та, в которой Распутин раскрывает мой секрет.
Нет. Я вдруг осознал, что силы, способной остановить танком прущего к цели Морозова уже не осталось. Ни в Петербурге, ни во всей стране, ни, возможно, даже за ее пределами.
И что прикажете с этим делать?
Глава 27
— Никак не могу привыкнуть. — Алена щелкнула ремнем и откинулась на спинку кресла. — Все время кажется, что сейчас уже май. И лето совсем близко.
— Как знать, — усмехнулся я. — Может, и правда — близко.
Весна в этом году пришла неожиданно — чуть ли не на целый месяц раньше положенного ей срока. Не календарная, на которую обычно указывает только завершение месяца с сердитым названием «февраль», а самая настоящая. С тающим снегом, робким, но уже теплым солнцем и ледоходом на Неве.
А после него природа расщедрилась настолько, что выдала первую зелень на деревьях и газонах — и это уже под конец марта! А на днях температура даже ночью рванула под плюс десять градусов, и от зимы не осталось и воспоминаний. Петербург полной грудью вдохнул ветер с залива и явно готовился досрочно рвануть в лето.
Весна пришла неожиданно… Но особой радости, похоже, не принесла. Я разглядывал знакомые улицы, неторопливо проплывающие за лобовым стеклом Камбулатовского «Икса» — и едва их не узнавал. Из города будто вытянули половину весенних красок, заменив их на бессчетные оттенки серого. Дома стояли по сторонам хмурыми громадинами, поблескивая стеклами в окнах. Но тускло и как-то невразумительно, без присущей весеннему дню живости. Похоже, солнце, согревающие столетние каменные стены, их нисколько не радовало.
А может, все дело было исключительно в людях.
— Ты… ты тоже это чувствуешь, да? — едва слышно спросила Алена, будто прочитав мои мысли. — Все какие-то сами на себя не похожие.
Я молча кивнул. Разумеется, ни один из нас не обладал навыками полноценной телепатии — подобные способности так и остались недостижимой мечтой всяческого рода мошенников и писателей-фантастов. Однако все Одаренные — даже не самого выдающегося ранга — могут в той или иной степени ощущать тонкие потоки энергии, которые производит сознание людей вокруг.
Я полагался скорее на опыт и интуицию, а вот Алена, кажется, смогла именно почувствовать. И вряд ли это оказалось так уж сложно — кое у кого из прохожих эмоции были написаны прямо на лице.
Усталость. Тоска. Тревога. С того дня, как Морозов ворвался в Зимний с отрядом гвардейцев и арестовал Келлера, прошло уже чуть ли не полтора месяца, но воспоминания о тех днях никуда не делись. Они, как и всегда, продолжали жить, даже когда суета улеглась, и с улиц почти исчезли тонированные черные джипы с синими номерами.
Аресты продолжались дней десять, не больше — старик Морозов очень долго запрягал, но ездить, как выяснилось, не разучился. Я мог только догадываться, кого успел сдать Распутин, которого взяли на одной из его квартир в Стрельне…, а кто просто попал под раздачу. Прикрываясь волей Совета, его глава наверняка закрыл в уютные казематы не только фигурантов по делу боевиков, но и вообще всех, кого мог.