Довольно подробно картина заседания Ученого совета Пушкинского Дома 25 сентября и 9 октября была изложена в разделе «Хроника» в «Известиях Академии наук». Поскольку ко времени публикации этой заметки все оказалось уже предельно ясным – никаких послаблений не предвидится, – то и тон ее был несколько повышен:
«Мы знаем, что некоторые из наших товарищей совершили грубейшие ошибки, на которые указывают постановления ЦК ВКП(б) и тов. А. А. Жданов.
Кандидат филологических наук И. С. Эвентов выступил со статьей о Зощенко, восхваляя ту “объективность”, с какой Зощенко критикует нашу действительность. На самом же деле это был злостный пасквиль.
Кандидат филологический наук В. Н. Орлов выступил по радио с речью, посвященной поэзии Ахматовой, утверждая, что творчество Ахматовой является чуть ли не примером для всей нашей советской литературы.
С лекциями и докладами о творчестве Ахматовой выступил доктор филологических наук Б. М. Эйхенбаум, автор вышедшей в свое время известной книги об Ахматовой.
Ряд ошибок допустил Б. М. Эйхенбаум в своих последних работах о Лескове и Чехове. Эти ошибки должны быть осуждены со всей принципиальностью и прямотой»[1395].
В той же струе, как и основной докладчик, выступили Б. С. Мейлах и В. А. Десницкий[1396]. Последний говорил резко, но не столько о коллегах, сколько о произведениях Всеволода Иванова:
«В одном из них говорится о том, что когда на улицах Берлина еще свирепствовала артиллерийская канонада, лев, убежавший из Берлинского зоологического сада, приходит в советскую артиллерийскую часть, лакает вкусные щи, ворчит, что мало, и уходит. Что все это значит? Это неуважение к читателю и литературе вообще»[1397].
Тон «отца Василия», как называли коллеги В. А. Десницкого, был перехвачен и заведующим аспирантурой Пушкинского Дома И. И. Векслером[1398]. В духе сдержанной самокритики выступили ответственные за направления работы Пушкинского Дома В. М. Жирмунский (сектор западных литератур), М. К. Азадовский (сектор фольклора), В. П. Адрианова-Перетц (сектор древнерусской литературы).
Единственным, кто вынужден был оправдываться на этом Ученом совете, опять был Б. М. Эйхенбаум. Пока он кажется исключением, но пройдет не так много времени, и все перечисленные выше работники Пушкинского Дома займут места обвиняемых на заседаниях Ученого совета.
«Л. А. Плоткин, – заявил далее Б. М. Эйхенбаум, – указал, что недавно я выступал несколько раз с лекциями об Ахматовой. Совершенно ясно, что это была с моей стороны политическая ошибка потому, что в тот момент я еще не представлял себе поэзии Ахматовой как явления политического. В этом отношении я был наивен. И мне казалось, что то, что писала Ахматова в военные и послевоенные годы, представляет собой значительный поворот в ее поэзии в сторону вопросов, связанных с русской историей, с выходом за пределы глубоко пессимистической поэзии, как было раньше. При этом я не учел того, что интонация этих новых стихов осталась трагической, а трагическая окраска и тон сейчас, в момент острого конфликта между нами и нашими врагами, политически вредны. В этом смысле я совершил политическую ошибку.
Вот что мне хотелось бы сказать, чтобы было видно, что я понимаю свои ошибки последнего времени, очень существенные, совершенные в силу политической наивности, а не продиктованные злостным намерением»[1399].
Волею случая Б. М. Эйхенбаум первым среди филологов оказался в горниле обесчещивающей идеологической машины. И никто не защищал его: таковы были выработанные годами правила, поскольку, начав его защиту, можно было моментально составить ему компанию.
На этом заседании в Институте литературы присутствовали и журналисты, а на следующий день Ленинградское отделение ТАСС передало сообщение, где отдельно, уже в который раз, упоминался Борис Михайлович:
«Проф[ессор] Б. М. Эйхенбаум в своем выступлении признал политическую ошибочность своей прошлой оценки “творчества” Ахматовой, ее вредных упаднических стихов. Однако, ограничившись этим признанием, тов. Эйхенбаум не подверг критике свои ошибочные взгляды, вновь нашедшие отражения в его последних работах…»[1400]
Вечером того же дня Борис Михайлович, широко известный среди интеллигенции Ленинграда, был ославлен и по Ленинградскому радио:
«Профессор Эйхенбаум в своем выступлении признал политическую ошибочность своей прошлой оценки “творчества” Ахматовой. Однако, ограничившись этим признанием, товарищ Эйхенбаум не подверг критике свои ошибочные взгляды, нашедшие отражение в его последних работах»[1401].
Поскольку об окончательном разгроме Б. М. Эйхенбаума распоряжения еще не поступало, то ему в университете оказывалась поддержка. Это были мелочи, но в будущем никто не дождется даже такого. Например, 13 сентября 1946 г., в отсутствие Вознесенского в Ленинграде, проректор ЛГУ С. В. Калесник даже подписал приказ, где было сказано:
«За большую общественную работу со школьниками в подготовке и проведении соревнований и олимпиад, получивших высокую оценку Гороно и Дирекции Дворца пионеров, объявлена благодарность проф[ессору] Б. М. Эйхенбауму»[1402].
26 сентября 1946 г. состоялось заседание Ученого совета филологического факультета, которое прошло вполне академично:
«Оно целиком было посвящено обсуждению постановления ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград” и докладу А. А. Жданова на собрании партийного актива и на собрании писателей в Ленинграде. В своем вступительном слове “О задачах научной и учебной работы факультета в 1946–1947 учебном году” проф[ессор] М. П. Алексеев отметил, что постановления ЦК ВКП(б) О журналах “Звезда” и “Ленинград”, “О репертуаре драматических театров и о мерах по его улучшению”, “О кинофильме “Большая жизнь” имеют огромное теоретическое и практическое значение, они являются боевой программой дальнейшего развертывания и подъема всей идеологической работы в нашей стране. В этом смысле они прямо и косвенно относятся к научной и учебной работе на филологическом факультете. Подведя итоги всему тому, что в связи с указанными постановлениями говорилось на кафедральных заседаниях, докладчик призвал присутствовавших руководствоваться этими постановлениями в своей повседневной работе, продумать их глубоко и всесторонне применительно к своим специальностям и приступить к исправлению тех недостатков, которые имеются в работе филологического факультета. Важнейшие из этих недостатков – недооценка роли советской литературы в общей системе преподавания, элементы “техницизма” и “ремесленничества” в преподавании ряда литературоведческих дисциплин, малое внимание, уделявшееся преподавателями и научными работниками в борьбе с чуждыми советской литературе безыдейными и упадочническими произведениями зарубежных литератур.
В свете решений ЦК ВКП(б) многие участки научной и учебной работы филологического факультета требуют коренной перестройки.
В прениях по докладу высказались проф[ессор] В. Е. Евгеньев-Максимов, проф[ессор] В. М. Жирмунский, асс[истент] Н. С. Гринбаум, и др., указавшие на ряд недостатков в работе факультета и наметившие способы их ликвидации»[1403].
Б. М. Эйхенбаум оставил свой отзыв и об этом заседании:
«26-го был Ученый совет фак[ульте]та – совершенно комический, прямо для Щедрина. М. П. Алексееву пришлось срочно переделывать всю речь (снять идею «разгрома» факультета для его (кого?) спасения). Вышло просто смешно и глупо. Бесконечно глуп был Ев[геньев]-Максимов – прямо из фарса. Потом несли всякую чепуху. Я говорил о “воспитании молодежи”»[1404].
Но спокойный тон собраний не устраивал партийный комитет университета. Именно с этим стоит связать появление 29 сентября 1946 г. в главной городской газете – «Ленинградской правде» – статьи «О недостатках в подготовке кадров литературоведов: (Письмо с филологического факультета Ленинградского университета)». Ее авторы, члены партбюро преподаватель немецкого языка Антонина Редина и аспирант кафедры русской литературы Самуил Деркач, обращали внимание на неудовлетворительное положение дел на филологическом факультете:
«Следует сказать, что положение дела с преподаванием литературы в Ленинградском университете вызывает чувство серьезной тревоги. На кафедре русской литературы – ведущей кафедре филологического факультета – никто из ее основных работников не занимается изучением советского периода нашей литературы. Между тем советская литература – самая передовая и революционная – является могучим орудием советского государства в деле воспитания молодежи. ‹…›
Стремление уйти от животрепещущих проблем современности характерно и для кафедры западноевропейских литератур. Студенты западного отделения в большой степени оставляются безоружными перед лицом современной буржуазной идеологии. Они не воспитываются в духе наступления против современной буржуазной культуры, в духе воинственного противопоставления в состоянии распада, в духе воинственного противопоставления зарубежной литературе достижений нашей общественной мысли.
На филологическом факультете недостаточно пропагандируются революционно-демократические традиции русской литературы. ‹…› А. А. Жданов со всей силой подчеркнул великое значение традиций русской революционной демократии в воспитании нашей молодежи: “Лучшие представители российской демократической интеллигенции в условиях царского строя гибли за эти благородные высокие идеи, шли на каторгу, в ссылку. Как же можно забыть эти славные традиции?”