Поход за очищение науки.
Азарт предательства, восторг инсинуации
И безнаказанно развязанные руки.
Колонный зал. Дознанье иль собранье.
И духота. Сижу у самой двери.
И вдруг у зала пресеклось дыханье –
Кто там сказал чуть слышное: «Не верю»?!
«В науке невозможно без сомнений.
Моим коллегам свойственны ошибки.
Зачем же столько страшных обвинений?!»
И на лице подобие улыбки…
Не ведал я, как этот шаг был труден
И отчего в глазах такая мука.
Одно я понял: есть в России люди,
Есть подлинная русская наука.
Выступивший после него профессор П. Н. Берков, который в силу своего происхождения был удивительно к близок к тому, чтобы самому быть причисленным к «безродным космополитам», не мог себе позволить актов гражданского мужества:
«Товарищи, члены Ученого совета и многие студенты знают меня и знают, что я не принадлежу к числу людей, которые любят красивые слова и эффектные выражения, поэтому я просто хотел бы сказать несколько слов о том, что на меня потрясающее впечатление произвело то обстоятельство, что среди прочих лиц было названо и мое имя, была упомянута моя личность. Многие факты, которые были здесь освещены, понимались мною в совершенно ином свете. Я должен сказать, что некоторые факты, касающиеся меня, на первый взгляд мне показались какими-то непонятными. А потом я понял, что они были совершенно правильно освещены и указаны. Дело в том, что мы часто недооцениваем то, что каждый наш поступок, каждая наша ошибка ученого и педагога, имеет и объективное значение, существуя вне меня, все это не зависит от меня и живет особой жизнью. Если я даже и имел хорошие намерения, то эти хорошие намерения могут иногда иметь совершенно иной смысл. ‹…›
Г. П. [Бердников] указал, что в моих работах есть космополитические ошибки. Это совершенно правильно, я это знаю, и поэтому хочу со всей прямотой сказать, что мои космополитические ошибки начинаются с моей первой диссертации в 1929–1930 гг., которая была названа “Ранний период русской литературной историографии”. Я собрал огромный материал, но это огромное количество материала я подчинил ложной и ошибочной идее приоритета западного изучения русской литературы и вторичного, последующего изучения русской литературы самими русскими исследователями. Эта работа частично была опубликована в 1930 г., но полностью до недавнего времени опубликована не была, и я считал, что ее с небольшими поправками можно поместить сейчас. Я считал, что это было сделано большое и полезное дело. И когда в прошлом году т. Дементьев прочитал эту работу и отверг ее, для меня это было страшное огорчение, когда мне сказали, что труд мой не может стать достоянием широкого читателя. А сейчас я должен сказать, что я исключительно признателен А. Г. [Дементьеву], который удержал меня от многих серьезных политических ошибок. Я считаю, что моя диссертация представляет результат буржуазного космополитизма, буржуазного влияния и, таким образом, объективно является вредной работой, несмотря на все мои самые искренние лучшие желания.
Вторая моя ошибка – это неправильная трактовка социальных позиций Ломоносова в докторской диссертации 1935 г. Я не хочу брать скидок на то, что моя работа была напечатана до появления в газете “Правда” статьи о Ломоносове. Мне важно сейчас указать на то, что в своей работе о Ломоносове я принизил его подлинное историческое значение. Мне стало это ясно после того, когда появилась передовая в газете “Правда”, а до того я понимал несколько ошибочно некоторые положения и политические, и научные. ‹…›
Я перечислил ряд своих ошибок и прошу разрешения остановиться на вопросе, результатом чего все это является. Это, несомненно, буржуазное влияние, но является ли это каким-то личным качеством или тут играют роль какие-то другие обстоятельства. Прошу не думать, что я хочу выгородиться; все то, что представляет мою вину, я знаю. Но мне хотелось бы, чтобы здесь я был правильно понят. Я должен сказать, что когда я был аспирантом института, который носил название Института сравнительного изучения литератур и языков Запада и Востока им. Веселовского при Ленинградском университете, для многих из нас это был большой и серьезный этап нашей жизни, и личной жизни и политической. В этом институте мы работали под руководством Десницкого и Максимова[934] и считались марксистами. Нас в институте держали на особом положении, к нам относились недоброжелательно. Наша ошибка заключалась в том, что мы полагали, что вообще наука эта правильна, но основы ее неправильны, что нужно буржуазные основы заменить марксистскими основами, и все будет правильно. Это – самая большая ошибка. Не может быть буржуазной науки на марксистской основе, нужно целиком было строить иную науку. Но тогда нам говорили, что мы поступали правильно. Теперь мне ясно неправильное представление о науке, сложившееся в институте, что можно марксистскими основами поддержать ветхое здание буржуазной науки. Должен сказать, что мы также занимались изучением классиков марксизма, но и здесь было у меня очень много серьезных и больших ошибок. Основная ошибка заключалась в том, что я работал на дому, в кабинете, отъединенно. И я продолжаю изучать классиков марксизма-ленинизма у себя на дому, подвергая себя риску снова каждый раз впасть в ошибки.
Из всего того, что я говорил, я хочу сделать вывод, что мы должны теснее, ближе стоять к партийной организации факультета, работать с ней в тесном контакте, мы должны присматриваться к тому, как работают наши молодые товарищи. Мы должны признать, что они лучше применяют марксистско-ленинские методы в своей работе. Мы учились по книгам, а они были на практической работе, проверили свои положения практикой, жизнью. Поэтому мы должны не только обратить внимание на глубокое и серьезное изучение классиков марксизма-ленинизма, но и работать в тесном контакте с факультетской партийной организацией, которая всегда была серьезным руководителем и наставником, помогая нам в исправлении наших ошибок. (Аплодисменты)»[935].
Вышедшая после Павла Наумовича А. В. Десницкая повторила свою тираду по поводу космополитизма в языкознании, профессора С. Д. Кацнельсона, структурализма и прочего, сказанную ею на минувшей неделе на факультетском партсобрании[936].
Вслед за ней к кафедре вышел Ф. А. Абрамов – он также повторил свое выступление на партсобрании, посвященное профессору Г. А. Бялому, объяснив это тем, что «научная продукция проф[ессора] Бялого еще ни разу не подвергалась критике в нашей печати, хотя она в этом и крайне нуждается»[937].
Вслед за этими двумя проверенными выступавшими произошла театрализация мероприятия, ради чего многие вообще пришли в этот день; к кафедре вышел «взволнованный» А. Г. Дементьев:
«Товарищи, в президиум поступило длинное и пространное письмо студента 3 курса, к сожалению, не подписавшего свою фамилию[938]. Тем не менее, письмо представляет с нашей точки зрения настолько значительный интерес, что решаюсь его зачитать.
(Тов. Дементьев зачитывает письмо. Продолжительные аплодисменты. Письмо прилагается.)
Товарищи, я не буду разбирать теорий профессора Гуковского, Жирмунского и др. О их порочности уже сказали свое слово и еще скажут наши уважаемые ученые. Я считаю, что мне – студенту III курса – еще трудно реять в дебрях стадиальности профессора Гуковского, я еще не настолько эрудирован, чтоб полемизировать здесь с учеными.
Лишь три года назад сменил пулемет на книгу. Я просто хочу сказать свое искреннее слово студента-филолога. Я хочу произнести его не лично от себя, а от имени тех студентов, которые с оружием в руках прошли от Сталинграда до Берлина, от имени тех, у кого еще не засохли на руках мозоли от работы на фабриках и заводах, снабжающих героическую армию, от имени тех, кто своими большевистскими словами вдохновлял в жестоких битвах с немецкими фашистами.
Вот мы все перед вами, товарищи ученые. Мы – молодые строители коммунизма – пришли к Вам за знаниями. Мы смотрим вам прямо в глаза и требуем: дайте нам их. Дайте нам такие знания, чтоб завтра, выйдя из стен университета, мы могли, засучив рукава, вместе со всем народом строить коммунизм.
Поймите же, наконец, товарищи, что мы не сынки барчуков и не нуждаемся в сладеньком эстетстве, в фантастических теориях, уносящих нас в чужие земли, куда-то в небесную синь. Мы, советские люди, любим свою родную землю и социалистическую родину, ее богатую и здоровую земную жизнь. Мы всего лишь на 5 лет как бы зашли в университет на своем пути к большому будущему, чтобы вооружиться коммунистической наукой.
Жизнь нашей родины не ждет, не топчется на месте, не перестраивает какую-то свою “методу”. Жизнь социалистической Родины гигантскими шагами идет к коммунизму.
Григорий Александрович и Виктор Максимович, взгляните на свою Родину, она ушла от Вас вперед.
Григорий Александрович и Виктор Максимович, нам завтра выступать в бой, на передовую линию идеологического фронта. Дайте же нам сегодня знания, нужные и полезные социалистическому обществу. Вас для этого поставила здесь наша партия и правительство, и ведь в этом цель каждого советского ученого, настоящего и будущего.
Обращение ленинградских ученых к товарищу Сталину очень многому обязывает и профессоров, и преподавателей, и нас, студентов. Оно говорит нам о том, что не покладая рук мы должны двигать вперед нашу науку и технику.
Я ко всем Вам обращаюсь, наши многоуважаемые ученые, профессора и преподаватели, от имени молодого поколения. Мы к Вам пришли за знанием. Вооружайте нас подлинно марксистской наукой. Нам завтра выступать в бой, на передовую линию!