делал очень много в области изучения и научной разработки таких литератур, как французская, румынская, итальянская, испанская.
В списке многочисленных печатных работ Владимира Федоровича Шишмарева мы находим и обширные монографии по средневековой французской литературе, и фундаментальную книгу об испанском языке, и изыскания в области текстологии, и исследования финского фольклора, и этюды по теории литературы, и этимологические исследования, и статьи о грузинской литературе. Диапазон научных интересов академика Шишмарева огромен.
Владимир Федорович Шишмарев является также превосходным знатоком русской культуры, литературы и языка.
Блестящий стилист, он обогатил русскую литературу рядом прекрасных переводов западных классиков и дал целую серию великолепных текстологических работ.
Воспитанник Ленинградского университета и ученик великого русского филолога академика Веселовского, Владимир Федорович продолжил и углубил теорию своего учителя и создал целую школу советских специалистов в области языкознания и литературоведения.
Как ученый, академик Шишмарев отличается и широтой, и глубиной своей исследовательской мысли. Это не только филолог, но и историк, автор обширной работы о романских поселениях в нашей стране. Владимир Федорович в совершенстве владеет методом синтетического изучения явлений культуры, с одинаковой свободой привлекая и литературный, и исторический, и лингвистический, и этнографический, и фольклорный материал. Замечательный педагог, академик Шишмарев вот уже пятый десяток лет непрерывно читает лекции в Ленинградском университете, пользуясь неизменной любовью и симпатией своих многочисленных слушателей.
По разряду гуманитарных дисциплин в академики избраны также профессора Ленинградского университета Иван Иванович Толстой и Виктор Владимирович Виноградов.
Питомец университета, окончивший его 45 лет тому назад, Иван Иванович Толстой является теперь ведущим специалистом по классической филологии, в одинаковой мере сильным как в области изучения античных литератур и языков, так и в области исследования античного фольклора, мифологии, религии и этнографии. Особая ценность его работ, позволившая осветить многие темные вопросы классической филологии, заключается в привлечении к исследованию русских фольклорных материалов, которые до этого почти вовсе не использовались.
Исключительно большое значение имеют труды Ивана Ивановича, посвященные изучению греческой лирики, греческой драмы и соотношению между живым греческим языком и различными литературными стилями.
В лице академика Толстого советская филологическая наука имеет ученого выдающейся эрудиции, большого литературного вкуса, научно-художественной тонкости и изящества. Имя Ивана Ивановича Толстого пользуется мировой известностью в широких кругах специалистов.
Виктор Владимирович Виноградов также питомец нашего университета. Всю свою творческую жизнь он отдал исследованию русского языка и литературы, в особенности – изучению литературного языка в его истории, современном состоянии и художественно-стилистических проявлениях.
Изучение стиля в широком смысле слова привело академика Виноградова к анализу истории русского литературного языка, к исследованию языка и стиля крупнейших русских писателей – Крылова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Льва Толстого, а также к постановке общих вопросов русского языкознания. Ему принадлежит разработка учения о фразеологии, исследования по исторической лексикологии и многие труды, подтверждающие социальный характер определенных стилистических образований.
Научные труды академика Виноградова, который, вместе с академиком Обнорским, является самым крупным представителем русского языкознания, пользуются широкой популярностью у нас и за рубежом, в особенности – в славянских странах»[605].
А 27 декабря 1946 г. у микрофона выступил избранный членом-корреспондентом Академии наук СССР декан филологического факультета профессор М. П. Алексеев, который, ведя свой рассказ о новых академиках, еще раз отметил влияние академика Веселовского на жизнь и научную деятельность В. Ф. Шишмарева:
«Свою научную подготовку Владимир Федорович получил под руководством великого русского ученого – академика Александра Николаевича Веселовского, одного из крупнейших филологов мира. Один из лучших и любимейших учеников академика Веселовского, Владимир Федорович Шишмарев стал хранителем его научного наследия, привел в порядок и выпустил в свет его незаконченные труды, среди них – знаменитую “Историческую поэтику” и был одним из главных редакторов издававшегося Академией наук “Собрания сочинений” академика Веселовского.
Первыми самостоятельными научными шагами Владимир Федорович также обязан своему великому учителю: академик Веселовский оставил его при университете для приготовления к профессорскому званию, исхлопотал ему продолжительную заграничную командировку для завершения его образования, определил в значительной степени область его научных интересов и специальных занятий»[606].
Научная элита в плену привилегий
Преследование отдельных ученых или целых научных школ в послевоенные годы характеризуется тем, что нарастающие акции обрушивались на них не только «сверху» – со стороны руководства страны, идеологов Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), функционеров Академии наук или Министерства высшего образования.
Серьезной опасностью было постоянное и изматывающее давление «снизу» – от своих же коллег по университетам или академическим институтам, от коллег по Союзу советских писателей, от аспирантов и кафедральных сотрудников учебных заведений, от членов парткомов, комсомольских комитетов, от доносителей-студентов и т. д. А постоянно нагнетаемый страх оказывал не меньшее деструктивное психологическое воздействие, нежели громкие «проработочные» собрания. Результатом этой атмосферы были многочисленные инфаркты и прочие болезни среди профессорско-преподавательского состава.
Если гнет «сверху» был заведомо очевиден и воспринимался как «всеобщее зло», то гнет «снизу», спровоцированный внутренней политикой партии и правительства страны, был ежедневно осязаем и оказывался горькой реальностью жизни и работы советского ученого. А политика эта недвусмысленно насаждала еще одно классовое разделение в советском обществе 40-х гг. – согласно волеизъявлению руководства страны или, вернее, сообразуясь с мироощущением вождя, отца и учителя, корифея всех наук.
Подлинная профессура, точнее говоря, ее жалкие остатки, еще не замещенные представителями господствующего класса, были отданы на растерзание этому классу:
«Обезглавив Россию, убив всю интеллигенцию, Сталин создал из страны одно туловище. Города забиты крестьянством, тем крестьянством, деды которых еще были крепостными и во многих случаях живы. Крепостная Россия, с рабством в крови, темная, забитая и жестокая, стала у всех рулей. Она официально возводится в “великий русский народ”, которому кадят в устрашающих, догматических формулах, выработанных тайной полицией»[607].
В Ленинградский университет, в аспирантуру Академии наук СССР, особенно после войны, абитуриенты зачислялись, по большей части состязаясь на поле анкетных данных; то же можно сказать и о профессорско-преподавательском составе. Именно поэтому безошибочно определяется направленная агрессия молодых научных кадров против своих же блестящих учителей, заботе и знаниям которых они всецело были обязаны своими аспирантурами, диссертациями, местами на кафедрах…
Это началось сразу после войны, но именно война открыла людям глаза на то, что же является действительным залогом жизненного благополучия: и это не знания и не уважение… Залог успеха в глазах послевоенного научного работника – это ученые степени, ученые звания, ордена, должности; верх же всего – академические звания (многие лжеученые, особенно в области общественных наук, удостоились чести видеть свои имена внесенными навечно в списки Академии наук). После войны уже все понимали, говоря словами Л. Я. Гинзбург[608], что «не между хижинами и дворцами располагается шкала благ, но между комнатой в коммунальной квартире и отдельной квартирой из трех комнат»[609]. А блага эти распределялись и напрямую зависели от официального статуса ученого.
Процесс бюрократизации научного сообщества зародился еще задолго до войны, в голодные 20-е гг., но наиболее резко вопрос снабжения ученых встал в военное время. Именно во время войны научно-педагогическая среда была окончательно разделена огромными пропастями, пролегавшими между рядовым научным работником-литературоведом, с одной стороны, и членом Союза советских писателей или доктором наук – с другой; между доктором наук и членом-корреспондентом Академии наук, между членом-корреспондентом и академиком… Именно война закончила градуирование научного сообщества, а пиетет рядовых граждан к венчавшим эту номенклатурную пирамиду ступеням сохранился на долгие десятилетия. Причина столь резко врезавшегося в сознание граждан разделения опять же не в том, что кому-то перепадало больше почета, признания или уважения… Военное время почти не давало ученым этих благ, напротив, оно даже несколько принизило научные заслуги на фоне ратных подвигов современников. Но военное время установило иную, много высшую меру, нежели почет, уважение или даже деньги. Это была мера хлеба, а значит – вопрос жизни и смерти.
Если до войны наука еще как-то пыталась сохранять чувство достоинства, то к началу 50-х гг. она оказалась еще одной отраслью народного хозяйства, в которой безраздельно властвует господствующий класс, причем столь же жестоко, как и в других сферах. Ученые, которые отказывались активно участвовать в проводимых партийной организацией действах, сами становились мишенью для сногсшибательной критики и притеснений. Только при содействии чудовищным деморализующим силам, порождаемым сталинским руководством, ученый мог рассчитывать на признание, движение по карьерной лестнице, а зачастую и просто на существование.