«Но дело идет не только о Зощенко и Ахматовой. Дело идет о том, что мы переживаем процесс становления в области искусства; в области кино и театра происходит своеобразный отсев, своеобразная дифференциация. И надо сказать, что огромной нашей ошибкой является то, что мы допустили и допускали в своей работе христианское всепрощение. Это христианское всепрощение, это забвение нашей партийной, советской идеологии проявлялось не только в художественном творчестве, оно проявлялось и в историко-литературной работе. Возьмите статьи на литературные темы в нашей газете “Ленинградская правда”. Это – сплошь юбилейное славословие, которое имеет нечто оскорбительное, ибо благодаря ему не отличишь Пушкина от Салтыкова-Щедрина, Аксакова от Тургенева, – все они стандартизованы как нечто одинаковое»[962].
Лишь один из выступавших, Н. Ф. Григорьев[963], коснулся не писателя, а литературоведа – это обстоятельство отмечено в приведенной дневниковой записи Б. М. Эйхенбаума. Речь шла о статье Бориса Михайловича «Поговорим о нашем ремесле», которая была помещена в «Звезде». Кроме того, оратор без умысла доносит до нас информацию о том, что вопрос о литературных журналах возник еще до выхода в свет в «Звезде» «Приключений обезьяны»:
«Хочу сказать о “Звезде”. Мне пришлось ее недавно прочитывать. Я ее читал мельком и раньше ‹…›. А вот месяц тому назад я по поручению горкома партии должен был прочитать ее. Вижу, дело ответственное, стал читать. И удивительно, что, читая статью Б. Эйхенбаума, думаешь – как же эта статья могла быть напечатана, а ведь я ее раньше читал»[964].
К счастью для Бориса Михайловича, в резолюции собрания он не был отмечен персонально. Но даже если бы вышло иначе, он вряд ли бы стал просить собрание изменить что-то в тексте в свою пользу. Поименованные же, прекрасно понимая значение такого упоминания, напоминавшего волчий билет, пытались спасти себя. Некоторым это удалось. Когда был зачитан текст резолюции, подготовленный накануне секретарем горкома ВКП(б) Н. Д. Синцовым[965], произошло следующее:
«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ [А. А. Прокофьев]: Товарищи, есть предложение принять резолюцию за основу. Кто за это, прошу поднять руки. (Голосование).
Какие есть дополнения или изменения к резолюции?
Тов. КЕТЛИНСКАЯ: У меня поправка такого порядка. Там, где перечисляются отдельные произведения, которые не были упомянуты в докладе и в выступлениях ораторов, мне кажется, их не надо упоминать, а то получается чрезвычайно субъективный подбор материала. Например, там указана моя повесть “Золотой мост”. Мне кажется, что нужно придерживаться того, что обсуждалось на данном собрании.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ [А. А. Прокофьев]: Товарищи! Вера Кетлинская внесла следующее предложение: чтобы в проект резолюции были включены в смысле отрицательной оценки только те произведения, о которых на собрании упомянули докладчик или ораторы. Вот это предложение я голосую. Кто за это предложение, прошу поднять руки. Кто против? Придется считать голоса. (Шум в зале.)
Тов. ЖДАНОВ: Надо, чтобы Вера Кетлинская сказала, какие конкретно фамилии она предлагает снять, потому что в такой общей форме нельзя голосовать. Я бы, например, если бы был писателем, не голосовал бы ни за, ни против. Пусть Вера Кетлинская с трибуны скажет, кого конкретно необходимо снять с этой резолюции.
Тов. КЕТЛИНСКАЯ: Я, товарищи, считаю, что будет правильнее, объективнее, вернее, если сегодня в таком очень ответственном документе будут включены, как слабые идейно, или слабые художественно, произведения, которые здесь подвергались обсуждению или критике или хотя бы получили общую отрицательную оценку до того в печати. Я не могу сейчас бегло указывать точно, но, во-первых, я очень удивлена, увидев свою фамилию и повесть, которая никак не обсуждалась сегодня, в то время как она имела и хорошую и отрицательную оценку в печати. И другая вещь “Ленинградская симфония” Берггольц. Еще некоторые просто не упомнишь. Но ведь это очень важный документ, и я считаю, что будет правильным, если мы поручим президиуму отредактировать этот пункт, приведя его в соответствие с докладом и прениями на данном ответственном совещании»[966].
И тут произошел очень любопытный момент – А. А. Прокофьев, вопреки воле А. А. Жданова, отвел удар от В. К. Кетлинской и О. Ф. Берггольц, причем смелость его кажется удивительной и, возможно, имеет какие-то неизвестные нам основания:
«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ [А. А. Прокофьев]: Я считаю, что это предложение Веры Кетлинской можно принять – поручить президиуму уточнить список произведений.
Тов. ЖДАНОВ: Здесь речь идет о “Золотом мосте” Кетлинской и “Ленинградской симфонии” Берггольц. Я считаю, что этот вопрос нельзя голосовать без предварительного очень тщательного разбора.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ [А. А. Прокофьев]: Кто за то, чтобы принять поправку, внесенную тов. Кетлинской в отношении этих произведений, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Прошу поднять руки, прошу опустить. Кто воздержался? Поправка принимается»[967].
Причем это кажется странным вдвойне, если знать, что накануне на собрании партактива А. А. Прокофьев, говоря о «Поэме без героя», выступил с публичным доносом на Ольгу Федоровну:
«Последняя поэма Анны Ахматовой, в которой она признается, что пишет симпатическими чернилами, даже и для неопытного литератора становится ясным, что тут много зашифровано… ‹…› Я забраковал ее и не допустил к изданию, но дальше ничего не двигалось. Вот в чем наша ошибка. Мы недостаточно боролись за то, чтобы снизить авторитет Анны Ахматовой. Я перед партийным активом заверяю, что писательница коммунистка Ольга Берггольц стояла за то, на заседании Президиума [ЛО ССП], чтобы выдвинуть Анну Ахматову на Сталинскую премию»[968].
Эта победа вдохновила выйти на трибуну тех, кто был перечислен в числе «раздувавших авторитет М. М. Зощенко и А. А. Ахматовой и пропагандировавших их писания», – Ю. П. Германа и литературоведа В. Н. Орлова; однако их порыв был нейтрализован В. М. Саяновым (он был уже снят постановлением ЦК с поста ответственного редактора «Звезды», и терять ему было нечего). Виссарион Михайлович не собирался молча наблюдать за тем, как его коллеги по цеху избегают партвзысканий:
«Здесь выступают товарищи с требованием исключить их фамилии из резолюции, требуют разграничения своей вины. Но суть дела не в этом. Мы должны признать свою вину перед ЦК партии и товарищем Сталиным. Мы совершили серьезные идеологические ошибки, и мы должны это признать. Нам надо признать сейчас, что все наши попытки оправдаться никому не нужны. Нам надо признать, что мы навредили и напортили в своей работе. А в дальнейшем нас, советских писателей, никто не опорочивает. Партия указывает на наши ошибки, – исправьте своей работой. Вот о чем идет речь. Поэтому я думаю, что не стоит продолжать разговоры о снятии фамилий. Нам указывают, надо признать свои ошибки, честно исправить, от этого будет польза литературе, искусству, и мы честно ответим партии, честно выполним свой долг, как большевики»[969].
В проекте резолюции собрания 16 августа, подготовленном Н. Д. Синцовым, отдельный абзац был отведен литературоведам:
«Снижение идейного уровня работы писательской организации объясняется также примиренческим отношением критиков к современным произведениям, уходом их от современных тем в “чистое” литературоведение»[970].
Но в окончательный текст[971] этот абзац не вошел. Не совсем понятно, когда именно произошло его изъятие: в имеющемся в нашем распоряжении первоначальном варианте вычеркнуты те фрагменты, по которым происходило обсуждение и голосование (что отражено в стенограмме собрания), а также указанный абзац, по которому никакого обсуждения не проводилось. Единственным, кто после утверждения резолюции мог вносить (и вносил) изменения в текст, был А. А. Жданов. По крайней мере, резолюция собрания партактива им редактировалась вплоть до 19 августа (этим числом датирована записка заведующего особым сектором Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), приложенная к окончательному варианту: «Поправки карандашом сделаны на основе указаний тов. Жданова. В. Агапов. 19.VIII.1946»[972]).
Метаморфозы происходили и с текстом доклада А. А. Жданова – он был сильно отредактирован перед тем, как его напечатала главная газета страны[973]. Вероятно, одним из тех, кто был неприятно удивлен окончательным вариантом доклада, напечатанным в «Правде», был все тот же Б. М. Эйхенбаум. Дело в том, что в числе прочих корректив оказался видоизмененным и один из разделов об А. А. Ахматовой. В стенограмме он выглядит следующим образом:
«Тематика Ахматовой, ее поэзия – это поэзия индивидуалистическая, поэзия, диапазон которой расположен между будуаром и моленной. Там основное – грусть, тоска, смерть, причем любовь всегда трактуется наряду со смертью. Основная тема – это личная жизнь, личные увлечения. Эта ахматовская поэзия совершенно далека от народа, это поэзия десяти тысяч верхних, которые уже чувствовали свою обреченность, чувствовали, что им недолго жить. Поэтому в некоторых местах, когда Ахматова пытается изложить свои политические взгляды, то эти ее политические взгляды на стороне прошлого, ее политические взгляды на стороне периода помещичьих усадеб времен Екатерины»