В наше советское время деятельность научных учреждений подчинена великой задаче укрепления экономического могущества и культуры страны, строительству коммунизма. Советское государство развивается на основе самой передовой науки и вдохновляется бессмертными идеями Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина. Наше родное советское государство ведет вперед величайший гений человечества, корифей науки Иосиф Виссарионович Сталин.
Наш коллектив – Ленинградского государственного Университета имени Жданова – считает своим долгом еще крепче связать научную деятельность с практическими задачами строительства. Выражением этого является творческое содружество с производством, которое ширится с каждым днем.
Горячо приветствуя новый заем, понимая его громадное значение для развития социалистической экономики и культуры, мы, ученые, убеждены, что он позволит еще шире и плодотворнее развернуть нашу работу во всех областях науки и тем внести новый вклад в развитие производительных сил страны, еще более укрепить могущество нашего государства.
Коллектив Университета всегда встречал выпуск займов с исключительным подъемом. С таким же единодушием мы подписываемся и на новый четвертый государственный заем восстановления и развития народного хозяйства СССР. Дружная подписка на заем является новой яркой демонстрацией нашей преданности Родине, великой партии большевиков, товарищу Сталину»[699].
Обязательства по облигационным займам принудительно размещались среди рабочих и служащих вплоть до 1957 г., когда сумма их стала столь велика, что было принято совместное постановление ЦК КПСС и СМ СССР «О государственных займах, размещаемых по подписке среди трудящихся Советского Союза», после чего размещение займов было прекращено, но и перестали производиться выигрыши, а погашение выпущенных займов было отсрочено на двадцать лет. Выкуп облигаций, причем по совершенно несопоставимым ставкам, начался лишь в 1974 г., а закончен был в 1980-х гг.
Внутрипартийная борьба выстреливает «Ленинградским делом»
Ведя речь о Ленинграде 1940-х гг., нельзя не остановиться на так называемом «ленинградском деле». Эта печально знаменитая акция Сталина, в результате которой была ликвидирована часть высших руководителей СССР и практически все руководство Ленинграда, не только изменила баланс политических сил в сталинском окружении, но и трагическим образом отразилась на самом Ленинграде.
Большой энциклопедический словарь дает следующую его формулировку:
«“Ленинградское дело” – серия дел, сфабрикованных в кон. 40-х – нач. 50-х гг. по обвинению ряда видных партийных, советских и хозяйственных работников в измене Родине, намерении превратить ленинградскую парторганизацию в опору для борьбы с ЦК и т. п. Среди привлеченных – Н. А. Вознесенский, М. И. Родионов, А. А. Кузнецов, П. С. Попков, Я. Ф. Капустин, П. Г. Лазутин. Указанные шестеро подсудимых приговорены к расстрелу, остальные – к длительным срокам тюремного заключения. Следствие велось незаконными методами, судебный процесс проведен тенденциозно. Одновременно был осуществлен массированный разгром ленинградского партийно-административного руководства. В последующем все были реабилитированы, большинство посмертно»[700].
Фабрикация «ленинградского дела» имеет причину – борьбу в высшем руководстве страны за возможность стать наследником Сталина. Несмотря на болезненность и 70-летний возраст, Сталин, в силу характера и личностных качеств, даже самым ближайшим окружением неизменно воспринимался как незыблемый атрибут действительности, а потому возможность его смерти в конце 40-х гг. если и учитывалась в умах членов Политбюро, то лишь как трагическое, почти апокалиптическое событие; мало кто верил в то, что Сталин может вот так просто взять и умереть. Именно поэтому основная борьба в высшем руководстве страны, давно и умело срежиссированная самим диктатором, велась за возможность быть его фаворитом, а отнюдь не наследником. (Тем более что наследник – «должность» крайне уязвимая.)
Борьбой за похвалу Сталина, за возможность служить ему советчиком в партийных и государственных вопросах, за право оказаться наилучшим исполнителем его воли могут быть объяснены громкие послевоенные события. Каждый старался выполнить поручение с блеском, однако, проводя очередную идеологическую кампанию, любой из секретарей ЦК неминуемо преследовал и личные, конъюнктурные интересы, одновременно пытаясь если не дискредитировать, то хотя бы умалить заслуги соперников в глазах патрона.
«Партийное чиновничество не было некой аморфной, безликой массой, слепым орудием вождя. Под внешним, обманным слоем единодушия в верхних слоях партийно-советской бюрократии сосуществовало множество различных группировок, противоборствовавших друг другу и имевших свои специфические интересы. И Сталин не только не опасался этой внутриноменклатурной грызни, а, наоборот, в интересах укрепления собственного единовластия периодически стравливал своих придворных и чужими руками устранял тех, кто, как ему казалось, в наибольшей степени стремился стать его наследником»[701].
К 1945 г. у подножия сталинского трона сложились две наиболее крупные группировки высшей партийно-государственной номенклатуры; и даже те члены высшего руководства, которые интуитивно сторонились «групповщины», вынуждены были в этой фракционной борьбе примыкать к одной из групп.
Возвращение А. А. Жданова в Москву и смерть А. С. Щербакова превратили в хаос сложившееся во время войны равновесие в высших структурах власти. Происходившее по воле Сталина возвышение роли А. А. Жданова оказалось болезненным для Г. М. Маленкова: он не без оснований почувствовал себя обойденным. А с переводом в Москву на пост секретаря ЦК ВКП(б) ленинградца А.А. Кузнецова крен еще более усилился. Тогда уже стали окончательно распадаться налаженные за годы войны связи будущих соперников, такие, например, как дружба Г. М. Маленкова и Н. А. Вознесенского. Тогда же началось зарождение двух фракций: «москвичей» (Маленков, Берия, Каганович, Молотов, Булганин, Попов…) и «ленинградцев» (Жданов, Вознесенский, Кузнецов, Ворошилов, Косыгин…). Причем именно Жданов, выдвигая близких ему людей, провоцировал идейное объединение ленинградцев – с приходом в ЦК А. А. Кузнецова это стало бросаться в глаза. Также необходимо подчеркнуть тот факт, что сам А. А. Жданов Г. М. Маленкова не жаловал. «Недаром внутри ждановского окружения за Маленковым прочно закрепилась презрительная кличка “Маланья”, прозрачно намекавшая на полубабий облик и малоинтеллигентность»[702].
Согласимся, что «ключевую роль в разжигании идеологических кампаний 40-х гг., безусловно, играл Маленков. Демонстрируя свою бдительность, он постепенно укреплял свои позиции на вершинах власти»[703]. Но эта мысль нуждается в объяснении – ибо Маленков был тогда отброшен на обочину политического руководства, а потому прилагал все свои силы к тому, чтобы оказаться вновь по правую руку от Сталина. Любой из членов высшего руководства, окажись он в подобной ситуации, стремился бы вернуть расположение вождя. При этом не стоит забывать, что все они были исполнителями воли одного человека, который был чуток, прозорлив, требователен и никогда не допускал превращения подчиненного ему партийно-государственного аппарата в камарилью.
Каждый из оказывавшихся в свое время в сталинском фаворе, или, как говорили в России XVIII столетия, «в случае», неизменно тянул за собой вереницу выдвиженцев. Это вполне очевидно: в такой обстановке, когда один неверный шаг мог стоить не кресла, а головы, требовались люди, которым можно было доверять. Они могли быть найдены, что называется, «на местах» (так Жданов в свое время выдвинул своего нижегородского помощника Щербакова), а если фаворит работал прежде в аппарате ЦК, то он давно присматривал и «прикармливал» верных людей (каковыми были, к примеру, В. М. Андрианов, Н. А. Михайлов, С. В. Кафтанов и прочие для Г. М. Маленкова). Но, конечно, пути «наверх» были неисповедимы, поскольку не последнюю роль в этом играл сам Сталин – на очередном заседании он мог поставить вопрос о переводе кого-то в Москву, и зыбкое равновесие в аппарате ЦК опять нарушалось.
Ко второй половине 40-х гг. в высшем руководстве страны оказалось большое число выдвиженцев ленинградской парторганизации. Ключевую роль в этом сыграл Жданов, долгое время руководивший ею. А поскольку Жданов с 1930-х гг. был одним из самых близких к Сталину людей, его конфидентом и просто другом, то и доверие его выдвиженцам выказывалось особенное.
Клан ленинградских выдвиженцев в середине 40-х гг., действительно, был очень силен. Наибольшим уважением Сталина пользовался Н. А. Вознесенский – член Политбюро ЦК, председатель Госплана и заместитель Председателя Совета министров СССР (т. е. самого Сталина); также очень серьезное положение в сталинской свите занимал А. А. Кузнецов – секретарь ЦК, начальник Управления кадров ЦК, курировавший работу МГБ. Крупнейшая Ленинградская парторганизация и ее руководство были теснейшим образом связаны со Ждановым. Ждановский соратник по работе в Горьком, бывший там впоследствии 1-м секретарем обкома, М. И. Родионов был членом Оргбюро ЦК и занимал пост Председателя Совета министров РСФСР; значительную роль в руководстве советской экономикой играл бывший председатель Ленгорисполкома А. Н. Косыгин – член Бюро Совета министров СССР и кандидат в члены Политбюро ЦК (сразу после смерти Жданова, 4 сентября 1948 г., он был введен в состав Политбюро); кроме того, Косыгин приходился свояком А. А. Кузнецову. Близко с ленинградцами за годы войны сошелся и Ворошилов.
Все они (за исключением Ворошилова, конечно) представляли собой ждановскую гвардию. Именно Жданов, проводя репрессивные чистки прежнего ленинградского руководства, оперативно расставил их в свое время на ключевые посты во второй столице Союза.