Это неуважение к родной литературе, непонимание ее самостоятельных путей развития, ее самобытности приобретает иногда и другую форму. Последователи формалистического “сравнительного метода” берут творчество гениального русского писателя и сопоставляют его с творчеством второстепенных русских писателей той же эпохи, механистически подбирая параллели из творчества второстепенных писателей к произведениям великого мастера.
Так, проф[ессор] Эйхенбаум в своей работе о Лермонтове механистически подобрал параллели чуть ли не к каждой строчке лирики гениального Лермонтова из второстепенных поэтов лермонтовской эпохи. Великий Лермонтов в изображении Эйхенбаума стал выглядеть плагиатором, ловко обокравшим своих меньших собратьев.
Во всех приведенных случаях антипатриотическое отношение к русскому искусству и литературе связано с непониманием подлинной природы художественного произведения, с буржуазными теориями и методами исследования.
Рекорд низкопоклонства побил Леонид Гроссман в своей книге “Театр Тургенева”. Известно, что Тургенев презирал искусство кабинетное, питавшееся другими искусствами, а не жизнью. И вот драматургию такого писателя Гроссман чуть ли не целиком сводит к западным образцам. “Историческая линия развития тургеневского театра, – пишет Гроссман, – идет от Байрона и Альфреда де Мюссе к Оффенбаху и Лекоку”.
Таковы “перлы” книги Гроссмана, пронизанной низкопоклонством перед Западом и неуважением к родному искусству. Можем ли мы спокойно относиться к такого рода “обобщениям и выводам”, которые принижают великих гениев нашего народа?
Нет сомнения в том, что подобное “творчество” найдет самое суровое осуждение со стороны нашей общественности. Мы должны восстановить историческую справедливость и поднять роль ваших величайших деятелей науки, техники, литературы и искусства как прошлого, так и настоящего.
Задача профессоров и преподавателей состоит в том, чтобы во всей полноте освещать в лекциях, учебниках, научных трудах великие достижения нашей русской культуры и на этих достижениях воспитывать у нашей молодежи великое чувство советского патриотизма.
Наша страна стоит во главе всего прогрессивного мира. Вступление СССР в полосу завершения строительства социализма и перехода к коммунизму означает новую ступень в повышении материального и культурного уровня народа.
Гарантией успеха дальнейшего движения вперед советской науки и техники и культуры является прежде всего то, что во главе культурного строительства, как и в области всего социалистического строительства, стоит величайший ученый нашего времени – товарищ Сталин.
Советский народ под руководством большевистской партии, под руководством своего великого вождя и учителя товарища Сталина уверенно идет по пути дальнейшего расцвета экономики, культуры и могущества нашей Родины, по пути к коммунизму»[1677].
После такого выступления С. В. Кафтанова – министра высшего образования СССР, председателя ВАКа, кандидата в члены ЦК ВКП(б) и т. д. и т. п. – дальнейшая «дискуссия» была пустым делом. Но механизм ее, запущенный в августе, еще работал, и подписанный в печать 10 декабря двенадцатый номер журнала «Октябрь» вышел в конце месяца в свет. Он, кроме прочего, содержал четыре выступления о роли А. Н. Веселовского – они-то, если бы не предварялись приведенными выше заявлениями, как раз укладывались бы в рамки термина «дискуссия».
Первой шла статья академика В. Ф. Шишмарева «Александр Веселовский и его критики» – достаточно сдержанная и академичная, содержащая преимущественно опровержения печатных выступлений В. Я. Кирпотина. Заканчивал ее академик словами:
«Говоря о Веселовском, Горький называл его “наш знаменитый Александр Веселовский”. Такие мысли побудили нашу Академию наук посвятить дате 100-летия со дня рождения замечательного русского ученого особое заседание и возобновить издание полного собрания его сочинений. Конечно, каждый понимает, что от Веселовского нельзя требовать того, чего он дать не мог. Но каждого читающего его и сейчас захватят широта охвата предлагаемого читателю материала, творящаяся как бы на его глазах работа над ним, горячий темперамент искателя истины, строгий учет фактов, вплоть до самых мелких, острая критика гипотез, выводов, оригинальное разрешение целого ряда труднейших и сложнейших историко-литературных вопросов, подлинный демократический пафос исследования и совершенно исключительное мастерство исторического анализа фактов, которые он видит перед собой во всей их живой многогранности и взаимосвязи. “Уважение к именам, освещенным славой, есть первый признак ума просвещенного”, – говорил Пушкин»[1678].
Еще более основательной кажется помещенная тут же статья В. Б. Шкловского «Александр Веселовский – историк и теоретик», где автор быстро, буквально хирургически отделяя А. Н. Веселовского от его родного брата Алексея (автора книги «Западное влияние в русской литературе»), сразу же обозначает свою точку зрения:
«Был ли Александр Веселовский низкопоклонником перед Западом, т. е. считал ли он, что западное искусство превосходит наше, что все корни нашего искусства идут оттуда и что наше искусство подражательно? Я думаю, что нет…»[1679]
Изложив и обосновав ее, Виктор Борисович заканчивает свою статью словами:
«Настоящий спор о Веселовском – это спор об его философских позициях. Те упреки, которые сделаны А. Н. Веселовскому тов. А. Фадеевым, явно основаны на недоразумении. А. Веселовский был великим ученым, борющимся за осознание великой русской культуры и славянской культуры.
Многое в работе Веселовского можно отрицать, но от нее не надо отрекаться: она входит в наше наследство. Но на его примере мы видим, что нельзя создать великое литературоведение без великой философии»[1680].
Выступления В. Ф. Шишмарева и В. Б. Шкловского, таким образом, вселяли надежду – один факт их выхода в свет был удивителен. Две другие статьи отражали противоположную точку зрения, но резкими их вряд ли можно назвать.
Статья Н. А. Глаголева[1681] «К вопросу о концепции А. Н. Веселовского», хотя и была критической по отношению к академику, также никак не может быть отнесена к разряду “большевистской критики”, особенно с учетом его похвал в адрес «попугаев Веселовского» («…В. М. Жирмунский в своей интересной и содержательной вступительной статье к “Исторической поэтике Веселовского”…»[1682]) и т. д.
При этом даже собственно критические высказывания очень сдержанны:
«У А. Н. Веселовского в его историко-литературных взглядах иногда прорываются демократические тенденции, в частности в решении вопроса о роли великих людей и народных масс в истории. Так, например, в своей “Исторической поэтике” Веселовский писал: “Великие личности являлись теперь отблесками того или другого движения, приготовленного в массе, более яркими, смотря по степени сознательности, с какой они относились к нему, или по степени энергии, с какой помогали ему выражаться” (“Историческая поэтика”, цитируемое издание, стр. 44).
На эти формулировки Веселовского указывал еще в свое время В. М. Жирмунский. Однако эти мысли А. Н. Веселовского не дают еще оснований отождествлять его взгляды с точкой зрения Чернышевского и Добролюбова по вопросу о решающей роли народных масс во всех великих исторических движениях. Веселовский не занимался специально разработкой проблемы народа и народности литературы, но отдельные высказывания в его многочисленных трудах позволяют сделать определенный вывод, что он никогда не брал в основу решения этой проблемы момент отражения коренных интересов трудящихся масс и защиты их в художественном произведении в качестве решающего и главного критерия для оценки того или иного художественного произведения с точки зрения его действительной народности. Понятие народность литературы он чаще всего интерпретировал в бытовом или этнографическом плане.
Было бы неверным зачислять Веселовского в ряды сторонников реакции, искажая тем самым историческую перспективу и извращая идейную эволюцию самого Веселовского. ‹…›
Однако, необходимо решительно возражать против преувеличенной оценки исторического значения и характера демократических устремлений А. Н. Веселовского, против рассматривания их как прямого продолжения традиций великих русских шестидесятников.
Прогрессивные тенденции в трудах Веселовского всегда были ограничены рамками буржуазного либерализма, не выходили за пределы довольно умеренной и робкой либеральной критики буржуазно-помещичьего строя»[1683].
И, даже начиная критиковать взгляды А. Н. Веселовского, Н. И. Глаголев не делает однозначных выводов:
«Историко-литературные взгляды А. Н. Веселовского отражают в себе основное противоречие, свойственное его методологическим принципам литературоведческого исследования. Веселовский, по-видимому, не придавал серьезного научного значения концепции русского литературного процесса, сложившейся в трудах Чернышевского и Добролюбова; по крайней мере, он никогда не ссылается на них и не цитирует их в этих вопросах. Собственной же законченной концепции русского литературного процесса Веселовский так и не создал, и то, что мы находим в его многочисленных трудах по древней, средневековой и новой русской литературе, отражает лишь попытку выяснить и определить некоторые ведущие закономерности литературного процесса. В этих воззрениях переплетаются идеалистические и материалистические тенденции, причем идеалистические тенденции занимают явно преобладающее положение»[1684]