В результате обсуждения постановили:
«1) Сектор новой русской литературы констатирует, что старший научный сотрудник Б. М. Эйхенбаум в течение целого ряда лет систематически не выполнял своих научных планов и не сдал институту ни одной своей работы, что было одной из причин срыва выполнения общеакадемических планов, в частности затягивало работу над VII и IX т. т. “Истории русской литературы”.
2) Сектор отмечает, что порочные методологические позиции Г. А. Гуковского были также одной из причин срыва важнейших изданий Института. Так, например, подготовленный и отредактированный Г. А. Гуковским сборник “Радищев” требует удаления или переработки ряда статей, поэтому не может быть своевременно сдан в печать.
Сектор устанавливает, что Г. А. Гуковский не считается с общественным мнением, с требованиями государства, партии и народа к науке и стоит до последнего времени на антимарксистских буржуазно-формалистических позициях»[976].
27 апреля своего бывшего заведующего обсуждал сектор фольклора:
«Заседание открывает А. М. Астахова, сообщая, что сегодня по предложению дирекции Института проводится рабочее заседание отдела, на котором должна быть обсуждена производственная работа М. К. Азадовского и выяснено путем обмена мнений, было ли руководство Отделом на должной высоте и если нет, то в чем выявилась недостаточность руководства и каковы были результаты этого. А. М. Астахова считает, что основным недостатком в работе нашего Отдела за последние годы, послевоенные годы, и в особенности за последние 2 года, было слабое руководство Отделом со стороны М. К. Азадовского. В эти годы он как-то отошел в сторону от интересов Отдела, был крайне инертен, пассивен, не проявлял ни должной энергии в преодолении всех трудностей, ни должного внимания ко всем звеньям нашей работы.
Следствием этого и явился известный завал в работе ‹…›. Очень сильно понизилась и непосредственная научно-исследовательская работа самого М. К. Азадовского. А. М. Астахова видит две причины этой депрессии, находившиеся в известном взаимодействии: во‐первых, очень тяжелое физическое состояние М[арка] К[онстантиновича], его болезни, которые вырывали его из работы на целые месяцы и оставляли тяжелый след на его дальнейшем состоянии; и, во‐вторых, тот методологический кризис, который проявился в период критики школы Веселовского. Кризис, которого М. К. Азадовскому так и не удалось полностью преодолеть.
А[нна] М[ихайловна] говорит о взаимодействии этих причин, потому что методологический кризис чрезвычайно ухудшал физическое состояние, а последнее еще больше сгущало моральную депрессию – результат кризиса. А. М. Астахова подчеркивает, что большой ошибкой со стороны всего коллектива Отдела и ее личной ошибкой было, что мы, давно и болезненно ощущая слабость руководства, не поддерживали Марка Константиновича в том решительном шаге, к которому он порой склонялся – именно к отказу от заведывания Отделом»[977].
К мнению А. М. Астаховой присоединились и остальные, приняв сходную с ее точкой зрения резолюцию[978].
Собрания у лингвистов
Филологические проработки весны 1949 г. заканчивались собраниями лингвистов. История травли лингвистов в печати изложена в работе В. М. Алпатова[979], мы же кратко коснемся именно проработочных заседаний. Они происходили как совместные заседания Института языка и мышления имени Н. Я. Марра и Ленинградского отделения Института русского языка АН СССР, поскольку именно до 1949 г. их парторганизации были объединены в одну, а диссертации рассматривал объединенный Ученый совет.
Эти собрания имели совершенно иной накал и по сравнению с описанными мероприятиями в университете и Пушкинском Доме казались достаточно мирными. Тому была причина – никаких кадровых перестановок и серьезных чисток эти собрания не преследовали, поскольку ленинградское лингвистическое руководство в лице И. И. Мещанинова и Ф. П. Филина пока было неуязвимо с идеологической точки зрения. А потому и градус большевистской критики был иным.
Партсобрание ИЯМ и ЛО ИРЯЗ проходило также в два дня, уже спустя две недели после университетских проработок – 18 и 19 апреля. На партсобрании присутствовали четыре члена бюро Василеостровского РК ВКП(б) во главе с секретарем, приехавшие из Москвы Г. П. Сердюченко и С. П. Толстов, сотрудники других академических институтов, а также представители вузов, в том числе члены партбюро филологического факультета ЛГУ. В первый день с докладом «О борьбе с влияниями буржуазного космополитизма в языкознании» выступил член партбюро ИЯМ В. А. Аврорин, прения разделились на два дня.
В своем критическом выступлении В. А. Аврорин коснулся работ Б. А. Ильиша[980], Л. А. Булаховского, А. А. Фреймана, А. С. Чикобавы, Л. И. Жиркова, С. Д. Кацнельсона, остановился на вредном влиянии структурализма в языкознании.
Особенно была отмечена и роль В. М. Жирмунского, «который участвует в работе нашего института, хотя и не состоит в его штате». Начав от теории датского лингвиста Йенса Отто Есперсена, «которую с середины 30‐х гг. уже поддерживал Жирмунский», и умолчав о том, что в большей степени последователем Есперсена был директор ИЯМ академик И. И. Мещанинов, В. А. Аврорин резюмировал:
«Я могу сказать, что его довоенные работы до сих пор имеют хождение наравне с марксистскими работами по языкознанию, что их читают советские люди, в частности наша учащаяся молодежь, и, может быть, кое-кто принимает на веру их политически вредные утверждения, и, наконец, что сам проф[ессор] Жирмунский нигде, ни устно, ни письменно, не только не подверг уничтожающей критике свои прежние работы, но даже не нашел в себе мужества просто и открыто заявить, что он порывает со своими прежними взглядами. Думаю, что настоящий советский партиот сам, без всяких подсказов, давно уже догадался бы это сделать»[981].
Также, уже традиционно, критикой был почтен В. В. Виноградов:
«В своих работах, посвященных русскому литературному языку и его истории, акад[емик] Виноградов вкупе с кучкой литературоведов‐космополитов сознательно и упорно выдвигает на первый план не оригинальные народные особенности русского литературного языка, а элементы европеизации, которые старательно разыскиваются им даже там, где их нет и быть не может. В трудах акад[емика] Виноградова без труда можно обнаружить целые залежи буржуазного объективизма и беспардонного низкопоклонства перед западом. Для всех нас ясно, что акад[емик] Виноградов едва ли не больше чем кто бы то ни было из наших языковедов заражен идеями буржуазного космополитизма»[982].
Однако критическую часть выступления, посвященную Д. В. Бубриху, В. А. Аврорин позволил себе превратить в защитительную. Это было ответом на инициированную Ф. П. Филиным травлю Дмитрия Владимировича:
«Надо прямо сказать, что проф[ессор] Бубрих держит сейчас на своих плечах все советское финноугроведение, охватывающее изучением более двух десятков самостоятельных языков. Проф[ессор] Бубрих внимательно и заботливо готовит кадры советских финноугроведов, уделяя им очень много времени. Проф[ессор] Бубрих поддерживает связь со всеми исследовательскими учреждениями, ведущими изучение финно-угорских языков, помогая и фактически руководя их деятельностью. Проф[ессор] Бубрих чутко и внимательно прислушивается к серьезной критике его работ, проявляя неизменную готовность идти в ногу с положительными достижениями советского языкознания. Научное и общественное лицо проф[ессора] Бубриха, его заслуги перед советской наукой и практикой языкового строительства всем хорошо известны. Но все это не должно заслонять от нашего взора тех несомненных ошибок, которые проф[ессор] Бубрих допускает в своих работах. Ошибки эти в первую очередь связаны с его неумением окончательно вырваться из цепких лап традиционного компаративизма. ‹…›
Наша общая задача – помочь проф[ессору] Бубриху преодолеть пережитки праязыковых концепций в своих работах. К сожалению, я должен отметить, что некоторые товарищи, хорошо ориентированные в вопросах общего языкознания, а среди них и кое-кто из коммунистов, несмотря на прямые обращения к ним проф[ессора] Бубриха за товарищеской помощью, до сих пор предпочитают отмалчиваться на заседаниях, а в кулуарах ехидно посмеиваться и изображать советского ученого Бубриха в виде спятившего с ума неуча. Упрек этот может быть адресован товарищам Кацнельсону, Цукерману, Холодовичу, Будагову и некоторым другим»[983].
Естественно, что после погрома в университете такое выступление, как и прения, показались делегатам с филологического факультета чересчур академичными. Причем «вольности» лингвистов дошли до того, что аспирант ИЯМ Н. Т. Пенгитов[984] свое выступление посвятил исключительно защите Д. В. Бубриха.
Заместитель декана и многолетний член партбюро филологического факультета вышла на трибуну:
«Тов. Редина говорит о своих впечатлениях. Ей не нравится ход партсобрания. Не чувствуется боевого духа в выступлениях. В этом виновен докладчик, который не осветил в докладе, как партийное бюро после постановления ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам мобилизовало всех коммунистов на исправление допущенных ошибок в собственных работах. Да и многие другие коммунисты, например проф[ессор] Филин, недостаточно критиковал их. Говорит о проф[ессоре] Жирмунском, проф[ессоре] Виноградове, работами которых пользуются студенты. Указывает, что критика работ Виноградова и Жирмунского недостаточна»