Еще один вопрос о работе моей кафедры. Я в Университете состою профессором 30 лет. 15 лет я возглавлял кафедру германской филологии, а последние 15 лет – кафедру западных литератур. Здесь сидит очень много моих учеников, лингвистов и литературоведов, заведующих кафедрами, профессоров, доцентов, аспирантов. Поэтому я решительно отвергаю обвинение в том, что я не готовил кадры. О качестве кадров – пускай товарищи судят сами. ‹…›
Я предвижу, что мне придется признать очень много ошибок, сделанных мною, но, тем не менее, это мое законное право, тем более что я 30 лет работаю в качестве заведующего кафедрой, профессора университета; я все же, кроме ошибок, имею и некоторые положительные стороны за время своей долголетней работы.
Я думаю, все это может быть второстепенное, потому что перед нами стоит более важный вопрос, чем вопрос о том, что сумею ли я сказать, что та или иная вещь, сказанная обо мне, сказана неправильно. Основное, конечно, Георгием Петровичем было сказано правильно, правильно в отношении нас всех, правильно и в отношении меня.
Я считаю, что мы должны продумать до конца указания партии, я считаю, что мы должны, каждый в своей работе, не складывать руки, а работать дальше, стараясь избегать повторения наших прежних ошибок. И я буду работать там, и где меня поставит Советское государство и партия для использования моих научных знаний, как специалиста. (Аплодисменты)»[915].
Овация после выступления Виктора Максимовича была, по мнению устроителей, совершенно излишней и в планы не входила:
«Одним из аплодировавших был Ю. Д. Левин, тогдашний аспирант, а в будущем – известный ученый и переводчик. На его поведение обратил внимание Ф. А. Абрамов ‹…› он во всеуслышанье проворчал: “Ну, ты еще не определил свою партийную позицию”. После собрания Абрамов подошел к Левину и сказал, что хотел своей репликой… “спасти” коллегу и фронтовика»[916].
Естественно, что поступок Ю. Д. Левина, порочный для члена ВКП(б), впоследствии разбирался на заседании партбюро факультета[917].
Чтобы сбить настрой зала, на кафедру вышел антипод выступившего оратора – Евгений Иванович Наумов, который первой же фразой вернул обстановку в прежнее состояние:
«Постановление ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград” открыло ту очень острую борьбу на идеологическом фронте, которую мы ведем с ожесточением до сегодняшнего дня.
Вопрос поворачивался по-разному – говорили о преклонении и низкопоклонстве перед западом, говорили о школе Веселовского, о необходимости окончательного разгрома этой вреднейшей школы, мы говорили о необходимости разгрома до конца формализма, сегодня мы говорим о проявлениях космополитизма, и все это вместе взятое является одной цепочкой.
Если мы это будем иметь в виду, то мы не дадим себя сбить с толку, как это удалось минуту тому назад профессору Жирмунскому относительно некоторых очень наивных людей, присутствующих в этом зале. (Аплодисменты)»[918].
Не особенно стесняясь в оценках, Евгений Иванович повторил сказанное на предшествующем партсобрании о Б. М. Эйхенбауме, о формализме и т. д. Но потом он обратился и к опальным профессорам, сидящим в зале:
«От выступления проф[ессора] Жирмунского с этой кафедры у меня такое впечатление, что проф[ессор] Жирмунский остается на прежней позиции. Я слышу четвертый раз от проф[ессора] Жирмунского, что пора перестраиваться, однако этого никак не видно. Если бы Вы такое стремление внутренне испытывали, то это невозможно было бы скрыть, Виктор Максимович. Сегодня, выйдя на эту общественную кафедру, Вы отделывались одной стандартной фразой, пустой фразой “надо посмотреть”. Вы накинулись в итоге на все участки: и там не так, и на кафедре не те факты.
Виктор Максимович, неужели Вы не понимаете, что сегодня происходит в этом зале? У меня впечатление, что Вы не понимаете и, очевидно, не можете понять.
Когда “Опояз” был разгромлен, прибавилось имя Азадовского, этого человека с абсолютным отсутствием советской чести, чувства советского человека, с абсолютным отсутствием чувств патриота.
Георгий Петрович приводил факты. Можно было бы прибавить факт о том, в какой редакции помещал Азадовский здесь те статьи, которые писал за границей, как он угоднически перекраивал статью о Пушкине, чтобы не задеть англичан и т. д. Абсолютно раболепствующей фигурой был Азадовский, от которого мы не слышали ни одного вразумительного слова о том, что он действительно пересмотрел свои старые позиции.
Таким образом, получается, что ядро, которое организовалось здесь, продолжает быть ядром и стоять на прежних позициях. Правда, в новых условиях применяются новые приемы. Конечно, после постановления о журналах “Звезда” и “Ленинград” невозможно создать “Опояз“ и невозможно совершать “путешествие по Европе”, но позиции остаются прежние, и в более завуалированном виде продолжает быть эта группа воинствующей группой.
Так, была глубоко вредной дискуссия о стадиальности литературы. Эту дискуссию навязала та же группа факультету, и, таким образом, прикрываясь за выводы научных формулировок, протаскивались все абсолютно старые пороки и старые ошибки этого ядра. Как известно, в эту дискуссию внес вреднейший вклад и Г. А. Гуковский. Я подробно об этом говорить не буду. Здесь Георгий Петрович подробно останавливался на этом, я бы хотел подчеркнуть другое, что когда была затеяна дискуссия о теории стадиальности, то создалось такое впечатление, как будто у этой группы есть разногласия между собой, но это была декоративная сторона, это форма, потому что здесь ни о каких принципиальных разногласиях речи не было, все это одно и то же в различных проявлениях, это стремление модернизировать старые ошибки, это не стремление честно сказать о том, что нужно значительно пересмотреть прошлое и не стремление это прошлое пересмотреть, а попытка подправить, приспособить, модернизировать, реформировать, в то время как надо было не реформировать, а все это уничтожить. Поэтому все усилия партийной организации факультета и общественности, и деканата, все эти усилия не дали результатов до сегодняшнего дня, до сегодняшнего дня эта группа не разоружилась. Эту группу нужно до конца разоблачить и разоружить. Мы вечно говорим о том, что эти вреднейшие установки ряда ученых и их крупнейшие ошибки дают свои отрицательные результаты. Мне тоже хочется сказать по этому поводу два слова. Я вполне поддерживаю проф[ессора] Пиксанова, который говорил об этике ученого и о той колоссальной ответственности, которую несем мы, преподаватели, говоря перед студенчеством, и в этой связи хочется сказать о том, что упомянул в докладе Георгий Петрович. Действительно, на факультете стало модным словечко “гуковизм”, это словечко означает, что тот или иной товарищ, студент обладает оригинальностью мыслей, умеет делать необычные выводы, у него какая-то особая точка зрения. Что же получается? Я бы сказал так – те студенты, которые пытаются копировать проф[ессора] Гуковского, причем делают это очень примитивно, которые являются продолжателями и эпигонами проф[ессора] Гуковского – эти студенты делают в маленьком масштабе то же самое, что пыталась делать в большом масштабе эта группа целиком, это тот же маленький “Гамбургский счет”. ‹…› Эти поиски необыкновенного – это тоже стремление противопоставить общепринятому, общепризнанному свою индивидуальную точку зрения, идущую вразрез тому, что думают советские люди. Мне кажется, Григорий Александрович, Ваша вина заключается в том, что Вы – человек, который пользуется таким влиянием на студенчество, ни разу не вытащили такого субъекта, Вы ни разу сами не выступили, не сказали и не крикнули громким голосом на этих людей, которые кладут пятно на Вас, потому что словечко “гуковизм” так и тянется за Вами, и Ваше дело было в первую очередь отсечь этот хвост от себя.
Эти мелкие “Гамбургские счета”, которые пытается предъявить некоторая часть нашего студенчества, говорят о том, что этот вред сказывается совершенно реально и совершенно ощутимо. Мне кажется, что пришла пора перестать проявлять такое прекраснодушие, выслушивая заявление о стремлении перестройки, наблюдать, как эта перестройка не совершается, и продолжает оставаться в прежнем состоянии.
Ясно, что Ученый совет должен выработать мероприятия на своем заседании, которые окончательно разоружили бы эту группу, выработать ряд мероприятий, которые позволили бы разоблачить перед студенчеством всю вредоносность взглядов этой группы. Нам нужны мероприятия, которые оздоровили бы общую атмосферу нашего родного факультета. (Аплодисменты)»[919].
Именно в этот момент наступила очередь выйти за привычную ему кафедру Г. А. Гуковскому. Приведем текст его выступления полностью:
«Я должен сказать, что Евгений Иванович в заключении своей справедливой речи несколько затруднил условия, в частности, моего выступления. Евгений Иванович, очевидно, считает, что словами бесцельно призывать к действиям, тем не менее, не испугавшись Евгения Ивановича, я выступаю со словами, предполагая, что для литератора слова в том числе есть его политические действия.
Мое имя сегодня упоминалось здесь неоднократно. Я должен предупредить товарищей и Ученый совет, что я пришел на эту кафедру не для того, чтобы полемизировать, в частности, не для того, чтобы вести полемику по отдельным конкретным суждениям или оценке тех или иных историков.
В литературных фактах, в оценке и суждениях я могу ошибаться, и мои уважаемые оппоненты могут ошибаться так же, как и я, но не в этом дело. Тема сегодняшнего нашего обсуждения – тема преимущественно политическая, и из этого я хочу исходить.
Вопрос стоит не только сегодня, а довольно давно и всегда стоял за последние годы с особенной остротой, а сегодня с преувеличенной, или вернее подчеркнутой остротой; вопрос стоит так, что каждый из деятелей русской культуры и советской культуры вообще обязан поставить перед собой решающую, важную, жизненную для него проблему – на что, на какую цель направляет он свои научные усилия, на кого он работает, потому что цели сейчас только две. Одна – справедливая и прекрасная, другая – черная и уродливая. Только середины нет! Есть цель построения коммунизма и усиления силы и обороноспособности, в том числе и идеологической обороноспособности нашего общего социалистического и коммунистического дела, и есть цель – разрушения строящегося коммунизма и возвращения человечества вспять. Других путей в мире вообще нет, история в мире не дала, и каждая деятельность вообще, в том числе и деятельность в области культуры, повторяю, должна этим определяться – туда или сюда. Но, когда мы ставим вопрос конкретно, вот, скажем, я – было бы стр