«Ленинградское дело», позволившее Маленкову и Берии освободиться от серьезных конкурентов в сталинском окружении, не только вычистило Ленинград и освободило аппарат руководства страны от многих ждановских выдвиженцев, но и лишило страну того человека, который, возможно, мог бы принести немало пользы, – Николая Вознесенского. Здесь мы согласимся с осторожным выводом Г. В. Костырченко, заключавшим, «что “ленинградская” политическая ветвь ‹…›, так безжалостно обрубленная с древа национальной государственности, могла бы в перспективе стать для страны весьма плодоносной»[835].
Нельзя обойти вниманием и то обстоятельство, что «ленинградское дело» носило не только кулуарный характер, отражающий беспрецедентную межклановую борьбу в окружении Сталина, в которой диктатор сам был наблюдателем и судьей. Важно отметить, что «ленинградское дело» отражает борьбу двух внутриполитических направлений в послевоенной политике СССР и демонстрирует выбор, который сделал Сталин, вырезав ленинградцев. По сути, Сталин, принося в жертву одну из двух крупных групп своего окружения, делал не только и не столько личностный выбор, сколько выбирал между двумя перспективами развития СССР, которые для него ассоциировались с каждой из этих группировок[836].
Ленинградская группа и Н. А. Вознесенский как наиболее яркий ее представитель олицетворяли своей деятельностью не только наследие Жданова в области пропаганды и агитации, но и попытки изменений в вопросах партийного строительства (разработки новой программы партии с элементами либерализма); и если всякие партийные изменения были табуированы Сталиным, то в социальной политике послевоенных лет – главной заслуги ленинградцев – происходили робкие изменения к лучшему: государственное планирование с социальной направленностью, развитие легкой и текстильной промышленности, денежно-ценовая политика с ориентацией на рядовых граждан…
Что касается группы Маленкова – Берия, то Маленков был, по сути, заместителем Сталина по партии и постоянно представлял вождю доказательства своей исполнительности и понимания целей и принципов партийного строительства. В руках Берии же было сконцентрировано все то, что и ныне ассоциируется с системой власти, – так называемые силовые ведомства и военно-промышленные организации, в числе которых – Спецкомитет по созданию атомной бомбы. Когда же 29 августа 1949 г. в Семипалатинской области Казахской ССР произошло успешное испытание первой советской атомной бомбы, то серьезное доверие Сталина к группе Маленкова – Берии кристаллизовалось. Л. П. Берия и И. В. Курчатов в том же году были пожалованы званием «Почетный гражданин СССР», оставшись первыми и последними обладателями такого титула.
Не зря арест Вознесенского последовал позднее других членов «антипартийной группы» – 26 октября 1949 г., когда авторитет Маленкова и Берии возрос в глазах Сталина до немыслимых ранее высот. Именно тогда, создав «свою» атомную бомбу, Сталин лишний раз убедился в эффективности созданной им репрессивной партийно-государственной машины – безошибочной «вертикали власти». Именно этот успех во многом предопределил столь трагический исход не только «ленинградского дела», но и всего направления советской послевоенной политики: создание вооружений, укрепление силовых ведомств и органов государственной безопасности как средств подавления внешнего и внутреннего «врага», идеи мирового господства и призрачного построения коммунизма.
Одним из последствий «ленинградского дела», важным в контексте нашего сюжета, явилось выкорчевывание сведений о его фигурантах, в результате чего чрезвычайно сильно пострадали документы, освещающие историю Ленинграда 40-х гг., включая блокаду. Было уничтожено огромное количество архивных документов не только политического, но и хозяйственного характера. Был закрыт Музей обороны Ленинграда, большая часть пленок в фонотеке Ленинградского радиокомитета была размагничена; 17 февраля 1950 г. бюро Ленинградского горкома ВКП(б) приняло секретное постановление «Об изъятии политически вредных книг и брошюр из библиотек Ленинграда», согласно которому книги о фигурантах дела (или же книги с их упоминанием или цитатами из их речей) изымались из библиотек[837]. Библиотеки союзного и республиканского подчинения, которые не могли уничтожать издания, переводили книги в спецхран; повсеместно были запрещены к выдаче читателям даже ленинградские газеты прошлых лет. В ГПБ была уничтожена созданная во время блокады и войны уникальная картотека (более 100 тыс. карточек), в которой были подробно расписаны не только отдельные ленинградские издания, но и газетные и журнальные статьи[838]. Память о тех, кто долгие годы стоял у руля, выкорчевывалась испытанными способами. Сведения о Ленинграде 40-х гг. сохранились полностью лишь в центральных ведомственных архивах – Министерства обороны и ФСБ, где они доступны лишь в малой степени.
Реабилитация жертв «ленинградского дела» началась сразу после смерти Сталина, еще до ХХ въезда КПСС: 30 апреля 1954 г. Военная коллегия Верховного суда СССР постановила приговор от 30 сентября 1950 г. относительно Вознесенского Н. А., Кузнецова А. А., Родионова М. И., Попкова П. С., Капустина Я. Ф., Лазутина П. Г. и остальных «по вновь открывшимся обстоятельствам отменить и дело прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления и их реабилитировать»[839]. А 51-й, дополнительный том второго издания Большой советской энциклопедии, вышедший в 1958 г., уже включал статьи о «видном партийном и советском государственном деятеле» Н. А. Вознесенском и секретаре ЦК А. А. Кузнецове.
Важно упомянуть особо, что жернова «ленинградского дела» работали отнюдь не слепо, уничтожая политически или физически представителей и выдвиженцев Ленинградской парторганизации. Если в Ленинграде страдали не только партийные, но и государственные органы, профессора университета и так далее, то в Москве аресты по «ленинградскому делу», даже среди ближайших сотрудников А. А. Кузнецова и Н. А. Вознесенского, были из ряда вон выходящим событием. По-видимому, решившись уничтожить Н. А. Вознесенского, Сталин не дал Маленкову начать кровавое дело в Москве. Назовем в качестве примера двух очень близких к Н. А. Вознесенскому людей – известного экономиста К. В. Островитянова и заведующего секретариатом Госплана В. В. Колотова.
Член-корреспондент Академии наук СССР, директор Института экономики Академии наук Константин Васильевич Островитянов был ближайшим коллегой Н. А. Вознесенского, одновременно он заведовал кафедрой политэкономии экономического факультета МГУ. Хотя институт этот сохранял свое место в системе Академии наук СССР, но руководство его деятельностью лежало на Госплане СССР – т. е. на Н. А. Вознесенском[840]. Естественно, что с падением Вознесенского последовал удар по Институту экономики и лично по К. В. Островитянову. 15 июля 1949 г. Секретариат ЦК под председательством Г. М. Маленкова принял решение № 119 «Об Институте экономики Академии наук СССР»:
«1. Отметить, что в Институте экономики Академии наук СССР имеют место крупные недостатки ‹…›.
Дирекция Института в угоднических целях неправильно направляла работу Института, положив в основу исследований и статей, публикуемых в журнале “Вопросы экономики” по проблемам советской экономики, книгу Н. Вознесенского “Военная экономика СССР в период Отечественной Войны”, подменяя этой книгой произведения классиков марксизма-ленинизма.
2. Госплан СССР неудовлетворительно руководит Институтом экономики…»[841]
Тогда же, летом 1949 г., в процессе реформирования структуры Президиума Академии наук, ЦК ВКП(б) учредил Секретариат Президиума Академии наук, назначив на должность Главного ученого секретаря Академии профессора А. В. Топчиева, бывшего заместителем министра высшего образования СССР. Но А. В. Топчиев был профессором, а по положению он все же должен был быть академиком. Этот вопрос решался просто: были объявлены промежуточные выборы, где вакансий было всего две: по химии – для А. В. Топчиева – и по экономике – для исполняющего обязанности академика-секретаря Отделения экономики и права К. В. Островитянова. Было два кандидата на два места – предстояли самые малочисленные академические выборы. Естественно, что заранее, еще 13 апреля 1949 г., Политбюро ЦК ВКП(б) приняло специальные постановления о принятии их на ближайшей сессии Академии наук в действительные члены[842].
Но над вторым кандидатом сгустились тучи:
«В период подготовки к выборам академиков в стране возникла острая политическая ситуация – было вскрыто “ленинградское дело”. Академика Н. А. Вознесенского вывели из состава Политбюро ЦК ВКП(б), освободили от должности председателя Госплана СССР, а затем и арестовали. К. В. Островитянов был близок с Н. А. Вознесенским, и, по-видимому, угроза нависла и над ним. За два дня до общих собраний двух отделений С. И. Вавилову позвонил секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков и сообщил, что по решению И. В. Сталина выборы отменяются. Легко было представить, каково было состояние А. В. Топчиева и особенно К. В. Островитянова. Однако для Александра Васильевича, как оказалось, еще не все было потеряно. Он долго обсуждал ситуацию с П. А. Борисовым (начальником Управления кадров АН СССР. – П.Д.), который затем пошел к С. И. Вавилову и уговорил позвонить по кремлевскому телефону Г. М. Маленкову, чтобы уточнить, распространяется ли запрет на избрание Александра Васильевича. В тот же день Маленков сообщил, что А. В. Топчиева можно избирать. Через день – 4 июня 1949 г. – состоялось Общее собрание Академии наук СССР»