Зайцев был слишком горд, честен, прям, чист, чтоб вуалироваться. Его поймали и предали.
Нужно сказать правду, что образ мыслей не интересовал большевиков. Они сами не имели никакого образа мыслей. Но они нюхали, следили, выслеживали, ловили в арканы только исключительно за моральный облик. Никто не мог думать, что Мещаниновы и легион им подобных Вознесенских всех рангов и профессий разделяют несуществующую программу сталинизма. Была важна их “воля к повиновенью”, изворотливость, амбивалентность моральная, “гибкость”, которая позволяла бы через них осуществлять любые действия и мероприятия. А что в душе думали эти тысячи продажных людей, до этого полицейскому режиму не было ни малейшего дела. Они не были, советские гестаповцы, ни иезуитами, ни инквизиторами.
Моральный облик Зайцева делал его неприемлемым. Партийная организация употребляла усилия, чтоб завлечь его на тайную службу. Он имел невиданное обаяние в глазах честного студента. Он изобличал товарищей, и его открытая правдивость производила громадное впечатление. Значит, убить!
Это несчастье произошло в конце первого семестра 1946/47 года. Я узнала о нем много спустя, дома, в случайном разговоре со студенткой. Его предупреждала она, молила. Но он отвечал: “Я с радостью готов принять венец мученичества”.
Сколько отвращенья, негодованья, горя клокотало в моей душе! Я не могла себе представить аудитории без Алика Зайцева, занятий уже не для него…
В моей преисподней появился еще один камень»[1613].
Александр Иосифович был арестован 21 января 1947 г.[1614], он был осужден по печально знаменитой статье 58–10 УК РСФСР («Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти…»), но провел годы заключения не в лагере – вследствие своей неотступности А. И. Зайцев был признан невменяемым. Он был этапирован в Казанскую тюремную психиатрическую больницу НКВД СССР – первую в стране специальную тюремную психбольницу для «политических»[1615], где провел семь страшных лет. «Ольга Михайловна помогала всячески, стремилась облегчить его судьбу, присоединяла положительные характеристики студенту к многочисленным прошениям родичей об облегчении его участи»[1616].
После смерти Сталина, в 1954 г., А. И. Зайцев вернулся в Ленинград и продолжил обучение в университете, а впоследствии стал и профессором кафедры классической филологии. Но осенью того же 1954 г. он случайно встретился в театре с О. М. Фрейденберг, тогда уже не работавшей в ЛГУ. Как свидетельствуют слова Ольги Михайловны, моральный облик ее героя изменился: «Когда я его спросила, не помнит ли он меня, – ответил, что меня не припоминает. ‹…› Забыть он меня не мог. Просто не хочет. Я ведь уже вышла в тираж. Кто я?»[1617]…
26 марта 1947 г. в газете «Ленинградский университет» выступил Н. И. Мордовченко, который был поставлен заведующим кафедрой истории русской литературы (в качестве исполняющего обязанности, поскольку он не был доктором наук, что в 1947 г. еще имело значение). Заканчивая отчет о проделанной работе осторожной критикой, он рисовал перспективы кафедры:
«Вскоре после опубликования постановления ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда”и “Ленинград” кафедра критически пересмотрела и внесла необходимые изменения в свои учебные программы, уделив особое внимание разделу литературы ХХ века. Были проведены специальные занятия в студенческих группах, разъяснявшие смысл постановления ЦК и содержание доклада А. А. Жданова ‹…›.
За прошедшие полгода мы подняли роль критики и самокритики в нашей работе, но далеко не постоянно. Поворот к изучению советской литературы, сделанный кафедрой, необходимо закрепить, основательно и прочно поставить научную разработку истории советской литературы. От этого, между прочим, зависит и дело ее преподавания.
К началу будущего учебного года нам нужно выработать план работы в области советской литературы, который предусматривал бы не эпизодические вопросы, как это было у нас до сих пор, а определенную очередность тем по степени их важности и научной актуальности. С этим началом плановости связаны и проблемы воспитания научных кадров в области советской литературы, которыми мы очень бедны и без которых не можем двигаться вперед»[1618].
Тень большевистской критики пала на Г. А. Гуковского
Следующей мишенью «большевистской критики и самокритики» как на кафедре истории русской литературы ЛГУ, так и в Институте литературы АН СССР стал профессор Г. А. Гуковский. Основной причиной этого стала вышедшая в 1946 г. его книга «Пушкин и русские романтики», обсуждением которой занялись в Институте литературы на заседаниях Пушкинской комиссии.
Отношение к книге было неоднозначным не только с точки зрения идеологических коллизий. Например, Б. М. Эйхенбаум 7 апреля записал в дневнике:
«Вчера весь день был отведен книге Гуковского о Пушкине – обсуждена в ИЛИ ‹…›. Вечером был в Доме кино (где Гуковский говорил вступительное слово к фильму, подражая стилю и манере конферансье, как в книге он часто подражает то Шкловскому, то Тынянову)»[1619].
Если первое, предварительное обсуждение не предвещало ничего дурного, то второе, состоявшееся 12 апреля, настораживало. Описание этого собрания Б. М. Эйхенбаум также приводит:
«13 [апреля]. Вчера было второе собрание Пушк[инской] комиссии о книге Гуковского, более откровенное: Десницкий, Азадовский, я, Векслер, Базанов, Городецкий. Гуковский отвечал, мы немного пикировались. Были, вообще, острые моменты. Решительно “отгородились” в этот раз от книги Мейлах (с места), Городецкий и Векслер, хотя говорили очень корректно, явно избегая конфликтов. Я боюсь, что дело будет иметь отклик и что, если надо, Гук[овско]го могут сильно ударить за некоторые места и страницы о классицизме и романтизме»[1620].
Реакцией на критику, закончившуюся в 1950 г. трагической гибелью ученого, стало прекращение издания не только его работ, но и книг, выходивших под его редакцией. Не вышел и третий том сборника «XVIII век», о котором передавалось 7 марта 1947 г. в «Последних известиях»:
«Как сообщил нашему корреспонденту профессор Гуковский, в третьем томе сборника “18-й век”, подготовляемом для печати в Институте литературы Академии наук СССР, будет опубликовано несколько неизвестных литературных материалов. В частности, будут напечатаны обнаруженные научным сотрудником Публичной библиотеки Бабинцевым[1621] новые тексты великого русского баснописца Крылова. ‹…› В этом же номере сборника будут впервые опубликованы дипломатические письма выдающегося русского сатирика Кантемира в бытность его русским послом в Англии»[1622].
В то же время профессор Б. М. Эйхенбаум, уже изрядно покалеченный критикой, не сдавался. 1 апреля 1947 г. он записал в дневнике:
«Утром решил и сделал еще одно дело: послал Сталину (в его библиотеку) рукопись о статьях Ленина. Надоело мне это наглое и безобразное отношение – решил сделать такое движение. Кто-нибудь прочтет. Сделал надпись – пусть, мол, будет в библиотеке Сталина. Все равно она в печати не появится – все боятся взять на себя ответственность. Интересно хоть так поспорить с судьбой»[1623].
Но ответа не последовало.
Студенческая конференция в университете
Наиболее масштабным событием, состоявшимся в стенах Ленинградского университета весной 1947 г., стала студенческая научная конференция. С одной стороны, она должна была стать ответом университета на призывы главы государства превзойти иностранную науку, а с другой – была подготовительным мероприятием к грядущему 30-летию Великого Октября:
«Проходившая с 10-го марта по 3-е мая 1947 г. студенческая конференция Ленинградского государственного ордена Ленина университета на тему “Советская наука, литература и искусство в новой Сталинской пятилетке” способствовала значительной активизации студенческой научной работы. 130 докладов, заслушанных на секционных заседаниях научной части конференции, являются показателем дальнейшего развертывания студенческой научной работы в Университете.
Вторая часть конференции, посвященная вопросам литературы и искусства, положила начало организации большой и важной работы по привлечению внимания студентов к основным проблемам современной советской литературы и искусства, явилась первым шагом на пути установления тесных связей между творческими работниками и студенчеством. 276 студенческих докладов по различным вопросам литературы и искусства – свидетельствуют об огромном интересе студенчества к произведениям советской литературы и искусства»[1624], – писал 8 мая 1947 г. А. А. Вознесенский в приказе по университету.
Для пленарных заседаний конференции были выбраны лучшие залы города:
«10 марта в Филармонии открылась вторая студенческая научная конференция Ленинградского университета, посвященная вопросам советской науки, литературы и искусства в новой сталинской пятилетке.
На торжественном заседании с докладом “Роль науки в социалистическом обществе” выступил ректор проф[ессор] А. А. Вознесенский. ‹…› Участники конференции с огромным подъемом приняли приветственное письмо товарищу Сталину»