– Крупнейшие передовые писатели Европы и Америки, – сказал во вступительном слове проф[ессор] Мейлах, – признавали всемирное значение русской литературы и ее влияние на мировую культуру. Анатоль Франс, Ромэн Роллан, Анри Барбюс, Теодор Драйзер с восхищением говорили о величии русской литературы, о ее глубоком демократизме и гуманизме. В любви миллионов друзей Советского Союза к нашей культуре мы видим проявление единства всех прогрессивных сил мира в борьбе против реакции. Но в то же время не прекращается клевета буржуазных ученых на русскую литературу. Творчество русских классиков освещается в духе реакционной идеологии современного империализма.
Профессор Эйхенбаум подверг критике работу американского литературоведа Симонза об истории “Войны и мира”, напечатанную недавно в Нью-Йорке в литературном сборнике. Эта работа никакой оригинальной ценности не имеет, если не считать подсчета… заработка Толстого за шесть лет его работы над романом. Американский литературовед оставил в стороне вопрос о глубоком социальном смысле и историческом значении “Войны и мира”. Тем самым от американского читателя скрыт подлинный смысл и идейная направленность романа.
Докторант Папковский говорил о клеветническом извращении философии Салтыкова-Щедрина, что нашло место в том же сборнике.
Доклад проф[ессора] Гуковского был посвящен вопросам классицизма в последних работах иностранных литературоведов. Характеризуя книгу Генри Пейера “Что такое классицизм”, изданную во Франции, Гуковский показал ее реакционный характер. Извращая значение классицизма, Пейер характеризует это направление, как идеальную форму борьбы против всяческих элементов революционного протеста. Поэтому понятно, что Пейер совершенно не касается в своей работе русского классицизма, который характеризуется гражданским пониманием роли литературы и ненависти к тирании.
Обсуждение иностранных книг о русской литературе вызвало большой интерес у литературоведов и писателей Ленинграда»[1672].
Десант руководителей ССП в Ленинград отражен в рассказе, записанном со слов Ю. М. Лотмана в 1992 г.:
«В начале кампании против Веселовского Фадеев и Симонов, оба высокие и стройные, появлялись на заседаниях Ученого совета филфака ЛГУ в одинаковых, полувоенного вида френчах, выходили вдвоем плечом к плечу к кафедре на сцене и произносили речи рокочущими голосами прибывших наводить порядок военных начальников. Однажды при этом имел место забавный эпизод. Один из подвергавшихся критике (кажется, если память мне не изменяет, это был В. Н. Орлов) елейным голосом с ехидством сказал о Фадееве и Симонове: “Наши идейные вожди нам справедливо указали…” Поразительно было, что Фадеев мгновенно сник, как проколотый шарик, и закричал фальцетом: “Нет-нет! Вождь у нас один – товарищ Сталин, других вождей у нас нет и быть не должно”»[1673].
Но настоящая гроза до университета пока что не докатилась: на следующий день – 27 ноября – состоялось заседание партбюро филологического факультета, на котором заведующий кафедрой западноевропейских литератур В. М. Жирмунский отчитывался о перестройке работы кафедры в связи с постановлением ЦК ВКП(б). Кроме полного состава партбюро, на заседании присутствовали и члены кафедры, в том числе профессора М. П. Алексеев, А. А. Смирнов, Р. А. Будагов, Б. Г. Реизов. Многие наивно думали, что гроза миновала – доклад Виктора Максимовича был с критическими нотами, но оптимистическим. Выступавшие хвалили его за улучшение работы кафедры, причем даже члены партбюро. Дело в том, что за один день Ленинградский горком ВКП(б) просто не успел сделать соответствующих выводов по докладу А. А. Фадеева. Именно этим можно объяснить выступление А. Г. Дементьева:
«Мне очень понравился доклад [В. М. Жирмунского], главное – прямотой и принципиальностью, что совершенно необходимо для поднятия боевого тона на фак[ульте]те. Кафедра, безусловно, проводит большую работу и правильно понимает свои задачи. Очень приятно стремление Виктора Максимовича привлечь к работе на кафедре молодых специалистов. И мы должны поддержать кафедру. Расширять прием аспирантов на западное отделение. Привлекать молодежь на наш [западный] цикл – это не является низкопоклонством перед Западом. Мы можем перед лицом великих событий оказаться безоружными. Очень правильная задача – усиление внимания к изучению современной зап[адно]евр[опейской] литературы. Мне нравится, что В. М. Жирмунский хочет сам редактировать каждую работу, предназначенную для напечатания и даже обсуждения на кафедре. ‹…›
Вопрос о Веселовском. У нас нет серьезных расхождений, чтобы бить тревогу»[1674].
Однако вскоре положение изменилось. В декабрьском номере журнала Министерства высшего образования СССР «Вестник высшей школы», вышедшем в первой половине месяца, свою позицию обозначили две ключевые фигуры советского высшего образования – ректор Московского университета и сам министр.
Ректор МГУ, профессор Илья Саввич Галкин – специалист по истории рабочего движения и европейской истории нового времени – выступил с большой программной статьей, озаглавленной «За боевую научную критику, против низкопоклонства в науке». Актуальному вопросу А. Н. Веселовского он также уделил место в своем выступлении:
«Советский патриотизм находит свое проявление в уничтожении пережитков старого в сознании людей, в частности, пережитков раболепия перед западно-буржуазной культурой и слепого восхищения тем, что сделано за границей.
Имеются ли факты низкопоклонства перед заграницей в среде научных работников высшей школы, в частности, среди ученых Московского университета? К великому сожалению, имеются. ‹…› Обратимся к положению дел у филологов и литературоведов университета. Все ли у них благополучно?
В докладе генерального секретаря Союза советских писателей тов. Фадеева перед нашими литературоведами, историками, теоретиками литературы поставлена задача – развивать, разрабатывать вопросы теории и истории марксистско-ленинского литературоведения. Поставлена также задача, вытекающая из решений ЦК ВКП(б), – создать такие книги, которые были бы достойны великой литературы советского народа. В этом – патриотический долг наших ученых. Вполне понятно, что исполнить свой долг ученые смогут лишь в том случае, если они будут смотреть вперед, а не назад, если они не станут канонизировать прошлое, домарксистское литературоведение. В этом суть того, что тов. Фадеев говорил и о школе Веселовского.
Акад [емик] А. Н. Веселовский – безусловно большой ученый, и вряд ли можно оспаривать его выдающуюся роль. Однако не следует забывать, что это ученый дореволюционного периода и что некритическое отношение к его трудам может принести только вред нашему литературоведению, может затормозить поступательное движение науки. Вполне понятно, что ленинский принцип критического отношения к наследию не делает исключения и для трудов акад[емика] Веселовского. ‹…›
Некоторые наши ученые-филологи усмотрели в постановке вопроса о критике Веселовского своего рода кощунство. Было даже высказано мнение, что, если не пересказывать Веселовского, надо закрыть курс теории литературы. Так говорить – значит забыть о том, что кроме Веселовского в наше время в области литературоведения прежде всего имеется большое наследство в виде революционно-демократических исследований, работ Ленина по вопросам литературы, работ Горького и ряда исследований наших, советских литературоведов»[1675].
Министр высшего образования С. В. Кафтанов, известный интеллектуал и любитель литературы[1676], был более резок в своих оценках:
«Большим пороком являются все еще не изжитые элементы раболепия и низкопоклонства некоторых наших ученых перед буржуазной наукой и культурой.
Низкопоклонство перед всем зарубежным воспитывалось веками в среде интеллигенции правящими классами царской России, оно активно поддерживалось также господствующими классами иностранных государств, стремившихся духовно и экономически поработить царскую Россию.
Элементы низкопоклонства перед буржуазной наукой и культурой имеются и в среде некоторой части советской интеллигенции. ‹…›
Преклонение перед Западом в области литературоведения, а также театроведения во многом связано с формалистическими элементами теории А. Н. Веселовского и особенно его эпигонов, которые в своей литературной практике широко пользуются порочным методом сравнительного анализа.
Вместо того, чтобы искать в искусстве отражения жизни и самой жизнью объяснять мотивы искусства, эти горе-литературоведы предпочитают оставаться в пределах литературных сопоставлений и ищут сходные образы и мотивы в произведениях западно-европейских авторов. Эти сравнения сводятся к замаскированному утверждению, будто бы русская литература является подголоском литературы Запада. Естественно, что подобная теория кабинетного творчества не имеет ничего общего с творческим методом советской литературы – социалистическим реализмом.
Мы не отрицаем заслуг А. Н. Веселовского в развитии русской филологии, но мы должны критически отнестись к его наследству, понять ошибочность его методологии. Особо сильный огонь критики должен быть направлен против подражателей Веселовского, отражающих его ошибочные взгляды.
Руководствуясь антинаучным методом сравнительного анализа, формалисты доходят до того, что творчество Грибоедова они рассматривают как результат влияния Мольера, творчество Пушкина как результат влияния Вольтера, Парни, Байрона, Шелли, Вальтер Скотта и многих других западных писателей.
Губительное влияние формалистического метода в литературоведении полностью сказалось, например, на работе проф[ессора] Нусинова о творчестве Пушкина, которого он в своей путанной, противоречивой книге низвел до роли подражателя творчеству западноевропейских писателей.