Он и с авторами разговаривал свободно, успешно: лишенный самодовольства, он имел глаза рассмотреть автора и правильно с ним обратиться. Он очень приятно окал, улыбался приятно, и знал за собой, как он нравится собеседникам – толстоморденький симпатичный мужичок, с очень уже прореженными, чуть вьющимися волосами, под шестьдесят лет. Он и прищуриться умел и вполголоса намекнуть – свойский парень, понятный каждому. Да вот он охотно принимает вашу рукопись! – “ну, поработаем, конечно, поработаем!” (и исковеркаем). Он и перед Главным, перед которым вы робеете, умеет за вас замолвить: “Саша, ты прав, это дерьмо, но автору же нельзя вложить твою голову. Ну, поддержим его, подправим, напечатаем”.
Но там, где разрывался партийный обруч, где выбивалась крышка, – там Дементьев не понимал, о чем можно толковать? Там вступало сердце и зрение Твардовского. Так сорвалось у Дементьева с “Иваном Денисовичем”: впечатления бессонной ночи и двойного чтения были слишком сильны над Твардовским, чтобы рывку его поэтического и мужицкого чутья Дементьев отважился противостоять.
Впрочем, это тоже все годами позже я узнал и понял. Я тогда только чувствовал в Дементьеве врага»[1490].
Когда грянуло дело Синявского – Даниэля, то у А. Г. Дементьева последовал рецидив. 12 января 1966 г. А. Т. Твардовский записал:
«Ужасное вчерашнее признание Демента после его возвращения из горкома о его готовности, заявленной там инструктору, выступить в качестве общественного обвинителя на процессе Синявского. Правда, он оговорил эту готовность, согласие, нежеланием знакомиться с материалами следствия и “терцовскими” работами С[инявского], что, м[ожет] б[ыть], не позволит (дай бог!) воспользоваться суду его услугами, но то, что он дал согласие и обсуждал там другие возможные кандидатуры, – все это чудовищно. Нельзя отказать тем, кто решил, что грязь С[инявского] должен принять на себя Н[овый] м[ир], в сообразительности. А он хитрец и трус, хотя уже, казалось, и говорилось много и другими, что в последние годы, под воздействием разных факторов, в первую очередь – успехов Н[ового] мира, лестной причастности к этому “очагу”, он решительно эволюционировал в добрую сторону.
Мы – я, Кондр[атович], Закс – в один голос выразили свои недоумение и потрясенность его сообщением. Он вздулся и отказался даже выпить с нами рюмку водки по случаю медалей, организованную по инициативе женской части редакции. Что будет – бог весть, но, может быть, тут-то и хрустнет наш хребет. Если он-таки будет выступать на суде, мы предложим ему уйти из редколлегии до этого, – если он не подает заявление, придется мне принимать некое решение»[1491].
«Под нажимом Твардовского он от этой чести отказался. Твардовский якобы сказал: будешь общественным обвинителем – уйдешь из редакции, откажешься – и останешься в журнале. Дементьев выбрал – и остался в редакции»[1492].
Впрочем, в ИМЛИ он выполнял поручения партбюро исправно:
«Синявского арестовали в сентябре 1965 года, судили в феврале 1966 года, и опять в нашей среде произошла сильная дифференциация: огромное количество наших сотрудников, которые его любили – любили, когда он пел блатные песни, любили, когда он говорил о символизме и выступал в секторах и отделах, – все его осуждали ‹…›. В это время в “Правде” было напечатано письмо лучших профессоров‐филологов МГУ, включая Бонди. Они проклинали Синявского, как могли. ‹…› И тут наш отдел, “советский” отдел Института мировой литературы, решил, что он тоже должен отречься от Синявского. ‹…› Нас всех собрали в полукруглой комнате нашего отдела и зачитали письмо. Во главе нашего отдела был Александр Григорьевич Дементьев, который проделал тогда очень сложную эволюцию. Он был в Ленинграде одним из первых, кто громил филологов, в частности, Гуковский погиб по его вине во время кампании по борьбе с космополитизмом, но потом Дементьев приехал в Москву работать к Твардовскому и изменил свою позицию, она стала гораздо либеральнее. И вот начали читать этот текст со слезой в голосе. Текст этот был приблизительно такой: “Мы так его любили, мы так его любили, а он – змея, которую пригрели на своей груди, а он писал на Запад, а у нас про Клима Самгина, а туда про социалистический реализм”»[1493].
В том же 1966 г. А. Г. Дементьев стал разменной картой в очередном этапе борьбы аппарата ЦК КПСС с «Новым миром» и его главным редактором: 16 декабря А. Т. Твардовский был вызван на Старую площадь, где ему в ультимативной форме было предложено «обновить» редколлегию, выведя из ее состава зам. главного редактора А. Г. Дементьева и ответственного секретаря редакции Б. Г. Закса. Александр Трифонович ответил отказом. Поскольку былая оттепель давно сменилась затяжными заморозками, церемониться с А. Т. Твардовским не стали – в ЦК через несколько дней были вызваны А. Г. Дементьев и Б. Г. Закс, которые после внушения без промедлений написали заявления об уходе «по собственному желанию»:
«А. Т. [Твардовский] минут 20 пререкался с Сусловым, отказываясь работать, когда без его ведома и согласия убирают работников (Дементьева и Закса), и тот угрожал партийной дисциплиной, которая обяжет А. Т. остаться на посту»[1494].
Позднее А. И. Солженицын писал:
«ЦК актом внезапным и непостижимым по замыслу, минуя Твардовского, не предупредив его, сняло двух вернейших заместителей – Дементьева и Закса: как когда-то из ГБ не возвращались люди домой, так и эти двое уже не вернулись из ЦК на прежнюю работу. Административно это было, конечно, плевком в Твардовского и во всю редакцию, но по сути это был такой же переруб строп, высвобождение ко взлету, ибо снятые и были два вернейших внутренних охранителя, ослаблявшие энергию Твардовского»[1495].
Еще до снятия с поста в «Новом мире» персона А. Г. Дементьева стала объектом критики. В 1966 г. журнал «Октябрь» напечатал статью Д. М. Молдавского «…А литературная критика – творчество!», в которой выпускник филологического факультета ЛГУ, ученик М. К. Азадовского, острым полемическим пером выставил А. Г. Дементьева в неприглядном свете. Объектом анализа Д. М. Молдавского стал сборник статей А. Г. Дементьева «На новом этапе: Статьи о литературе», изданный в 1965 г. Д. М. Молдавский не только иронически воспринимает претензии А. Г. Дементьева на роль «ведущего» критика, но и бьет его собственными цитатами из работ прежнего времени, не упуская возможности припомнить 49‐й год:
«Для тех, кто забыл, напомню несколько строк из статьи того же автора, напечатанной довольно давно, но, как выясняется, и “на новом этапе” остающейся его методологическим “кредо”.
В свое время он обвинил целую плеяду советских ученых и критиков в том, что они “антипатриоты” и “космополиты”, что они выступали “против политики партии в области литературы и искусства, клеветали на советскую литературу, раболепствовали перед буржуазной культурой, отравляли атмосферу советского искусства формализмом и эстетским снобизмом”.
И дальше идет довольно большой список “отравителей”, куда попали и А. Белецкий, и Б. Эйхенбаум, и А. Долинин, и М. Азадовский, и Л. Тимофеев… Только тогда А. Дементьев ссылался не на “классическое наследие”, а на очень определенные доклады и заявления… А метод – метод остался все тем же!..
Специфика творческого процесса, проблема художественности по-прежнему далеки от А. Дементьева. Рассуждает ли он о прозе, о поэзии или о кинематографе, все эти “мелочи” ему безразличны. Он, знай, пишет свое…»[1496]
Однако появление этой статьи Д. М. Молдавского служило отнюдь не ревизии событий 1949 г. Редакция «Октября» напечатала ее совершенно с иной целью: объектом для удара был не столько А. Г. Дементьев, сколько «Новый мир». Будучи опубликована в «Октябре», который редактировался В. А. Кочетовым (знакомым с А. Г. Дементьевым с военных лет) и членами редколлегии которого были М. С. Бубеннов, С. А. Васильев и др., статья Д. М. Молдавского оказалась еще одним камнем, брошенным в А. Т. Твардовского. К тому времени Д. М. Молдавский сам стал одним из рупоров реакции.
Работа в либеральном «Новом мире» не освобождала А. Г. Дементьева от обязанности вести себя в ИМЛИ по строгим законам этого учреждения. В частности, в 1959 г. под его редакцией выходит сборник научных трудов «Против буржуазных концепций и ревизионизма в зарубежном литературоведении». Также он стал ответственным редактором «Истории русской советской литературы»[1497] и «Очерков истории русской советской журналистики»[1498].
Критика «Нового мира» и увольнение из журнала руками ЦК не только поставили А. Г. Дементьева в положение гонимого в глазах либеральной части интеллигенции, но и представили Александру Григорьевичу возможность на себе испытать многое из того, что испытали в 40‐х гг. его ленинградские коллеги. Особенную остроту ситуации придавало и то, что пост исполняющего обязанности директора ИМЛИ в 1966–1968 гг. занимал В. Р. Щербина[1499] – «правовернейший из правовернейших»[1500], сам в 1941–1946 гг. бывший редактором «Нового мира», а к новой редакции относившийся без реверансов:
«Щербина ‹…› так говорит в дружеском кругу: “Н[овый] м[ир]” – еврейск[ий] журнал, единств[енная] их цель, чтобы евреям в паспортах не ставили нац[иональнос]ть. Да и понятно, там все – жиды, Лакш[ин] – еврей, Кондр[атович] – еврей, а Тв[ардовский] тоже наполовину польский еврей»