ором марксистско-ленинской методологией. Исходя из этого, экспертная комиссия по западной филологии считает необходимым просить пленум ВАК отменить решение Ученого совета ЛГУ о присуждении тов. Макаеву Э. А. ученой степени доктора филологических наук»[1174].
Только в 1964 г. в Институте языкознания АН СССР Энвер Макаев смог защитить докторскую диссертацию в форме научного доклада по опубликованным работам под общим названием «Вопросы сравнительно-исторической морфологии и фонологии германских языков», что было не столько защитой, сколько признанием его заслуг. Впрочем, далеко не все обладали терпением и упорством, необходимым для повторных защит; а многие попросту не дожили до этого.
Но если отмена ВАКом решения о защите диссертации Макаева была для ленинградской филологии не столь болезненным фактом (он ведь был москвичом), то история с докторской степенью следующего персонажа расставила все точки над i.
Одним из тех, кто, защитив диссертацию, так и не стал доктором филологических наук, оказался известный ленинградский литературовед, племянник профессора С. А. Венгерова, пушкиновед и литератор Александр Леонидович Слонимский (1884–1964). 26 февраля 1948 г. он триумфально защитил на заседании Ученого совета филологического факультета ЛГУ диссертацию на соискание ученой степени доктора филологических наук по теме «Народные основы в поэзии Пушкина». Первоначально название было сформулировано как «Народный элемент в поэзии Пушкина», но было скорректировано в соответствии с текущим политическим моментом. Как заметил 17 февраля 1948 г. Н. И. Мордовченко[1175] в письме к Ю. Г. Оксману[1176], «диссертант будет, вероятно, изумлен, узнав о таком изменении темы его работы»[1177]. Тезисы были отпечатаны уже с новым, политически актуальным заглавием.
Защита прошла блестяще: все отзывы на диссертацию были положительными – их дали профессора Г. А. Гуковский, Б. В. Томашевский и Б. М. Эйхенбаум, а также С. М. Бонди и В. М. Жирмунский. Решение Ученым советом было принято единогласно.
О защите этой диссертации 10 марта 1948 г. писал Ю. Г. Оксману профессор М. К. Азадовский:
«Диссертация А. Л. Слонимского прошла внешне блестяще. Его очень фетировали. Все подчеркивали, что, по существу, это только формальность, ибо давным-давно А[лександр] Л[еонидович] заслужил право на докторское звание. А Гуковский даже говорил стоя, подчеркнув, что иначе он не может возражать человеку, первая работа которого появилась в том году, когда он – Гуковский – родился, – тем самым он (по его словам) хотел бы подчеркнуть и свое уважение к его трудам.
Словом, все было очень парадно, но, между нами, сама диссертация – невероятно сумбурна. Две основных темы доказываются: “Сказки” Пушкина ни в коем случае не идут из фольклора. Белинский – Азадовский оба совершают одинаковую ошибку. Белинский говорит, что Пушкин подражает фольклору и делает это скверно; Азадовский говорит то же самое, но считает, что Пушкин выполнил это блестяще. В этом вся разница: исходные же позиции их одинаковы. Между тем, Пушкин шел собственным путем, нимало не думая о фольклоре и всяких народных сказках, – это его собственная творческая линия.
Это один тезис. А другой – заключается в том, что “Евг[ений] Онегин” не из Байрона, не из какого-либо иного источника, а… из народной песни. Другими словами, “Сказки” не из фольклора, а “Онегин” – из фольклора. Каждый тезис – хорош сам по себе, но оба вместе как будто противоречат друг другу, а если и не друг другу, то общему здравому смыслу. Я, правда, чуть-чуть утрирую, но только слегка, чтоб подчеркнуть основную мысль.
Но все такие вещи имеют неожиданный резонанс. Я слышал целый ряд отзывов – восхищений перед новой постановкой вопроса об Онегине, которая, де, глубоко вдвигает роман в народную жизнь, связывает с народными корнями etc. Кое-кто усмотрел в этой диссертации прямой и замечательный ответ на новые требования к литературоведению»[1178].
ВАК отдал диссертацию на отзыв референтам Н. М. Онуфриеву и Д. Д. Благому, которые по прошествии времени представили свои отзывы. Их точка зрения резко отличалась от мнения ленинградских профессоров.
Кроме того, что Н. М. Онуфриев был автором популярных книжек о Гоголе, кандидатом филологических наук и до мая 1941 г. – директором Тамбовского пединститута, он являлся сотрудником аппарата ЦК ВКП(б) (и вскоре был назначен заведующим сектором центральных издательств Отдела художественной литературы и искусства ЦК). Будучи политически грамотным референтом, он увидел в диссертации много идеологических ошибок и дал резко отрицательный отзыв, недоумевая, почему вообще такая порочная работа могла быть рассмотрена Ученым советом ЛГУ в качестве докторской диссертации. Мало того, что «автор очень часто в качестве исходного начала творческого замысла у поэта выдвигает не его общественные взгляды и жизненные наблюдения, а узко литературные побуждения»[1179], он еще и разрешает вопрос о литературных заимствованиях великого русского поэта из иностранных источников «в обычном для формалистов и последователей А. Веселовского стиле»[1180]. К тому же Н. М. Онуфриев еще в 1947 г. выступал против формализма в методике исследования Г. А. Гуковского, являвшегося одним из официальных оппонентов[1181].
Отзыв Д. Д. Благого, конечно, не был столь циничен, но крайне осторожен – склоняя голову перед большой работой Слонимского, он обращает внимание на ошибочность некоторых положений, в особенности теорий о пушкинских заимствованиях из иностранных источников. Такую позицию Благого легко понять: как раз в момент написания им отзыва на диссертацию Слонимского в «Комсомольской правде» появилась статья «В плену отживших схем и традиций», целиком посвященная его учебнику «История русской литературы XVIII века». Автор статьи В. И. Борщуков писал:
«В основе курса проф[ессора] Благого лежит антимарксистская, идеалистическая концепция. Автор излагает историю литературы с надклассовых, объективистских позиций и ошибочно оценивает творчество отдельных выдающихся писателей XVIII века. Проф[ессор] Благой отрицает самостоятельность и оригинальность русской литературы XVIII века и явно преувеличивает роль иноземных влияний. Преклоняясь перед “столпами” университетской “науки” – Александром и Алексеем Веселовскими, Н. С. Тихонравовым и другими, проф[ессор] Благой остается в плену порочных “академических” концепций и обветшалых схем. Груз старых “традиций” мешает ему с правильных марксистско-ленинских позиций освещать сложные проблемы русской литературы XVIII века»[1182].
Экспертная комиссия ВАКа сочла доводы референтов убедительными, предложила отклонить ходатайство о присуждении докторской степени и направила дело на пленум ВАКа, куда вызван был и сам диссертант. Заседание состоялось 1 октября 1949 г. (т. е. более чем через полтора года после защиты). После кратких доводов самого Слонимского выступил представитель экспертной комиссии ВАКа профессор МГУ Н. А. Глаголев (принимавший участие в дискуссии о Веселовском на страницах «Октября»). В его словах содержится и отношение столичной филологии к раздавленному к тому времени филологическому факультету ЛГУ:
«Я считаю, что вопрос имеет большое принципиальное значение. Многие представители полагали, что вопросы методологии не имеют большого значения – важна эрудиция, представление большого материала, считается, что этого достаточно для присуждения степени доктора. Но из года в год мы замечаем, что диссертации, проходившие в ленинградских вузах, вызывали очень много возражений методологического порядка. Это понятно: оппонентами выступали такие люди, как Гуковский, Томашевский, Эйхенбаум. Все это – профессора, имеющие очень серьезные извращения в вопросах методологии. Поэтому экспертная комиссия не могла отнестись доверчиво к этим отзывам и считала, что нужно подойти очень внимательно к изучению диссертации товарища Слонимского при наличии хвалебных отзывов Гуковского, Эйхенбаума…
Речь идет о том, что диссертация вызывает сомнение относительно разрешения вопроса основного, принципиального, имеющего решающее значение. Я имею в виду вопрос народности ‹…›. Автор не берет проблему в духе современности, он не раскрывает этой проблемы в духе ее развития, а без этого невозможно решение проблемы, тем более у Пушкина. Соискатель, мне кажется, неправильно обходит вопрос о предъявлении ему обвинения в наличии формалистических приемов, формалистического подхода в решении ряда вопросов о взаимодействии русской и западноевропейской литературы. Речь идет о том, что товарищем Слонимским допущен прямой компаративизм, когда берется сказка Пушкина и сопоставляется со сказкой Вольтера. Это типичный компаративизм, это не мелочь, это вопрос большого принципиального значения, так как вопросу о заимствовании уделено очень много внимания в работе Слонимского о Пушкине»[1183].
Председатель ВАКа, министр высшего образования СССР С. В. Кафтанов под занавес сам обратился к Слонимскому:
«Вы должны понять следующее. Вы взяли очень важную тему о народности поэзии Пушкина, вы ее рассматриваете после той борьбы на идеологическом фронте, которая проводилась за принципы социалистического реализма против принципов буржуазного формализма. Была разоблачена школа Веселовского с ее буржуазными толкованиями. Я должен сказать, что мы разбирали вопрос о Ленинграде на Коллегии (МВО СССР. –