Книга была награждена в 1948 г. Сталинской премией I степени. Председатель Комитета по Сталинским премиям в области науки и изобретательства академик А. Н. Несмеянов так характеризовал труд Н. А. Вознесенского в мае 1948 г.:
«Книга академика Вознесенского глубоко научно, ярко и убедительно раскрывает решающие источники силы советского строя, обеспечившей всемирно-историческую победу в Великой Отечественной Войне. Этот труд является большим вкладом в развитие политической экономии социализма»[739].
Книгу Вознесенского характеризует еще одно необычное обстоятельство: она, являясь отнюдь не пропагандистской брошюрой, а монографией по экономике, была напечатана воистину гигантским для подобного издания тиражом. Первоначально был запланирован тираж 250 тыс. экземпляров[740]; первый завод, вышедший в 1947 г. (30 тыс. экземпляров) был подписан в печать 12 декабря 1947 г., а второй – 220 тыс. экземпляров (30 001–250 000) – 10 января 1948 г. Но этого оказалось недостаточно. 27 февраля 1948 г. был подписан в печать третий завод – 250 тыс. экземпляров (250 001–500 000), а 18 мая 1948 г. – четвертый – еще 250 тыс. экземпляров (500 001–750 000). Итого к середине 1948 г. Первая Образцовая типография в Москве выпустила в свет 750 тыс. экземпляров книги. Чтобы не везти книгу на Дальний Восток, в 1948 г. издательство «Советская Колыма» в Магадане получило задание напечатать книгу – «Военная экономика» была набрана по изданию 1947 г. и напечатана тиражом 5 тыс. экземпляров (подписана в печать 19 марта 1948 г.). Таким образом, общий тираж составил 755 тыс. экземпляров, не считая изданных в Москве переводов – в 1948 г. на английский, французский и испанский, а в 1949 г. – немецкий языки.
Для сравнения, первые одиннадцать томов сочинений И. В. Сталина, вышедшие в 1946–1949 гг., печатались тиражом 500 тыс. экземпляров. Несомненно, такой большой тираж книги Вознесенского мог быть тогда напечатан только по личному указанию главы государства. Кроме того, не без участия ЦК книга Вознесенского оказалась рекомендованной в качестве учебного пособия по курсам политэкономии и основ советской экономики[741].
Исходя из сказанного видно, что Н. А. Вознесенский занимал в Политбюро конца 40-х гг. совершенно особенное положение. Он настолько импонировал Сталину, что в 1947–1948 гг. это было очевидно всем членам Политбюро: «В последние полтора года перед снятием со всех постов Николая Алексеевича Сталин чуть ли не ежедневно вечерами и ночами работал с ним (говорили даже – только с ним) в Волынском-1, на “Ближней” даче, всерьез, видимо, готовя его в качестве своего преемника по государственной линии. Это была работа и в кабинете, и во время ужина и прогулок в саду»[742]. Но в какой-то момент Сталин понял, что этот честный обмен мнениями пора заканчивать: «Свобода слова в такой форме была нужна и диктатору, но традиционный расстрел за нее представлялся ему полезнее»[743].
Также никто не забыл и брошенной осенью 1945 г. серьезно больным Сталиным фразы: «Своими заместителями оставляю Жданова – по партии и Вознесенского – по государству»[744]. А впоследствии Сталин настаивал на Вознесенском даже как на единоличном преемнике. Г. А. Эгнаташвили – начальник личной охраны председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверника и приближенный к семье вождя, вспоминал разговор, произошедший в его присутствии между Шверником и заместителем Председателя КПК Шкирятовым ранним утром 22 декабря 1948 г. Они возвращались в одной машине с Ближней дачи Сталина, где накануне, в день рождения вождя, был организован праздничный ужин; оба горячо обсуждали главную новость прошедшего торжества. По ходу застолья, уже за полночь, Сталин завел речь о своем преклонном возрасте и о необходимости сообща, прямо там, выбрать человека, который бы заменил его на посту главы государства, и начинать сообща готовить его к этой сложной работе. После затяжной паузы первой кандидатурой, которая была озвучена (по-видимому, Берией), был Маленков, на что Сталин ответил решительным отказом. «А ты видел, Николай Михайлович, лицо Маленкова, когда Сталин сказал, что нет?»[745], восклицал пораженный Шкирятов и продолжал смаковать категорический отказ Сталина. Затем была предложена кандидатура Молотова, которому польстила такая перспектива: «“А ты видел, как радостно заулыбался Молотов?” – снова съехидничал Шкирятов»[746].
Сталин согласился с тем, что Молотов очень подходящий кандидат, но, по его мнению, в кандидатуре Молотова было одно принципиальное противоречие – Молотов не сильно моложе самого Сталина; нужно было выбрать того, кто мог бы руководить государством минимум лет 20–25; так что Молотов, младше вождя на десять с половиной лет, также был отведен. Воцарилась тишина. Все сидели молча и не решались предложить кого-либо. Выждав необходимую в столь важный момент паузу, Сталин сказал:
«Хорошо. Теперь я предложу вам человека, который может и должен возглавить государство после меня. Имейте в виду, что этот человек должен быть из нашего круга, хорошо знающий нашу школу управления и которого не надо ничему учить заново. Он должен быть хорошо натаскан во всех государственных вопросах. И поэтому я считаю таким человеком Вознесенского. Экономист он блестящий, государственную экономику знает отлично и управление знает хорошо. Я считаю, что лучше его кандидатуры у нас нет»[747].
Эгнаташвили добавил вслед за этой цитатой:
«В ответ, как я понял из разговора, было гробовое молчание. Сталин оглядел всех присутствующих и неожиданно спросил: “Может, кто-то хочет сказать что-либо против? И у кого-нибудь есть какие-то возражения?” И опять никто не проронил ни слова. Причем Шверник отнесся тогда в машине к словам Большого (т. е. Сталина. – П.Д.) вполне положительно, да и Шкирятов ничего плохого о Вознесенском не говорил, хотя он был таким человеком, что мог у кого угодно изъяны найти. Обсудив этот сенсационный эпизод, они долго хвалили вечер, продлившийся до рассвета, и были очень довольны, что так хорошо провели время»[748].
Итак, Вознесенский для Маленкова и его сторонников был ключевым противником. Но поколебать его авторитет в глазах Сталина было делом многотрудным. Нужно было искать малейшие поводы и мало-помалу расшатывать его авторитет. Этим стремлениям способствовали заносчивость и вспыльчивость Вознесенского, относительная молодость. К тому же он был большим раздражителем не только для Маленкова и Берии, но и для всех старых членов сталинского руководства:
«Вознесенского не любили. Став еще до войны первым зампредом СНК, он сохранил этот пост и тогда, когда Молотов из председателя СНК превратился в заместителя. Вознесенский лез в гору, был самоуверен, чванлив и хамоват (к слову сказать, был он еще и отменным матерщинником, но не это, конечно, коробило его высокопоставленных коллег). Старые члены Политбюро рассматривали Вознесенского как выскочку, которого надо было остановить. Для Маленкова и Берии он был опасным конкурентом. Сталина настраивали против него, подбрасывая все новые и новые факты»[749].
Кроме собственно членов высшего руководства, Вознесенский отнюдь не был любимцем министров и прочих высоких государственных чиновников: он был скрупулезен в рассмотрении народнохозяйственных вопросов, чрезвычайно требователен как к себе, так и к коллегам. Описанный выше случай выволочки двум министрам явно не единичен, он отражает стиль его руководства – требовательность, поскольку с иным подходом руководить тогда было невозможно. А с Вознесенского еще более твердо (хотя и без крика) требовал Сталин. А. В. Хрулев, начальник тыла армии, говорил об особенностях отчетов Сталину: «Интересуется детально. Общими фразами не отделаешься. Как вы знаете, ему нельзя сфальшивить. Ей-ей, сразу же разоблачит»[750].
Одним из первых поводов к недовольству стала книга Вознесенского. Как писал его секретарь В. В. Колотов: «Были в книге и недостатки. Один из самых крупных, пожалуй, – это преувеличение роли Сталина как личности в судьбах социалистического государства. Но частные недостатки не в состоянии были умалить научное значение труда»[751]. Однако для некоторых членов Политбюро ЦК этот недостаток отнюдь не был очевиден, а одно то, что в процитированных выше последних словах книги нет здравицы вождю Страны Советов – несомненное тому доказательство. В связи с этим важно привести в свидетели довольно известный рассказ, якобы исходящий от М. Б. Храпченко:
«Николай Алексеевич Вознесенский выпустил книгу об экономике СССР в Великой Отечественной войне. Работа получила Сталинскую премию. На правительственном банкете в честь новых лауреатов присутствовал Сталин и все члены Политбюро. В конце банкета его участники выстроились полукругом, чтобы сфотографироваться. В этот момент Берия подошел к Вознесенскому, обнял его за плечи и сказал: “Молодец, хорошую книгу написал. Смотрите, товарищ Сталин, какие у нас есть молодые члены правительства. Книги пишут. Хорошие книги, умные, ученые книги. Премии получают. Вот только на товарища Сталина мало ссылаются в своих ученых книгах”. Все застыли. Сталин помрачнел, резко повернулся и на глазах у всех ушел в узкую потаенную дверь, скрытую в стене. Установившаяся тишина несколько минут держала всех в оцепенении, потом все стали тихо расходиться…»