Ошибка моя состоит также и в том, что мне следовало, раньше чем кому-либо, разглядеть тот смысл, который Попков вкладывал в термин “ленинградская тема”. Никого не дискредитирует попытка писателей писать о Ленинграде. Наоборот, мы и впредь будем писать о Ленинграде, о ленинградских рабочих, о ленинградских заводах, о выполнении обязательств ленинградцами, принятыми в письме товарищу Сталину, о ленинградских большевиках, но Попков вкладывал в эту тему свой смысл, свою политику – требования прославления ленинградской партийной организации. Должен был я это увидеть раньше других? – Должен был. Не увидел? – Не увидел. Моя вина? – Моя вина. ‹…›
Я был на октябрьском пленуме городского комитета партии, слушал выступление тов. Андрианова. После этого я пришел и сказал Александре Ивановне [Кривошеевой]: посмотрите Саянова, Берггольц, Прокофьева, переройте всю библиотеку и посмотрите, где в произведениях писателей имеются элементы подхалимажа к бывшему руководству ленинградской партийной организации. Я, как руководитель партийной организации, как член пленума городского комитета, обязан был это сделать или нет? ‹…›
По поводу Сорокина. Еще работая в горкоме, я настаивал на том, чтобы Сорокина снять. По приходе в Союз я приложил к этому все усилия, и Сорокин до ареста за 2–3 месяца был снят по моему настоянию с работы в издательстве “Советский писатель”. Настаивал, чтобы Брыкина снять с работы в “Советском писателе”[1464]. ‹…›
С космополитами. Вы говорите “Я”. Я этого не говорю, но считаю, что кое-что сделал в борьбе с космополитизмом и формализмом. Сделано было? – Да, сделано. Но я говорю, что сделал это не только я, а говорю, что партийная организация, писатели принимали участие в этой работе и я в ней принимал участие»[1465].
Учитывая характер обвинений руководителей ленинградской писательской организации, партбюро ЛО ССП 17 декабря 1949 г. рассмотрело вопрос «О справедливости и обоснованности политических обвинений, выдвинутых на партсобрании от 23 ноября 1949 г. против члена ВКП(б) Дементьева А. Г.»[1466] и аналогичный – в отношении А. А. Прокофьева. Партбюро встало на сторону обвиняемых, причем П. И. Капица даже отметил, что «Дементьев единственный в нашей писательской организации и раньше других возглавил борьбу с космополитизмом, проводил ее с партийных позиций, и, надо сказать, его очень слабо поддерживали»[1467].
По-видимому, именно наличие второго обвиняемого – А. А. Прокофьева – укрепило положение А. Г. Дементьева и позволило ему избежать последствий; созданная партийная комиссия не нашла в действиях А. Г. Дементьева и А. А. Прокофьева ничего, что могло бы подтвердить обвинения, выдвинутые Е. А. Федоровым, А. Е. Решетовым, Г. И. Мирошниченко и др. В случае, если бы обвинения были признаны основательными, их персональные дела пошли бы в партколлегию при Ленинградском ОК и ГК ВКП(б), а это бы кончилось для бывшего члена горкома присоединением к «попковскому охвостью». Но случилось иначе, и уже обвинители были привлечены к партийной ответственности за клевету.
Таким образом, А. Г. Дементьев чудом избежал жерла «ленинградского дела», продолжал оставаться ответственным секретарем ЛО ССП и только в январе 1951 г. уступил свой пост поэту и коллеге по партбюро А. Т. Чивилихину, но сохранил кресло члена правления ЛО ССП. Кроме того, с 1 сентября 1951 г. он занял должность члена редколлегии и заведующего отделом критики журнала «Звезда».
В декабре 1950 г. А. Г. Дементьев стал де-факто принадлежать к элите ленинградских деятелей культуры – он получил отдельную квартиру в знаменитом доме Адамини на Марсовом поле (адрес – набережная Мойки, д. 1/7, кв. 53), который сильно пострадал во время войны и был капитально реконструирован, после чего туда были заселены в том числе и деятели литературы и искусства. Кроме прочих, отдельные квартиры в доме получили Ю. П. Герман, Е. И. Катерли, Б. С. Мейлах, В. Ф. Панова, Л. Н. Рахманов, Е. А. Федоров, Б. Ф. Чирсков, Эльмар Грин…
Также А. Г. Дементьев продолжал свою научную деятельность. В начале 1951 г. он был зачислен в штат Пушкинского Дома[1468], а Гослитиздат в том же году издал его книгу «Очерки по истории русской журналистики: 1840–1850 гг.», которая была выдвинута ленинградскими писателями на соискание главной литературной премии[1469]. Но Сталинской премии книга удостоена не была.
В 1952 г. вышел учебник «Русская советская литература», написанный ведущими сотрудниками кафедры советской литературы филологического факультета ЛГУ А. Г. Дементьевым, Е. И. Наумовым и Л. А. Плоткиным. Этот научный труд также был выдвинут на главную премию[1470]. Но когда вопрос о присуждении книге премии обсуждался в Москве, «Литературная газета» опубликовала развернутую рецензию, написанную заместителем главного редактора газеты, профессором Е. И. Ковальчик. Критикесса в начале статьи отметила несколько положительных моментов, однако претензии явно перевешивали: это и «слабый анализ новаторских черт советской литературы», и «слабая ее критическая заостренность», и «непростительно полное отсутствие критического начала в главе о послевоенной литературе»[1471]. Хотя книга Сталинской премии и не получила, но 24 (!) издания все-таки выдержала.
Осенью 1953 г. в судьбе А. Г. Дементьева произошел серьезный поворот. 5 сентября решением секретариата ССП СССР (констатационным, естественно, уже после соответствующего решения в Секретариате ЦК КПСС) Александр Григорьевич был назначен первым заместителем редактора журнала «Новый мир» с освобождением от работы в редколлегии «Звезды»[1472]. А с 11‐го номера «Нового мира» (подписан в печать 13 октября 1953 г.) А. Г. Дементьев числился в списке редколлегии заместителем главного редактора, являясь еще и заведующим отделом критики. С тех пор он становится «комиссаром» при А. Т. Твардовском. В связи с такой переменой А. Г. Дементьев вынужденно оставил руководство кафедрой советской литературы, передав бразды Е. И. Наумову, и переехал в Москву. 17 октября 1953 г. ректор ЛГУ А. Д. Александров подписывает приказ:
«Дементьева А. Г. – доцента, зав. кафедрой советской литературы в связи с переводом на другую работу с 1 октября 1953 г. освободить от заведывания кафедрой и перевести на половинный оклад по совместительству»[1473].
А. Г. Дементьев проработал в «Новом мире» при «первом заходе» А. Т. Твардовского (1953–1954), затем при К. М. Симонове (1954–1958) и при «втором заходе» А. Т. Твардовского (1958–1966); он был заместителем главного редактора в 1953–1955 и в 1959–1966 гг. Реакция на отбытие А. Г. Дементьева из Ленинграда не была однозначной. Как только планы будущего перевода стали известны в Ленинграде, М. К. Азадовский откликнулся на это в письме Ю. Г. Оксману от 12 июня:
«…По слухам, в Москву, в “Новый мир” перебирается один из крепчайших моих “лендрузей” – А. Г. Дементьев, к[ото]рый, конечно, со временем войдет и в худ[ожественный] совет Гослитиздата и пр. Как видите, “по эдакой причине” я не совсем весел»[1474].
Технический редактор «Нового мира» Н. П. Бианки вспоминала:
«В Союзе писателей комплектованием редколлегии “Нового мира” в то время занимался К. Симонов. С ним у Твардовского, по моим наблюдениям, отношения были прохладные ‹…›. Естественно, мы со страхом ждали, кого с его подачи прочат к нам в первые замы. И вдруг узнаем, что грядет А. Дементьев. А по слухам, Дементьев в Ленинграде имел репутацию не самую лучшую. Спрашивается, что же делать? Бросать Твардовского? Решили обождать. Вдруг обойдется! А когда пришел Александр Григорьевич, он, как говорится, нас всех обаял. Но самое интересное и важное другое – в Твардовского он просто влюбился и стал самым близким ему человеком. В редакции ни один вопрос практически не решался без участия Дементьева»[1475].
Из дома Адамини на Марсовом поле в Ленинграде новый заместитель главного редактора перебрался в не менее достойное жилище в столице. Союз писателей устроил его в новый высотный дом на Котельнической набережной.
В редакции «Нового мира» Александр Григорьевич попал в непривычное для себя положение – его место работы оказалось отнюдь не самым безукоризненным с идеологической стороны (но, конечно, всё лучше, чем на берегах Невы во время «ленинградского дела»). А. Г. Дементьев пришел как раз перед очередной и очень серьезной проработкой журнала, которая закончилась 23 июля 1954 г. расширенным заседанием Секретариата ЦК КПСС под председательством Н. С. Хрущева.
Для руководства страны вопрос «Нового мира» к тому времени трансформировался – от обсуждения «порочной линии» журнала он грозил разрастись до масштабов осуждения двух литературных журналов в 1946 г. Предпосылки к этому, без сомнения, имелись. Причем заседание Секретариата ЦК КПСС не только проходило в том же формате, как и заседание Оргбюро ЦК 9 августа 1946 г., но и в том самом зале на пятом этаже здания ЦК на Старой площади: тот же большой стол для секретарей ЦК и маленькие отдельные столы для остальных[1476]. Даже часть участников заседания в 1946 г. находились в этом же зале.
Но принятое постановление было сдержанным, поскольку Н. С. Хрущев решил ограничиться рядовым кадровым решением. «Хватит нам постановлений ЦК о литературе! У писателей есть своя парторганизация, вот они сами пусть и разбираются»