«Николай Алексеевич был строг и последователен в своих действиях, требуя от работников дисциплины, ясной логики, быстроты и гибкости мышления. Важна была не внешняя дисциплина, точнее, не столько она, сколько дисциплина как внутренняя организация ума и характера. Он добивался того, чтобы все его поручения выполнялись не по приказу, а по убеждению», – вспоминал нарком нефтяной промышленности и будущий глава Госплана СССР Н. К. Байбаков[729].
Но нельзя было воссесть одесную Сталина, особенно с учетом качеств старой сталинской гвардии, не обладая действительными политическими способностями. Кроме того, Вознесенский, хотя и был членом Политбюро, старательно избегал собственно политических вопросов, пытаясь заниматься именно вопросами государства и экономики. Также бросалась в глаза его привычка избегать панибратства, столь культивируемая некоторыми членами высшего руководства; и если первое время это обстоятельство объяснялось относительной молодостью Николая Алексеевича, то впоследствии такая отчужденность стала лишней причиной для сталинских подозрений.
Одним из тех, кто заметил эту особенность поведения, был член руководства коммунистов Югославии Милован Джилас, в начале 1948 г. посетивший Москву:
«Вознесенский, председатель Госплана СССР, которому едва перевалило за сорок, был типичным русским, блондином с широкими скулами, довольно высоким лбом и вьющимися волосами. Он оставлял впечатление аккуратного, культурного и прежде всего замкнутого человека, который мало говорил, но все время радостно внутренне улыбался. Я уже читал его книгу о советской экономике во время войны, и у меня осталось впечатление об авторе как о добросовестном и думающем человеке, – позже эту книгу в СССР раскритиковали, а Вознесенский был ликвидирован…»[730]
Нельзя обойти вниманием то обстоятельство, что Вознесенский, подобно любому крупному руководителю 30-х гг., сыграл свою роль в репрессиях. Очень любопытна в этой связи агитационная брошюра 1938 г. Тогда Вознесенский баллотировался в депутаты Верховного Совета РСФСР по Ефремовскому избирательному округу его родной Тульской области. Среди прочих сведений там указано:
«С 1935 года тов. Вознесенский работает в Ленинграде, сначала в качестве председателя городской плановой комиссии, потом заместителем председателя Ленсовета.
Николай Алексеевич Вознесенский, как непоколебимый большевик, преданный делу Ленина – Сталина, беспощаден к врагам народа. При его активном участии в Ленинграде были разоблачены вредители на оборонном строительстве, в системе общественного питания и на других объектах»[731].
В доказательство качеств Вознесенского приводится и выдержка из письма работников Ленсовета:
«Николай Алексеевич Вознесенский – председатель Госплана СССР – около двух лет работал в Ленинграде в качестве председателя Ленплана и заместителя председателя Ленсовета. Особенная черта тов. Вознесенского – большевистская принципиальность в больших и малых делах. Этому он учил всех работников Ленсовета. Высокий теоретический уровень тов. Вознесенского давал возможность ему с глубоким знанием дела решать сложные и важнейшие вопросы народного хозяйства огромного города. ‹…›
При участии тов. Вознесенского было разоблачено вредительство в Ленгортопе, который срывал снабжение топливом трудящихся Ленинграда.
Тов. Н. А. Вознесенский – преданный сын народа, непоколебимый большевик, государственный деятель ленинско-сталинского стиля. Он умеет дорожить доверием народа и с честью оправдает звание депутата Верховного Совета РСФСР»[732].
Вполне понятно, что для того, чтобы оказаться в «обойме» политического руководства страны, невозможно было стоять в стороне он проводимой государством политики: каждый, кто поднимался на вершину власти, был одержимым или равнодушным, но все равно деятельным участником всего происходившего в стране.
Однако, переехав в Москву, Вознесенский начал сторониться подобных мероприятий. О событиях послевоенного времени повествует заведующий его секретариатом В. В. Колотов:
«Однажды, поздно ночью, я получил пакет от Берия на имя Вознесенского. Я, как всегда, вскрыл пакет и извлек из него толстую пачку скрепленных между собой листков бумаги. На первом листе было напечатано: “Список лиц, подлежащих…” В моих руках был большой список лиц, обреченных на расстрел. ‹…› В конце списка по диагонали собственноручно расписались Берия, Шкирятов, Маленков.
Список был прислан для получения визы Вознесенского. Это было впервые за время моей долголетней работы в Кремле. До этого никогда чего-либо подобного на имя Вознесенского не поступало.
Я тут же пошел в кабинет к Николаю Алексеевичу и передал ему обжигающий мне руки список.
Вознесенский стал внимательно его читать. Прочтет страницу, другую – остановится, подумает, снова вернется к прочитанной странице и опять продолжает читать. Закончив чтение списка и рассмотрев стоявшие под ним подписи, Николай Алексеевич возмущенно сказал:
– Верни этот список с нарочным туда, откуда ты его получил, а по телефону передай кому следует, что я подписывать подобные списки никогда не буду. Я не судья и не знаю, надо ли включенных в список людей расстреливать. И чтобы такие списки мне больше никогда не присылали.
Этот категорический отказ Вознесенского подписывать приговоры “врагам народа” не мог не запомнить Берия. У Берия появятся впоследствии “основания” приписать Вознесенскому отказ от борьбы с “врагами народа”»[733].
Кроме того, у Вознесенского, как и у любого человека, имелись и явные отрицательные черты. Наиболее характерным из его недостатков была грубость.
«Разумеется, Николай Алексеевич был большим умницей, и под его руководством страна бы далеко шагнула вперед, по крайней мере в экономическом отношении. Уж его дела никак не шли бы в сравнение с тем, что наворотил бездарный и злобный Хрущев. Но есть одно “но”: Вознесенский был большим грубияном. Я вам приведу лишь небольшой эпизод, свидетелем которого был. Шло заседание Совмина. Мы, начальники служб правительственной охраны, дожидались своих шефов в приемной, у секретаря. Я тогда как раз стоял у окна. И вдруг неожиданно распахивается дверь и выходит Николай Алексеевич с двумя министрами. Эх, как он их начал материть. И в хвост и в гриву. Мне стало не по себе, я хотел выйти, но не мог пройти, так как они загораживали проход и надо было их просить отойти. А перебивать Вознесенского я не решался. Так что я стал невольным свидетелем этого разговора, и мне стало как-то не по себе. Ей-Богу, я бы не выдержал такой грубости со стороны своего начальства и не знаю, что бы сделал. Хотя я был человеком достаточно выдержанным»[734], – вспоминал Г. А. Эгнаташвили.
«…Как человек Вознесенский имел заметные недостатки, – писал А. И. Микоян. – Например, амбициозность, высокомерие. В тесном кругу узкого Политбюро это было заметно всем. В том числе его шовинизм. Сталин даже говорил нам, что Вознесенский – великодержавный шовинист редкой степени. “Для него, – говорил, – не только грузины и армяне, но даже украинцы – не люди”»[735].
В 1946 г. академик Вознесенский написал книгу «Военная экономика в СССР в период Отечественной войны»:
«Рукопись, размноженная на машинке, была передана для ознакомления Сталину и другим членам Политбюро ЦК ВКП(б). Шли дни, месяцы… От членов Политбюро замечаний не поступало, можно было сделать вывод, что они с автором “Военной экономики” согласны. Сталин держал у себя рукопись почти год. В сентябре 1947 года, перед самым своим отпуском, Вознесенский ‹…› протянул мне солидную пачку машинописных листов в знакомом переплете. Ничего не понимая, я стал листать страницы, пробегая глазами уже несколько раз читанный текст. Но вот на листах появились поправки синим карандашом… Я понял, чьи это поправки, внимание мое обострилось. По всему было видно, что Сталин тщательно прочел рукопись, сделал вставки, внес некоторые исправления…‹…› На последней странице рукописи стояли знакомые мне по резолюциям на документах две крупные буквы – “ИС”… Хоть карандаш и был синим, но это означало для книги “зеленую улицу”»[736].
В 1947 г. осенью Вознесенский впервые за десять лет ушел в отпуск, большую часть которого он провел в Сочи, где к нему присоединился брат, профессор политэкономии и ректор Ленинградского университета А. А. Вознесенский. «Время отпуска Вознесенский решил использовать для окончательной доработки рукописи книги “Военная экономика в СССР в период Отечественной войны”. И работал увлеченно… ‹…› Строгий и размеренный режим нарушали лишь частые вызовы Вознесенского к Сталину, который в то время находился в Сочи, на даче»[737].
В октябре книга была в наборе, в 12 декабря была подписана в печать, несколько дней спустя были отпечатаны и переплетены сигнальные экземпляры, которые были разосланы Вознесенским всем членам Политбюро, а два – доставлены в секретариат Сталина. Не получив никаких замечаний, Н. А. Вознесенский распорядился начать печать основного тиража.
Завершалась книга главой «Послевоенная социалистическая экономика», в которой последним абзацем было набрано курсивом напутствие советской экономике:
«Таким образом, задача послевоенного развития советской экономики заключается в том, чтобы в ближайшие годы восстановить в освобожденных районах СССР хозяйство, разрушенное немецкими оккупантами, и существенно превзойти на всей советской территории довоенный уровень производства. Решая задачу восстановления и дальнейшего мощного развития народного хозяйства СССР, мы делаем значительный шаг вперед в строительстве коммунистического общества и в осуществлении генеральной хозяйственной задачи – догнать и перегнать в экономическом отношении главные капиталистические страны»