Тов. ПЛОТКИН – В свете решений ЦК ВКП(б) надо было повернуть всю работу Института и парторганизация с этой задачей справилась успешно, в то время как в других, родственных нам, организациях, как говорят, «наломали дров». РК ВКП(б) в этом вопросе нам много помог, подсказывал решения. В результате бережного отношения к кадрам научных сотрудников, допустивших в своих работах и высказываниях ошибки, созданная деловая обстановка и сама атмосфера обсуждения позволила этим людям преодолеть “срывы” и на новом материале доказать, что ошибки эти ими осознаны и преодолены. Я имею в виду новую работу тов. Эвентова о Калинине, также работу В. Н. Орлова о Блоке, получившую высокую оценку. Также работает т. Эйхенбаум над материалом Толстого, где он по-новому ставит и разрешает вопросы. Главное звено в работе было определено правильно, и парторганизация его решила правильно»[1640].
Но 21 июня 1947 г. в «Литературной газете» была напечатана статья Я. Каменского «Ложные параллели и порочные выводы», адресованная Б. М. Эйхенбауму как исследователю творчества Льва Толстого. Поскольку тон статьи легко прочитывается уже в заглавии, приведем лишь основные положения публикации:
«В работах Б. Эйхенбаума о Толстом есть немало интересных и новых материалов, характеризующих то идейное и литературное окружение, в котором развивалось творчество великого писателя. Но выводы, сделанные на основе этих материалов, редко бывали верными и удачными. Исследователю мстил не преодоленный им формализм. Несомненно, что за последние десятилетия Б. Эйхенбаум стремился уйти и действительно ушел из того замкнутого в самом себе изучения “литературного ряда”, которое было характерно для начального периода работы формалистов.
Однако даже широко привлекая в своих работах о Толстом факты идейной жизни эпохи, Б. Эйхенбаум в этой новой для себя области зачастую по-прежнему пользовался старыми методами. ‹…›
В своих работах Б. Эйхенбаум исследует не совокупность взглядов того или иного писателя и мыслителя, не его мировоззрение в его классовой обусловленности, а вырванные из контекста и в таком виде удобные для произвольных сопоставлений фразы и обороты. Только таким путем Б. Эйхенбаум мог прийти к выводу о “совпадении мнений Прудона и Толстого о войне”. Он сближал националистическую книгу Прудона, провозглашавшую: “Слава войне!”, исполненную мелкобуржуазного восторженного преклонения перед военщиной, с гениальным романом Льва Толстого, проникнутым народными, гуманистическими идеалами.
Прошло более 15 лет с тех пор, как Б. Эйхенбаум создал легенду о влиянии Прудона на Толстого. К сожалению, исследователь продолжает применять прежние методы и сейчас. В “Трудах юбилейной научной сессии” Ленинградского университета, вышедших в 1945 году, напечатана статья Б. Эйхенбаума “Очередные проблемы изучения Л. Толстого”, в которой автор допускает чудовищное сближение взглядов Льва Толстого со взглядами… Н. Я. Данилевского, махрового реакционера и националиста!»[1641] и т. д.
Одновременно с выходом статьи Я. Каменского до Ленинграда дошел свежий номер журнала ЦК ВКП(б) «Большевик», в котором был напечатан обширный критический обзор «Об отношении к литературному наследию прошлого». Он принадлежал перу давнего «поклонника» Б. М. Эйхенбаума, критика и литературоведа, сотрудника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Б. С. Рюрикова.
Во введении маститый автор пишет:
«Известно, что русская буржуазия, враждебная народу, была враждебна и передовым традициям русской литературы и искусства. Ее собственной “традицией” стало пресмыкательство перед западом, низкопоклонство перед западной культурой, перед реакционными, антидемократическими элементами этой культуры.
Советская наука, руководимая большевистской партией, по достоинству оценила великое значение культурного наследия прошлого. Ей чуждо пренебрежительное отношение к культурным ценностям, созданным лучшими представителями народа на протяжении истории. Однако и в наше время встречаются попытки принизить величие и самостоятельность русской литературы. Появлялись работы, в которых великий русский национальный поэт Пушкин представлен учеником западных писателей. В некоторых трудах по истории критики великие революционеры и мыслители Белинский и Чернышевский изображались как простые подражатели западных философов. Появлялись биографические очерки, в которых жизнь деятелей культуры рисовалась по-обывательски: авторы очерков проходили мимо основного содержания деятельности этих великих людей, уделяя главное внимание незначительным событиям их личной жизни.
Подобное отношение к наследию прошлого ничего общего не имеет с научным подходом к истории, находится в противоречии с требованиями правдивого освещения явлений прошлого»[1642].
Для иллюстрации пренебрежительного отношения к наследию прошлого автор посвятил несколько страниц и работе Б. М. Эйхенбаума о Н. С. Лескове:
«Долг советского исследователя – отделять прогрессивное от реакционного, объективно подходить к явлениям прошлого. Историю нельзя ни улучшать, ни ухудшать, учит товарищ Сталин. Искажение исторической правды способствует некритическому отношению к тому отсталому, консервативному в наследии прошлого, с чем боролись лучшие люди нашей Родины. Недопустимо, когда некоторые наши критики и литературоведы сбиваются на “объективистский” и либеральный тон.
В 1945 году отмечалось 50-летие со дня смерти Н. С. Лескова. Лесков – талантливый и своеобразный художник, большой мастер слова и знаток русского языка. Но в жизни писателя была полоса, когда он унизил свой талант участием в реакционной пропаганде против передовых людей эпохи, против революционеров. Признавая все значение последующей литературной деятельности Лескова, советский исследователь обязан четко и недвусмысленно сказать, что сущность тех романов и статей Лескова, которые направлены против “нигилистов”, против революционных демократов, нам решительно враждебна, ибо это были клеветнические произведения, служившие крепостникам в их борьбе против демократии.
Проф[ессор] Б. Эйхенбаум выступил в связи с 50-летием со дня смерти со статьей “Н. С. Лесков” в журнале “Звезда” (№ 3 за 1945 год). Он начал с указания на необходимость “пересмотра старых суждений, оценок и схем”. Но “новые взгляды”, предлагаемые проф[ессором] Эйхенбаумом, оказываются очень и очень старыми. По сути дела они представляют собой попытку воскресить либеральную концепцию литературного развития. ‹…›
В статье Б. Эйхенбаума дело изображается таким образом, будто идеи Лескова в период, которого он сам потом стыдился, вовсе не были реакционными и якобы не было никаких враждебных столкновений между ним и лагерем революционной демократии. В статье Б. Эйхенбаума мы читаем, что Лесков был человеком, близким к народу и хорошо знавшим его; что Лесков, хотя и находился в оппозиции к передовым людям эпохи, однако, по мнению автора, “это была оппозиция, но вовсе не справа, а изнутри”. Так, по сути дела, проф[ессор] Эйхенбаум изображает Лескова 60-х годов выразителем интересов народа. Против этого нельзя не возразить самым решительным образом. В 60-х годах выразителями интересов народа были Чернышевский, Добролюбов и другие революционные демократы…»[1643]
Критика Б. С. Рюрикова кажется сдержанной по тону, поскольку «Большевик» был «теоретическим и политическим журналом ЦК ВКП(б)» и достаточно редко позволял себе шельмовать кого-либо. Он просто обозначал отношение власти к явлению или личности, предоставляя свободу действий партийной машине «на местах».
Дневник Б. М. Эйхенбаума доносит скупые сведения о происходившем:
«30 VI [1947]. В “Лит[ературной] газете” от 21 VI – невежественная и глупая статья какого-то Я. Каменского обо мне, по поводу статьи о “Войне и мире”. Организованная травля. В “Большевике” Рюриков по вопросу о Лескове (теперь Лениздат побоится напечатать мою вступит[ельную] статью); сборник “Русские классики и театр” (ВТО) вышел без моей статьи о драматургии Лермонтова – побоялись. Интересно, как будет с моей статьей о Ленине в “Вестнике ЛГУ”. Я становлюсь запрещенным автором. Невольно приходит мысль, что обо мне будут иначе писать лет через 25 – не раньше»[1644].
«8 VII [1947]. Вчера ред[актор] Лениздата М. М. Смирнов сообщил мне по телефону, что статья моя о Лескове, по решению главной редакции, не пойдет – том выйдет без статьи. Сегодня я написал в редакцию, что новой работы для Лениздата делать не буду и что считаю договор на Лермонтова расторгнутым. Итак, статья о войне у Л. Толстого не пошла в “Трудах” Института, статья о драматургии Лермонтова в сборнике Инст[иту]та театра и музыки (“Русские классики и театр”) не пошла (они даже не сочли нужным сообщить мне об этом), статья о Лескове в однотомнике не пошла. Чудно! Я становлюсь нецензурным автором»[1645].
«[9 сентября 1947]. 7 го вечером был у меня П. Тимофеев – завтра держит экзамен в аспирантуру. Его вызвал к себе Деркач (партком), говорил с ним обо мне. Гадко! Они создают мне лишнюю рекламу среди студенчества. Есть опасность, что Шура Гаркави[1646] не пройдет. Ужасно!»[1647]
«[11 сентября 1947]. Сегодня заходил Шура Гаркави: выдержал экзамены отлично. Деркач вызывал его тоже – и тоже говорил с ним обо мне»[1648].
Начало травли М. К. Азадовского
Не успели на факультете обсудить статью о Б. М. Эйхенбауме, как спустя неделю, 29 июня 1947 г., та же «Литературная газета» печатает статью В. М. Сидельникова с не менее резким заголовком: «Против извращения и низкопоклонства в советской фольклористике». Но если Б. М. Эйхенбаума, как можно было видеть, не критиковал лишь ленивый, то статья Сидельникова вводит в круговорот событий новую жертву – профессора М. К. Азадовского. Причем ученый не только обвиняется в идеологических ошибках, но и связывается с героиней постановления ЦК А. А. Ахматовой, что делает обвинения еще более серьезными: