Такое выступление, хотя и не содержало героического момента (как у Н. И. Мордовченко), но все равно было исключительным явлением, значение которого можно определить словами Ольги Федоровны Берггольц из блокадного «Ленинградского дневника», обращенными тогда к Георгию Пантелеймоновичу:
И ты, мой друг, ты даже в годы мира,
Как полдень жизни будешь вспоминать…[946]
Вышедший затем студент-партиец И. Ф. Соломыков повторил, хотя и сдержаннее, тезисы об идеологических ошибках профессора Б. Г. Реизова, уже провозглашенные им на партсобрании. Возможно, предыдущий оратор оказал свое воздействие, но завершал выступление студент без кровожадности:
«В заключение я хотел бы сказать, что мы, студенты, относимся к Борису Георгиевичу как к своему учителю, который помогает нам в смысле формирования определенного мировоззрения и определенного критерия в подходе к литературе. Борис Георгиевич является для нас очень большим научным авторитетом, это человек, который обладает особым умением преподнести материал, и не только преподнести, но и заставить прочувствовать его. Эта сила его воздействия играет большую роль в воспитании студентов, и поэтому ему необходимо пересмотреть некоторые свои положения»[947].
Если на партсобрании Борис Георгиевич по известной причине не мог присутствовать и ответить, то здесь он не преминул взять слово и… полностью раскаяться:
«…На меня произвело прямо потрясающее впечатление письмо неизвестного студента III курса, прочитанное А. Г. Дементьевым. Оно адресовано нам, научным работникам, которые обычно трудятся в своих кабинетах и сознательно редко выходят на малую или большую аудиторию, и часто не понимают, какую роль играет их деятельность в идеологической жизни страны. Литературоведение должно быть боевым, политически острым. Для этого, прежде всего, необходимо проверять свою методологию, следить за тем, чтобы она была последовательна, логична, чтобы в наше исследование не могли проникнуть вредоносные космополитические идеи.
Считаю критику моих работ и лекций, которую дали Г. П. Бердников и т. Соломыков, справедливой. Тов. Бердников правильно сделал, что такое внимание уделил диссертации Таманцева[948], которая оказалась неудовлетворительной из-за моего неправильного руководства. Работа Таманцева не раз подвергалась суровой критике со стороны кафедры и со стороны общественных организаций. Я учитывал эту критику, но далеко не достаточно, я пошел на компромисс, пытался исправить компромиссным путем свои взгляды, и в таком направлении давал указания Таманцеву. Нужно было совершенно отказаться от ошибочного взгляда и строить все заново. Я не сумел этого сделать тогда же, и в результате, когда я прочел уже готовую диссертацию, я сам признал ее неудовлетворительной. Эта ошибка не случайна, она свидетельствует о том, что я неправильно рассматривал некоторые явления французской литературы XIX в., явления упадочные, и слишком большое значение придавал бунтарским настроениям, свойственным некоторым писателям декаданса. Эта ошибка не изжита мною и до сих пор. Я особенно убеждаюсь в этом на моем семинаре с дипломниками, где мне постоянно приходится заново оценивать литературные явления конца XIX в. – начала ХХ в., отказываясь от прежних ошибочных оценок. Правильно сказал тов. Соломыков о том, что у меня иногда оценка современников подменяет собой нашу партийную марксистско-ленинскую оценку. Это ошибка серьезная, которую во что бы то ни стало нужно преодолевать. Справедливо и то, что в моих лекциях и статьях часто история идей не основана на борьбе классов, что я не всегда осуществляю на практике те требования, которые я сам к себе предъявляю. Часто идеи приобретают надклассовое существование и развиваются сами по себе. С этим связаны и мои компаративистские ошибки, о которых уже говорилось здесь, о которых я сам уже говорил дважды, ошибки, обнаружившиеся в напечатанной статье об А. К. Толстом.
Мое преподавание должно быть в политическом отношении более острым, более боевым. Но искоренить мои ошибки я смогу, только работая в тесном контакте с партийной организацией нашего факультета. (Аплодисменты)»[949].
Затем на кафедру поднялась заместитель декана факультета А. И. Редина; она не просто повторила свои слова на партсобрании, а «заострила» свою большевистскую критику, направив ее целиком против В. М. Жирмунского. Он единственный из линчуемых профессоров присутствовал во второй день:
«Вчера здесь на заседании выступал проф[ессор] В. М. Жирмунский. В начале своего выступления он говорил и о вреде космополитизма и о необходимости борьбы с ним, признавал некоторые из своих ошибок, а главным образом призывал к тому, чтобы продумать эти вопросы, указывал на то, как надо перестраивать работу. Словом, второй или уже третий раз демонстрировал свою готовность перестраиваться.
Однако В[иктор] М[аксимович], признавая частные ошибки в своих работах, старался отвести обвинения, поставленные ему в докладе декана факультета т. Бердникова. Больше того, он старался снять политическую сторону вопроса, свести ее к второстепенным, несущественным мелким фактам, свести все к частным ошибкам как в своей работе, так и в работе кафедры. Между тем, речь идет не о частных ошибках, а о целой системе порочных взглядов, которые отражались тем или иным путем в работе. ‹…›
Вчера на заседании В[иктор] М[аксимович] говорил, что он еще год тому назад указывал на целый ряд ошибок в своих работах. Верно, на заседании Ученого совета вы говорили о своих ошибках, но это признание ошибок осталось только признанием. Вы ни разу не выступили в печати с разоблачением вредных, космополитических теорий Веселовского, которые нашли отражение в ваших работах. Вы не выступили с признанием своих ошибок в печати, перед широкой общественностью. Эти работы до сих пор имеют широкое хождение в студенческой среде, в вузах и университетах, ваши работы до сих пор продолжают наносить вред в подготовке молодых ученых, в подготовке учительских кадров, потому что эти работы порочны. Ваши книги продолжают наносить вред политике партии, политике развития культуры национальной по форме и социалистической по содержанию. ‹…›
Я считаю необходимым остановиться на курсе, который вчера В[иктор] М[аксимович] ставил себе в заслугу, на курсе “Введение в литературоведение”. Раньше этот курс читался В[иктором] М[аксимовичем] с позиции космополитической школы Веселовского. И вчера здесь, и на кафедре В[иктор] М[аксимович] заявил, что он этот курс перестроил, но именно на этом примере и можно проиллюстрировать формальный характер перестройки. Во‐первых, нужно сказать, что ни одна из лекций этого курса на кафедре не зачитывалась; во‐вторых, этот курс фактически не обсуждался. В[иктор] М[аксимович] в своем сообщении на кафедре обошел все не решенные им в курсе вопросы, чем исключил возможность серьезной и деловой критики. Да и вообще надо сказать, что критика на кафедре не в почете. Это подтверждает и сегодняшнее выступление проф[ессора] Реизова, который ни одним словом не обмолвился о положении дела на кафедре, не обмолвился о руководстве кафедры. Это говорит за то, что критику не любят на кафедре. ‹…›
Хочу остановиться на вопросе кадров. В[иктор] М[аксимович] здесь говорил, что он был обижен, что ему поставили упрек, что он не готовит кадры, В[иктор] М[аксимович] говорил о том, что даже в этом зале присутствуют много его учеников – заведующих кафедрами и т. д. Вы должны учесть, что ваши ученики несут груз ваших ошибок, которые они с трудом преодолевают.
Какова была подготовка кадров на кафедре? В течение многих лет на кафедре проводилась в корне порочная практика выдвижения и подбора кадров молодых научных работников.
Кого готовила и выдвигала кафедра в аспирантуру? В результате семейственности в аспирантуру принимали лиц только угодных, в аспирантуру выдвигались и принимались люди аполитичные, настроенные антиобщественно, с эстетскими взглядами, поклонники декадентов и формалистов в литературе, о чем свидетельствуют и темы защищавшихся ими диссертаций.
В[иктор] М[аксимович] в подборе аспирантских кадров противопоставил себя партийной организации филологического факультета, он считал, что этот вопрос – его личное дело, что этим вопросом только он, заведующий кафедрой, должен заниматься. Это была неправильная позиция В[иктора] М[аксимовича], что привело к тому, что аспирантов ваших, которые сейчас являются членами партии, которые ведут большую общественную работу, можно пересчитать по пальцам, а остальные люди стоят в стороне от общественной жизни. Когда партийная организация пыталась вмешаться в этот вопрос, В[иктор] М[аксимович] реагировал на это страшно болезненно. Правда, все-таки за последние два года состав аспирантов сильно изменился, и это нужно отнести за счет того, что здесь была проделана большая работа партийной организацией факультета. ‹…›
Подбор преподавательских кадров на кафедре проводился также не по принципиальным, а по личным соображениям. Не случайно до 1948 г. на кафедре среди постоянных работников не было ни одного коммуниста.
Эта обстановка семейственности, самовосхваления, взаимного расшаркивания, сложившаяся на кафедре западноевропейских литератур, что является, прежде всего, результатом того, что заведующий кафедрой Жирмунский, формально признав свои ошибки, по-прежнему стоит на своих формальных позициях, не сумел по-настоящему реализовать решения Центрального Комитета партии по идеологическим вопросам в связи с перестройкой работы своей кафедры. (Аплодисменты)»[950].
Антонина Ивановна неспроста ударила В. М. Жирмунс