Вместе с ширившимся обсуждением «реакционной школы Веселовского» в круговорот дискуссии попадали все новые и новые последователи его идей, которые тоже неизбежно «пресмыкались перед Западом». Почти сразу к академику В. Ф. Шишмареву прибавился В. М. Жирмунский, затем М. П. Алексеев, Б. М. Эйхенбаум, В. Я. Пропп, С. С. Мокульский и т. д.; список этот увеличивался постоянно. Основной фигурант доклада Фадеева на пленуме И. М. Нусинов побивался хотя и несколько обособленно, но с невероятной силой.
В январе 1948 г. отношение власти к Веселовскому окончательно определилось. 16 февраля А. М. Еголин выступил на Всероссийском совещании заведующих кафедрами литературы с докладом, где отдельно коснулся опального академика; вскоре точка его зрения была опубликована и для более широкой аудитории:
«Усваивая ценное наследство в историко-литературной науке, мы должны отвергнуть все еще имеющие распространение взгляды школы Александра Веселовского, как научно несостоятельные. Веселовский является знаменем безыдейной, объективистской науки. Восхваление его приемов исследования представляет собой пережиток буржуазных взглядов на теорию и историю литературы; попытки со стороны некоторых идейно и методологически отсталых ученых вернуть нашу науку к традициям буржуазного литературоведения должны встретить самый решительный отпор»[1059].
Слабые голоса, раздавшиеся тогда в защиту Веселовского, были сразу заглушены. Именно в этом контексте стоит рассматривать реплику «Литературной газеты», которая, сообщая 3 марта о Всероссийском совещании преподавателей литературы, отметила, что «доц[ент] Демешкан выступила с неожиданным славословием по адресу А. Н. Веселовского»[1060]. Похоже, Е. Б. Демешкан не сумела сориентироваться и похвалила не подпадающего под ее антисемитские воззрения академика Веселовского.
Окончательный приговор власти А. Н. Веселовскому был оглашен через несколько дней. Таковым стала редакционная статья в «газете для газет» – «Культуре и жизни», которая 11 марта 1948 г. подводила жирную черту под затянувшейся дискуссией. Название статьи – «Против буржуазного либерализма в литературоведении: По поводу дискуссии об А. Веселовском» – вполне вписывалось в русло дискуссии, но основные положения статьи исключали всякое продолжение таковой:
«В течение нескольких месяцев в журнале “Октябрь” и некоторых других литературных органах ведется дискуссия о значении историка литературы Александра Веселовского и его школы в русской науке. Чем объяснить, что такая фигура, как Веселовский, давно покрытая архивной пылью, стала предметом спора на страницах советской печати? Является ли в самом деле спорным вопрос о взглядах этого буржуазного ученого, давно отвергнутых марксизмом? ‹…›
Эта фигура извлечена на поверхность не случайно. Веселовский является ныне знаменем безыдейной, либерально-объективистской науки, а восхваление его научных приемов есть не только пережиток буржуазных взглядов на историю литературы, но и активная попытка со стороны некоторых ученых вернуть советскую науку к традиции буржуазного литературоведения. ‹…›
“Деятельность” школы Веселовского является проявлением того низкопоклонства перед иностранщиной, которое ныне представляет собой один из самых отвратительных пережитков капитализма в сознании некоторых отсталых кругов нашей интеллигенции. ‹…› Все мировоззрение А. Веселовского враждебно нам»[1061] и т. д.
Как часто бывало и ранее, глава государства – один из самых преданных читателей «толстых» литературных журналов – одним своим словом подвел итог этой дискуссии.
Хотя статья в «Культуре и жизни» носит характер редакционной, т. е. опубликована без всяких подписей, являясь таким образом точкой зрения редакции (Управления пропаганды и агитации ЦК), писалась она в отделе художественной литературы ЦК под руководством его заведующего Н. Н. Маслина (бывшего главного редактора Ленгослитиздата). Известно, что для написания этой статьи также привлекался и обвиненный впоследствии в космополитизме известный критик и философ М. А. Лифшиц (1905–1983)[1062].
Вместе с однозначным отношением, сформулированным предельно ясно в этой директивной статье, уже были намечены «оргвыводы» в отношении участников шумной дискуссии.
До появления этой статьи дискуссия воспринималась с иронией, о чем пишет в своих мемуарных набросках Наталья Леонидовна Трауберг:
«Летом или осенью 1947-го Ефим Григорьевич Эткинд[1063] уже купил для Жирмунских, у которых родилась дочь, гуттаперчевого попугая – мы думали, еще можно смеяться над тем, что Виктора Максимовича назвали “попугаем Веселовского”»[1064].
Но после приговора 11 марта стало очевидным, что грядут серьезные перемены. Шишки посыпались не только на вынужденных смириться со своим положением «попугаев Веселовского» – Нусинова, Шишмарева, Жирмунского и всех остальных, но и на самих критиков – участников дискуссии:
«Тов. А. Фадеев в своем докладе на пленуме правления Союза писателей в июне 1947 г. своевременно поставил вопрос о вредной возне вокруг Веселовского. Совершенно правильным было выступление А. Тарасенкова в журнале “Новый мир” со статьей “Космополиты от литературоведения”, в которой разоблачается реакционная сущность концепции Веселовского и его современных эпигонов. Нашлись, однако, литературные “деятели”, которые не только не поняли политического смысла этой вредной возни вокруг Веселовского, но и способствовали ее усилению. Журнал “Октябрь” затеял целую дискуссию по этому поводу – ненужную, беспринципную, от начала и до конца ошибочную. Ни один из участников “дискуссии” не сумел достаточно ясно определить политическую сущность этой гальванизации Веселовского. ‹…›
Александр Веселовский является буржуазным либералом, ярым противником революционно-демократического направления, направления Белинского и Чернышевского.
Казалось бы, этого обстоятельства вполне достаточно, чтобы раз и навсегда прекратить пустые и праздные разговоры о каких-то положительных итогах научной деятельности Веселовского, о его мнимых заслугах перед русской наукой. Однако участники дискуссии в журнале “Октябрь” и некоторых других литературных органах заняли совершенно неправильную позицию. Примечательна с этой точки зрения статья В. Кирпотина. Характеризуя Веселовского как буржуазного либерала, Кирпотин тут же, словно испугавшись собственной “смелости”, поспешно ретируется; он в своей статье “растекается мыслью по древу”, пускается в пустопорожние рассуждения “о специальных ученых заслугах” Веселовского, обнаруживает в его “наследстве” нечто такое, что может “действительно сослужить пользу”. Буржуазный либерализм был одним из врагов революционно-общественной мысли XIX века. Об этой истине забыл, очевидно, Кирпотин.
Столь же шатким является выступление Л. Плоткина в “Литературной газете” от 20 сентября 1947 г. В представлении этого автора Веселовский оказывается “фигурой противоречивой”. “В своем творческом развитии он испытал воздействие двух факторов, глубоко различных по своему характеру. Это, с одной стороны, передовая русская философия, а с другой – позитивизм и сравнительно-историческая школа, так называемый компаративизм”. ‹…› Критика Л. Плоткина, так же как и критика Кирпотина, носит половинчатый, двусмысленный характер. ‹…›
Дискуссия, прошедшая в журнале “Октябрь”, отдельные выступления “Литературной газеты” не принесли ничего, кроме вреда. Защитники Веселовского лишний раз показали, что под сенью юбилейного славословия в честь “гиганта русской науки” скрывается попытка возродить чуждые нам традиции безыдейного и антипатриотического буржуазного литературоведения. “Критики” Веселовского боялись сказать это прямо, они пожелали остаться в рамках “академической объективности”. Тем самым они отступили от принципа большевистской партийности в литературе – главного принципа для каждого советского литературоведа»[1065].
23 марта 1948 г. редактор журнала «Октябрь» Федор Панферов писал М. А. Суслову:
«Я и все члены редколлегии журнала “Октябрь” статью “Против буржуазного либерализма в литературоведении”, опубликованную в “Культура и Жизнь”, признаем целиком и полностью правильной. Наша грубая ошибка заключается в том, что нужно было не дискутировать о Веселовском, а разоблачать буржуазно-либеральное, реакционное существо его концепции. Наша дискуссия явилась вредной шумихой, от начала до конца ошибочной»[1066].
Таким образом, инициатива оказалась наказуемой, и весь идеологический порыв Кирпотина обратился против него самого. Фадеев решил отойти в сторону и за Кирпотина не вступился. С этого момента начался закат лучезарной карьеры этого партийного литературоведа. Впоследствии он был обвинен в космополитизме и 18 апреля 1949 г. уволен из ИМЛИ, причем уволил его новый директор – «тестообразный, но величественный А. М. Еголин»[1067], который вышел сухим из «дискуссии о Веселовском». Также Кирпотин был исключен из рядов ВКП(б) и лишен профессорского места в АОН при ЦК ВКП(б).
Что же касается Фадеева, то он специальным пакетом с грифом «Секретно» вернул 3 апреля 1948 г. в секретариат А. А. Жданова лежавшие у него бумаги, в том числе и «письмо академиков». Примечателен текст сопроводительной записки заведующему секретариатом Жданова А. Н. Кузнецову: «Возвращаю Вам заявление академиков ‹…› по поводу Веселовского и письмо поэта Сельвинского: что касается первого, то вопрос ясен, а в отношении второго, я имел устную беседу с Андреем Александровичем»