Но к 1947 г. ситуация изменилась, отношения между СССР и США стали более чем прохладными, и этой публикацией А. Р. Жебрака решил воспользоваться Т. Д. Лысенко для сведения личных счетов. 6 марта в «Ленинградской правде» была напечатана статья пособника Лысенко профессора ЛГУ И. И. Презента с нападками на генетику, где среди прочего говорилось: «Загнивающий капитализм на империалистической стадии своего развития породил мертворожденного ублюдка биологической науки, насквозь метафизическое, антиисторическое учение формальной генетики»[440], а затем, пройдясь по «мракобесу и злопыхателю» Карлу Саксу, профессору Гарвардского университета, упомянул Жебрака, который «по существу солидаризируется с профашистом Саксом в оценке теоретических достижений нашей советской передовой школы биологов, мичуринской школы, возглавляемой академиком Лысенко»[441].
И если в марте эта статья казалась случайной, то летом ситуация стала усугубляться: почти одновременно в центральных изданиях появляются две аналогичные статьи. 30 августа в «Литературной газете» напечатано письмо под заглавием «На суд общественности», а 2 сентября 1947 г. по поручению М. А. Суслова в «Правде» появляется статья И. Д. Лаптева «Антипатриотический поступок под флагом “научной критики”»[442].
Вследствие изменения идеологической обстановки вдруг оказалось, что Жебрак «потерял чувство патриотизма и научной чести ‹…› ослепленный буржуазными предрассудками, презренным низкопоклонством перед буржуазной наукой он встал на позицию враждебного нам лагеря»[443]. Вскоре Министерством высшего образования СССР был организован Суд чести, впрочем не столь громкий, как в «деле КР», но с неминуемыми оргвыводами – в октябре 1947 г. А. Р. Жебрак был снят с поста президента Белорусской АН.
Но даже после расправы над Жебраком Лысенко не чувствовал себя защищенным, поскольку его серьезно критиковала часть коллег-биологов. В связи с этим любопытна запись из дневника заведующего отделом информации газеты «Правда» Л. К. Бронтмана от 28 ноября 1947 г.:
«Вчера был у меня (зашел в кабинет) Василий Иванович Поляков из сельхозотдела. Рассказал две занятных истории:
1) За последнее время сельхоз. ученые довольно сильно наваливаются на Лысенко за его теоретические работы по генетике, утверждая, что он практик, а науке не дал почти ничего. Лысенко взял и написал в Сочи Хозяину: так и так, идут у генетиков споры, какого направления придерживаться, говорят, что я – не генетик. Хозяин ответил, что настоящим ученым, работавшим для науки и для народа, был Мичурин. Вот и понимай, как знаешь!
2) Хозяин достал где-то на Кавказе семена зонтичной пшеницы (на одном стебле – несколько колосьев) и прислал Лысенко, советуя попробовать разводить и акклиматизировать в других (не кавказских) местах. Лысенко написал, что думает испытать ее в двух пунктах: в Горках и в Одессе (в Горках у него Институт, в Одессе – опытная станция). Хозяин написал в ответ, что пшеницу надо разводить “не там, где Вам удобнее, а там, где ЕЙ удобнее. В Одессе – много солнца и мало осадков, в Горках – много осадков и мало солнца. Надо – где достаточно и солнца и влаги, например, где-нибудь в районе Киева”»[444].
Несмотря на то что рассказ о ветвистой пшенице описывает события 1946 г., первая история важна для понимания положения Лысенко осенью 1947 г. Причем его позиции, казалось, лишь ухудшались.
Но в июле 1948 г. президент ВАСХНИЛ Лысенко (по рангу этот пост соответствовал должности заместителя министра сельского хозяйства), находившийся под напором критики, осознававший свое довольно шаткое положение, был вызван к Сталину для беседы. Раскрыв ему радужные перспективы развития отрасли, в том числе поведав и о ветвистой пшенице (посевы которой якобы повысят урожаи зерна по стране в пять – десять раз), президент ВАСХНИЛ пообещал исправить сложившееся положение.
«Но выставил одно условие: чтобы его не травили, не позорили, а хотя бы немного помогали, и чтобы всякие критиканы, всякие теоретики и умники, не о благе Отечества пекущиеся, а лишь на Запад ежеминутно оглядывающиеся, больше ему не мешали. Лысенко назвал несколько иностранных фамилий, особенно часто упоминаемых критиканами, – такие как Моргана и Менделя, и настойчиво повторил, что если вместо мичуринского учения по-прежнему основывать биологические учения на той, формальной генетике, то страна потерпит огромный ущерб. А вот если формальную генетику отменить как науку идеалистическую, буржуазную, крайне вредную для дела социализма, то мичуринцы воспрянут, быстро свое дело развернут и смогут пойти в бой за повышение урожайности всех культур»[445].
Сталин поддержал Лысенко, поскольку после засухи и голода 1946–1947 гг. был готов пойти практически на все ради увеличения урожая. Наиболее важным для Лысенко был вопрос устранения оппонентов, которые у него еще оставались; тем более что он и его сторонники не обладали большинством в ВАСХНИЛ, а предстоявшие там выборы еще более бы ослабили их позиции. Здесь как раз и проявилась основная помощь: несмотря на списки предложенных кандидатов и сопутствующие предвыборные мероприятия, 28 июля 1948 г. в газете «Правда» было опубликовано постановление Совета министров СССР от 15 июля за подписью И. В. Сталина. В постановлении сообщалось о директивном утверждении сразу 35 действительных членов ВАСХНИЛ, большинство из которых составляли ставленники Лысенко[446]. При таком подспорье планам «народного академика» уже ничего не угрожало.
Сессия ВАСХНИЛ открылась 31 июля докладом Лысенко «О положении в биологической науке». Доклад, предварительно просмотренный и отредактированный Сталиным, был неожиданно резким, очень политизированным, пугал своей наглой безапелляционностью. Основным нападкам со стороны Лысенко подверглись основоположники и приверженцы «буржуазной, антисоветской, антинародной реакционной генетики»[447]. В центральной части доклада, озаглавленной «Два мира – две идеологии в биологии», оратор проводил черту между агробиологией и «чуждыми» детищами трех ученых – основоположника генетики Грегора Менделя, впервые предложившего идею хромосомной наследственности Августа Вейсмана и основателя теории гена Томаса Моргана:
«Возникшие на грани веков – прошлого и настоящего – вейсманизм, а вслед за ним менделизм-морганизм своим острием были направлены против материалистических основ теории развития. Ныне, в эпоху борьбы двух миров, особенно резко определились два противоположные, противостоящие друг другу направления, пронизывающие основы почти всех биологических дисциплин ‹…›. Не будет преувеличением утверждать, что немощная метафизическая моргановская “наука” о природе живых тел ни в какое сравнение не может идти с нашей действенной мичуринской агробиологической наукой»[448].
Закончил Лысенко свой доклад направляющим пассажем:
«В. И. Ленин и И. В. Сталин открыли И. В. Мичурина и сделали его учение достоянием всего народа. Всем своим большим отеческим вниманием к его работе они спасли для биологии замечательное мичуринское учение»[449].
Для ученых антилысенковского лагеря такой доклад был по меньшей мере удивителен. Особенно это было непонятно потому, что 10 апреля 1948 г. Лысенко, казалось, был почти повержен. В этот день начальник отдела науки Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Юрий Андреевич Жданов (сын А. А. Жданова) выступил на семинаре лекторов обкомов ВКП(б) в лектории Политехнического музея с докладом на тему «Спорные вопросы современного дарвинизма», в котором начисто разгромил «народного академика» со всеми его идеями; однако, что не было известно, сделал это исключительно по своей инициативе (хотя выступление и было предварительно одобрено его непосредственным начальником, секретарем ЦК М. А. Сусловым[450]).
Ученым было невдомек, что 31 мая на заседании Политбюро Сталин уже выразил в резкой форме свое недовольство этим докладом, и было решено сформировать комиссию Политбюро для вынесения решения по инциденту, а Ю. А. Жданов подал в ЦК на имя Сталина письмо с объяснениями. Это письмо, которое он написал не без помощи отца[451], было вскоре зачитано Сталиным на заседании Политбюро ЦК. Юрий Жданов вспоминал:
«Отец рассказывал, что оно произвело впечатление “недостаточного разоружения”. Так считал Молотов. Берия бросил реплику: “Это, конечно, неприятно, но нужно быть выше отцовских чувств”»[452].
Дополнительную остроту ситуации придавало еще и закулисное участие во всем этом действе Г. М. Маленкова, курировавшего сельское хозяйство и стоявшего на стороне Лысенко. А поскольку соперничество Маленкова и Жданова является неоспоримым, то несомненно, что не без участия Маленкова была так разыграна карта Жданова-младшего.
Ход сессии ВАСХНИЛ жестко контролировался Политбюро: каждый вечер туда, персонально к Г. М. Маленкову, приезжал лысенковский коллега В. Н. Столетов (в будущем министр высшего образования СССР) с отчетом о «проделанной работе»; он же согласовывал с Лысенко список выступавших в прениях. Нет нужды говорить, в каком русле шла большая часть этих выступлений, особенно недавно «назначенных» академиков, что вполне соответствовало духу эпохи и конкретному моменту надругательства над биологической наукой.