Есть ли уверенность, что такие труды будут созданы проф[ессором] Жирмунским и проф[ессором] Гуковским? Никому, конечно, не заказана дорога, но выступления Г. А. Гуковского и В. М. Жирмунского внушают серьезные опасения, особенно выступление В. М. Жирмунского. ‹…›
А что стоит заявление В[иктора] М[аксимовича] о том, что как трудно перестроиться ему. Для молодых людей, может быть, такое заявление является новостью, а я такие заявления слышал не раз от В[иктора] М[аксимовича], он прямо в шутливой форме заявлял, что здесь нужно перестраиваться с ночи на утро, и как вы хотите, чтобы так быстро перестроиться. Вы 30 лет перестраиваетесь, неужели не было времени за 30 лет подумать, с кем идти. ‹…›
Серьезное опасение вызывает нежелание проф[ессора] Гуковского сказать до конца о своих космополитических ошибках. Я здесь должен сказать о своем друге, А. В. Западове, который оказал медвежью услугу проф[ессору] Гуковскому, заявив о его заслугах в отношении построения курса XVIII в. В чем эти заслуги состоят? Что прежние либерально-буржуазные историки не занимались историей литературы XVIII в., а Г[ригорий] А[лександрович] занимался и показал, что русская литература XVIII в. является задворками западноевропейской литературы.
Как должен стоять вопрос – об ошибках или о системе взглядов? Конечно, о системе взглядов. Мало того, вопрос должен стоять так, как поставил его в начале своего выступления Г[ригорий] А[лександрович]: на кого ученые работают? Что произошло? Произошло следующее: народ, благодаря гигантским, колоссальным усилиям партии, поднимается в осознании своей исторической роли на новую и новую ступень, овладевая идеологией марксизма-ленинизма. А группа, или некоторые ученые нашего факультета отстали от народа, не хотят идти вместе с ним в ногу, не хотят возглавить это движение народа вперед, к коммунизму…»[960]
В одном был прав Самуил Самойлович – в том, что «никому, конечно, не заказана дорога»: 10 июня 1949 г. он будет арестован органами МГБ СССР и обвинен в том, что «являясь участником антисоветской троцкистско-зиновьевской организации, на протяжении ряда лет проводил борьбу против ВКП(б) и Советского правительства»[961].
Вышедший затем профессор С. Д. Кацнельсон еще раз ответил А. В. Десницкой, но уже с меньшей сдержанностью:
«Если выступление проф[ессора] Десницкой меня удивило, то только в силу одного факта. Проф[ессору] Десницкой так же, как и мне, хорошо известно, что факультет собирается в ближайшее время провести широкое обследование вопросов языкознания с целью выявления и разгрома всех проявлений формализма и космополитизма на факультете. Проф[ессору] Десницкой хорошо известно, что ровно через один час в Институте языка и мышления Академии наук открывается широкое обсуждение моей книги, которая еще печатается, которая еще не вышла. Почему же проф[ессор] Десницкая забежала вперед, не дождавшись собрания, поспешила говорить о моих ошибках. Мне кажется, что не следовало бы предварять события и заниматься дезориентацией народа.
По вопросу о моих ошибках. Есть ли у меня ошибки? Да, товарищи, у меня есть ошибки, и у меня достаточно своих ошибок, чтобы не принимать на себя ошибки, которые мне хочет повесить проф[ессор] Десницкая…»[962]
Заседание Ученого совета продолжалось уже далеко не первый час. Нужно было завершать прения. Для выступления за кафедру вышел парторг факультета Н. С. Лебедев:
«Товарищи, в течение двух дней при многочисленной аудитории у нас развернулась очень острая борьба, борьба против враждебных нашему советскому народу идей, теорий. И вполне естественно, что в этой борьбе могли быть нездоровые настроения, о чем мне и хотелось бы заявить членам Ученого совета и всем здесь присутствующим.
Как только партийная организация факультета и деканат приступили к изучению положения дела на факультете, сразу же появились всевозможного рода слухи, причем они усиленно распространяются у нас на факультете. Некоторые, например, говорят, что это острая критика, это борьба против идей космополитизма, эстетства, формализма, де, должна быть смягчена, что мы должны изменить курс, что как будто бы на это есть звонок из Москвы и т. д., и т. д.
Товарищи, я должен сказать от имени партийной организации, что ни о какой смене курса речи быть не может. У нас один курс – курс, предложенный великими вождями нашей партии, вождями советского народа – В. И. Лениным и И. В. Сталиным, и этот курс ведет нас к коммунистическому обществу. И мы не позволим никому свернуть с этого курса, не позволим никому мешать нашему движению вперед. Всех, кто будет нам мешать, мы будем беспощадно и решительно отбрасывать. (Аплодисменты.)
Партийная организация, студенческая общественность нашего факультета ждут от наших ученых действительной перестройки. Партийная организация и общественность факультета ждут действительного перехода с позиций идеалистической науки на позиции маркистско-ленинской методологии. И можно быть уверенными, что подавляющее большинство наших ученых это сделают.
В связи с этим мне хотелось бы сказать о теории “духа времени”, конъюнктуры, которая также широко распространяется на факультете. Пытаются дело представить таким образом, что, видите ли, это политический момент, и поэтому партия повела решительную борьбу с космополитизмом. Товарищи, надо, наконец, понять, что независимо от “духа времени”, независимо от конъюнктуры, решения Центрального Комитета партии являются единственно правильными, единственно научными. И всякие теории о “духе времени”, о конъюнктуре, что все это пройдет, и все это останется на месте, надо все это отбросить раз и навсегда. Партия никогда не отказывалась от борьбы с идейными противниками, наоборот, она всегда ориентировала наш народ, нашу науку, всегда учила беспощадно бороться с идейными противниками. И в данном случае наша партийная организация будет продолжать эту беспощадную борьбу, будет не только ее не ослаблять, а усиливать, потому что космополитизм и гнилой эстетствующий формализм разоружают советский народ идейно, они тормозят движение нашего советского народа к коммунистическому обществу.
Партийная организация ставит своей задачей до конца разоблачить и разгромить идейно носителей враждебных марксизму идей.
Но это отнюдь не означает, что партийная организация, как это хотят некоторые представить, хочет устроить всеобщий разгром. Провокаторы, я бы сказал, которые распространяют такие слухи, хотят замутить воду, в которой можно было бы побольше наловить рыбки. Они все хотят свалить в одну кучу, чтобы ни в чем нельзя было разобраться по-настоящему. Я должен сказать, что никаких разговоров о всеобщем разгроме наших ученых, о каком-то походе против них быть не может. Мы хотим помочь нашим ученым отказаться от враждебных нам идей, вести нашу науку в духе требований Центрального Комитета партии, в духе требований нашего советского народа.
Вот почему все присутствующие здесь с большой надеждой ждали выступлений наших ученых. Надо сказать, что подавляющее большинство наших ученых и студенчества правильно понимают задачи борьбы, только мне еще раз хочется вернуться к выступлениям проф[ессора] Жирмунского и проф[ессора] Гуковского. Мне кажется, что они не понимают значения той борьбы, которая развернулась у нас сейчас, они не понимают политической сущности тех событий, которые происходят.
Товарищи, наша беспощадная критика в данном случае ни в коей мере не приравнивается к политической неблагонадежности. А были такие стремления думать, что если В[иктор] М[аксимович] ошибается, или если у него ошибочная система взглядов, или если у проф[ессора] Гуковского враждебная, глубоко вредная система взглядов, так, значит, они не советские люди. Такие рассуждения неправильны. У нас нет оснований, чтобы людей, ошибающихся в науке, объявить политически неблагонадежными людьми. Они наши, советские люди, и можно быть уверенными, что они, конечно, откажутся от своих систем и попытаются перестроить свои научные позиции.
И, наконец, последнее, что мне хотелось бы сказать. Нельзя забывать исключительной остроты международного положения, нельзя закрывать глаза на такие вещи, как возрождение фашизма в Англии, Америке, Германии, который может быть направлен против Советского Союза. И здесь совершенно правильно говорили, что мы готовим работников не только идеологического фронта, вполне возможно, что люди, которых мы готовим, будут завтра на передовой линии огня в буквальном смысле этого слова. Это обстоятельство также должно подтолкнуть тех, кто считает, что все это пройдет, и все останется по-прежнему.
Я думаю, что наши ученые, судя по сегодняшним выступлениям, сделают для себя соответствующие выводы из той острой борьбы, которая развернулась у нас, и из тех решений Центрального Комитета партии, которые указывают нам единственно правильный путь. (Аплодисменты)»[963].
После этого еще раз поднялся с места В. М. Жирмунский:
«Я хочу сказать только две вещи.
Первое. Выступая вчера по вопросу о работе моей кафедры, я выступил не самокритически. Я привык к авторитету на кафедре и на факультете, и этот авторитет заставил меня забыть о том главном, что движет нас вперед, – о критике и самокритике. Я говорил по частным вопросам, но речь идет о том, что, действительно, в работе моей кафедры имеются очень существенные недостатки. Сегодня мы слышали часть этого материала в докладе председателя комиссии. Это самое главное, о чем должен был сказать я сам, а не председатель комиссии.
Второе. Я хочу сказать, что больше всего на этом волнующем заседании меня взволновало письмо, голос того студента, который пришел к нам с фронта, который, как каждый советский студент, готов по призыву государства и партии идти на фронт. Этот студент предъявил нам большой счет, и этот счет заставляет нас краснеть за многое, что мы сделали. Но я думаю, что каждый из нас, ученых, имеет только одно содержание жизни: жить и работать. Партия учит нас исправлять свои ошибки. Я не буду давать здесь клятв и делать заверений, я буду работать и работать, а судить будете вы. (Аплодисменты)»