Власти всячески скрывали информацию о голоде; мало того, в новостных лентах встречаются даже такие сообщения:
«В дни предоктябрьского соревнования среди колхозников области развернулось новое патриотическое движение за сверхплановую сдачу государству картофеля и овощей из личных запасов»[922].
Весной 1947 г. председатель исполкома Леноблсовета И. С. Харитонов и секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Г.Ф. Бадаев телеграфировали в Москву Г. М. Маленкову:
«В связи с отсутствием каких-либо продовольственных ресурсов большое количество колхозников области находится в состоянии дистрофии. В Оредежском, Тихвинском, Подпорожском, Киришском и Пашском районах зарегистрировано свыше 3000 человек взрослого и детского населения, имевшего I–II-ю степень дистрофии. Значительная часть больных госпитализирована. Это обстоятельство подрывало усилия по обеспечению подготовки и проведения весеннего сева и последующих полевых работ. Без оказания немедленной государственной помощи хлебом сельскому населению области, мы не можем предотвратить нежелательные последствия»[923].
Они просили выделить 800 тонн зерна в качестве продовольственной ссуды, которая должна была быть возвращена с нового урожая; но ответа не последовало (если не считать ответом то, что оба были впоследствии расстреляны по «ленинградскому делу»).
Минздрав РСФСР в апреле 1947 г. зафиксировал в республике 372,3 тыс. больных алиментарной дистрофией, а в мае эта цифра возросла до 507,7 тыс.[924] Ситуация в Ленинграде была хуже, чем во многих других регионах:
«В марте того же года на предприятиях Ленинграда при медицинском обследовании рабочих установлено, что заболеваемость алиментарной дистрофией и авитаминозом превышала 30 %. На заводе “Севкабель” из 300 обследованных рабочих выявлено 128 (42 %) больных дистрофией и 31 (10 %) – авитаминозом; на Ижорском заводе – 38 % рабочих с дистрофией и 14 % с авитаминозом; на заводе им. Сталина соответственно – 20 и 14 %. Подобное положение с голодной заболеваемостью было вскрыто на заводе им. Марти, «Линотип», им. Жданова и комбинате им. Кирова.
Ленинградское руководство 29 марта приняло строго секретное постановление о предупреждении развития заболеваемости населения г. Ленинграда авитаминозами и алиментарной дистрофией. Виновниками голода были объявлены хозяйственные, партийные, профсоюзные работники заводов и Ленгорздравотдела, которые проявляли бездушие и безразличие к нуждам трудящихся. Постановление рекомендовало всем предприятиям общественного питания шире практиковать витаминизирование приготовляемой пищи, а в буфетах закрытого и открытого типа организовать продажу витаминов, фруктовых, ягодных и овощных соков. С этой целью надо было подготовиться и с начала весны проводить сбор ранней дикорастущей зелени – щавеля и крапивы для использования ее на приготовление блюд в предприятиях общественного питания.
Более конкретной была задача организовать с 5 апреля 1947 г. во всех заводских столовых под наблюдением врачей усиленное рационное питание для рабочих и служащих больных алиментарной дистрофией по следующим нормам питания (гр. в день): Нормированные продукты за счет продовольственной рабочей карточки: 1. Крупа – 67; 2. Мясо – рыба – 60; 3. Жиры – 27; Сахар – 30. Итого – 184. Ненормированные продукты: 1. Картофель – 120; 2. Овощи – 80; 3. Мука пшеничная – 5; 4. Соевая колбаса – 100; 5. Творожно-соевая сырковая масса – 100; 6. Кефир соевый – 150. Итого – 555. Всего – 739.
По плану «усиленное» питание рабочего должно было составлять 739 г в день. Если бы к этому еще 200–400 г хлеба, то общая калорийность всех названных продуктов питания была бы около 2000 ккал, т. е. чуть больше половины нормальной потребности взрослого человека, но о хлебе в постановлении не упоминалось. При этом необходимо учесть, что в приведенном выше рационе преобладали растительные белки, а основную долю калорий давали соевые продукты. Ни калорийное содержание, ни качественная структура набора продуктов не являлись достаточными для излечения больных дистрофией.
Для обеспечения запланированного питания больных был утвержден план производства и распределения дополнительной ненормируемой продукции на апрель и май 1947 г. В нем предусматривалось произвести на предприятиях Ленинграда 1500 т соевого кефира, 900 т творожно-соевой сырковой массы, 850 т мясного бульона, 60 т плавленого сыра, 80 т овощной икры, 100 т рыбных отходов. Этими продуктами предполагалось накормить 100 тыс. рабочих и служащих, 273 тыс. школьников, 55 тыс. ремесленников и 57 тыс. детей в садах, яслях и детдомах. Проблема была в том, что в Ленинграде не было этих продуктов питания. Спустя два дня после принятия постановления было подготовлено письмо на имя заместителя председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина. В нем секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П. С. Попков обращался за срочной помощью, ссылаясь на то, что у населения Ленинграда, перенесшего тяжелые испытания в дни блокады, повторные массовые заболевания дистрофией вызвали тяжелые последствия. Он просил увеличить до июня включительно лимит лечебно-диетического питания с 10 тыс. до 25 тыс. человек и усиленного детского питания с 22 тыс. до 40 тыс. человек. Выделить сухого картофеля – 1000 т, сои или соевого жмыха – 1000 т, 500 т сухофруктов, а также увеличить завоз молока из Эстонии на 2000 т и освободить подсобные хозяйства промышленных предприятий от сдачи государству 50 % вылова рыбы, чтобы во II квартале 1947 г. всю рыбу использовать на дополнительное питание рабочих»[925].
Об ответах на указанные просьбы ленинградского руководства ничего не известно.
То есть именно в то самое время, которое описывает В. Ф. Зима, когда шло идеологическое наступление по всем фронтам, когда «советский народ находился на переходном этапе от социализма к коммунизму», подавляющее большинство людей продолжало голодать и терпеть лишения – пик голода в СССР пришелся на весну и лето 1947 г.[926] И в таком социально-экономическом положении трудящихся, без всякого сомнения, состоит одна из причин небывалого по силе идеологического гнета тех лет.
Многолетнее полуголодное положение ленинградцев и удаленность от союзных и республиканских властей не могли не привести к тому, что городское руководство скатывалось к злоупотреблениям. Огромный размах должностные преступления приобрели во время блокады, но и позже они не прекратились, а только нарастали угрожающими темпами. Действовали не только одиночки, но даже большие преступные сообщества с участием руководителей различного ранга:
«Во второй половине 1945 г. в Ленинграде резко возросло количество жалоб со стороны населения на действия некоторых работников суда, прокуратуры и милиции. О их содержании постоянно информировали и Кузнецова. Не получив никакого ответа, некоторые граждане обратились в Управление НКГБ СССР по Ленобласти и в Москву. В ходе проверок этих жалоб Управление госбезопасности установило, что в городе уже длительное время действует преступная группа»[927].
«Используя свое служебное положение, эти лица незаконно за взятки: освобождали из-под стражи уголовных преступников и прекращали на них следственные дела; выдавали паспорта, прописывали в городе и устраивали на работу лиц, не имевших право на въезд в Ленинград; освобождали военнослужащих от дальнейшей службы в Советской Армии; выдавали пропуска на право въезда и выезда лицам, не имевшим преимущества в ее получении перед остальными гражданами; оформляли пенсии по нетрудоспособности и освобождали от трудовых работ и др.»[928].
За достаточно короткий срок сотрудниками Управления МГБ было выявлено свыше 700 связей этой организации. Когда оказалось, что уровень городской коррупции поистине огромен, органами МГБ было решено присвоить этому делу название «Скорпионы», а «обмен информацией по делу с Управлением милиции Ленинграда, прокуратурой и штабом ЛВО, как и с обкомом партии и Ленгорисполкомом временно не вести»[929].
Это было вполне оправданно, поскольку в ходе расследования в сеть «Скорпионов» оказались вовлеченными очень многие административные работники. Всего по делу, не сфабрикованному, а, что еще чудовищнее, вполне реальному, было арестовано 316 человек, в том числе 59 сотрудников милиции, 47 сотрудников прокуратуры, суда и адвокатуры и так далее… Причем выяснилось, что в их числе
«12 человек из районных и городской прокуратур Ленинграда за взятки от 5 до 10 тыс. рублей незаконно освобождали из-под стражи уголовников и прекращали на них дела. Следствию стало также известно, что об этих безобразиях знало городское руководство, но мер никаких не предпринимало. По большинству прекращенных дел проходили скупщики драгоценностей и редких художественных произведений»[930]. «Хотя за 1946 г. из органов ленинградской милиции было уволено 1775 чел., должностные преступления людей в погонах продолжали расти»[931].
Когда масштабы операции «Скорпионы» обрели контуры, а основные участники были установлены, 8 февраля 1946 г. один из заместителей начальника УНКВД по Ленинграду и Ленинградской области доложил А. А. Кузнецову о ходе операции, но никакой реакции не последовало. Лишь после одновременного перевода А. А. Кузнецова в Москву на пост секретаря ЦК (26 марта 1946 г. его в качестве 1-го секретаря обкома и горкома сменил П.С. Попков), а начальника Управления НКГБ генерала-лейтенанта П. Н. Кубаткина 15 июня 1946 г. – на должность начальника 1-го Главного управления (внешняя разведка) МГБ СССР оказалось возможным начать аресты и следствие.