1) Я привык ориентироваться на старую науку и даже в самой полемике примерялся к тому кругу интересов, который был характерен для прошлого, а не для настоящего.
2) Всякое решение проблем допускалось мной, как корректив сложившейся в прошлом системы. Отсюда – приглушение принципиально нового, что выдвигалось жизнью.
3) Отчасти с этим связано и то, что существенные проблемы редко интерпретировались мною, в системе общих вопросов обходились молчанием ‹…›.
4) Отсюда неправильная расстановка акцентов, выпячивание несущественного и приглушение самого важного. Отсюда – впечатление отрыва от жизни.
Из сказанного вытекают и практические выводы, обязательность которых я на себя принимаю.
Но прежде я хотел бы сказать несколько слов, связанных с космополитизмом.
Из изложенного видно, что в моих работах присутствие этих фактов несомненно для работ ранних, да и в работах позднейших по старой привычке я отводил неимоверно много места вопросу международного обмена, отодвигая другое, более существенное.
Отсюда получилось впечатление, что я придаю не надлежащее значение фактам влияния и заимствования, и в этом виноват я сам. Я мог бы привести многочисленные примеры тому из своих работ, с которыми фигурировал в печати, но не считаю нужным обременять ваше внимание. Вместо этого я хотел бы высказать несколько своих соображений по данному вопросу, независимо от того, были ли они высказаны в прежних работах, или же находятся в противоречии с ними.
Прежде всего я должен сказать, что мы не должны замалчивать реальные факты. Международный обмен мы должны изучать, но должны соблюдать следующие условия:
1) Мы не должны считать за самоцель самое констатирование фактов литературного обмена и делать из накопления подобных фактов какую-то особую дисциплину.
2) Мы должны не забывать, что никакое заимствование не возможно, если в самом развитии национальной литературы не возникло предпосылки к освоению чужого опыта.
3) Не нужно забывать, что в процессе обмена ‹…› всякое заимствование есть переработка и приспособление к своим национальным нуждам.
4) Самый факт заимствования и подражания должен быть не только констатирован, но очень важно установить, кроме того, ограниченность влияния, его прогрессивность или реакционность.
Я считаю весьма печальной ту историко-литературную концепцию, которая игнорирует национальный фактор развития в литературе. Я считаю порочным построение схемы единого мирового процесса, считаю ложным всякое механическое перенесение из одной национальной среды в другую, и еще более ложной считаю такую концепцию, которая делит народы на низшие и высшие и считает, что низшие народы питаются объедками со стола высших.
Я могу сказать, что считаю борьбу с космополитизмом в литературоведении насущной задачей не только потому, что космополитизм в литературоведении заводит в тупик, но потому, что он служит силам мировой реакции»[210].
Профессор М. К. Азадовский попытался ответить:
«…Я отчетливо понимаю свою ошибку. Я слишком связал себя старыми традициями. Связать современную науку со старыми научными традициями, это значит забыть, что между нами и ими лежит Октябрь, это значит не понять, не выполнить того требования, о котором говорил выше. Я должен сказать, что этой задачи мы не выполнили и потому наша наука не стала органической частью Октябрьской революции. Это – крупная ошибка целого ряда ученых, это – крупная ошибка может быть целого поколения ученых. Это нужно отчетливо сказать.
Я думаю, что в свете моей основной мысли совершенно нет надобности касаться тех из отдельных положений в моих работах, равно как и тех неверных интерпретаций, которые были неоднократно в печати и которые звучали даже и сегодня. Но я хотел бы подчеркнуть, что нельзя совершенно нигилистически (это имело место в некоторых выступлениях), (не сегодня), относиться ко всей огромной работе советских фольклористов. Как-никак, а силами старого поколения ученых создано мощное течение в советской науке, создан отряд, довольно успешно противопоставляющий себя науке западноевропейской, как отряд советской фольклористики, как совершенно особого течения в мировой науке о фольклоре. И может быть, если присмотреться к тому, что пишут о наших работах в западноевропейской печати, в западноевропейской науке, то можно найти весьма интересные факты и важные факты, свидетельствующие о росте нашего влияния ‹…›.
Л. А. Плоткин подчеркнул то, что фольклористика является самым неблагополучным участком. Я уже подчеркнул то место, которое занимает советская фольклористика в мировой науке. Этого нельзя забывать, и нельзя сказать: здесь паиньки, а здесь бякишки. Есть целостный процесс. Если охарактеризовать целостный процесс, то Л. Плоткин, может быть, будет не прав. Действительно, на нашем участке очень неблагополучно. Основное неблагополучие в том, что фольклористы не имели возможности опереться на марксистско-ленинское наследие, как это имеет возможность сделать история литературы. В истории литературы для критиков и историков литературы есть классические труды. История литературы имеет в своем архиве такие исследования, как исследования Маркса и Энгельса об отдельных писателях и классическую работу Ленина о Толстом, и историкам литературы есть на чем строить свои материалы, а фольклористам приходилось часто ощупью идти, и поэтому процесс перестройки и перехода для нашего отряда был наиболее трудным. Братья Соколовы искренне верили в то, что, проповедуя теорию аристократического происхождения эпоса, они высказываются как марксисты. Компаративизм действительно захватил нашу науку, и хотя были отдельные исследователи, у которых не было никаких компаративистских работ, тем не менее почти каждый в своем исследовании, в своей методике привлечения различного материала, невольно повторяет эту методику. Поэтому процесс перестройки фольклористики наиболее трудный, наиболее ответственный и необходимый. Мы знаем, что нужно делать. Мне думается, что, засучив рукава, мы будем все вместе работать.
Я не буду перечислять конкретных работ, которые нужно сделать, но самое важное, это учитывать свое место в той борьбе, которая расколола весь мир на два лагеря, и не отрывать теоретических вопросов от повседневной борьбы. Это требование должно лечь в основу советской фольклористики»[211].
Последним из столпов филологической науки на трибуну поднялся профессор Б. М. Эйхенбаум. Он не мог, да и никогда не сможет перечеркнуть перед аудиторией своей научной биографии. Но он вынужден был сказать следующее:
«Б. М. ЭЙХЕНБАУМ. После статьи в газете “Культура и Жизнь” стало совершенно ясно, что вся дискуссия о Веселовском носила бесплодный характер, потому что мы не понимали основного смысла поднятого вопроса, т. е. политической сущности этого вопроса.
Вопрос в статье “Культура и Жизнь” поставлен настолько ясно, что теперь как-то странно, почему мы не поняли это сразу. Дело идет о задачах советского литературоведения в борьбе с западноевропейской идеологией, т. е. о нашей науке и ее жизненных принципах.
Наша беда, я говорю об ученых старшего поколения, наша беда, что за плечами у нас 30–40 лет работы, что и профессиональные академические навыки и привычки часто мешают нам вовремя оценить главную общественно-политическую сущность той или иной работы. В нашем общественном поведении до сих пор сказывается приобретенное нами в годы университетского обучения представление о чисто академической науке, главное местопребывание которой как будто бы находится где-то на Западе. Со многими подобными буржуазными традициями мы давно простились, но некоторые из них застряли, если не прямо в сознании, то на практике, что бывает хуже и вредней. То, чего нет в поле сознания, легко выпадает из его контроля и действует, как неосознанный, незамеченный пережиток. Такого рода профессиональные академические пережитки обнаруживаются иногда у нас. Мы не легко соглашаемся с теми, кто их обнаруживает, потому что склонны считать себя свободными от них. Однако эти пережитки несомненно у нас есть.
В свое время мы прошли школу западной ориентации как в политике, так и в науке. Западный парламентаризм, западная наука и философия – таковы были идеалы либеральной профессуры, у которой мы учились. После Октябрьской революции мы отошли от этих либеральных идеалов, но пережитки продолжают действовать, как это наблюдается и в других областях деятельности и поведения, а не только в литературоведческой.
У нас два пережитка: 1) чисто академическая наука, будто бы не зависящая от злобы дня, от жизненных потребностей времени, не имеющая в виду удовлетворять эти потребности; и 2) ориентация на Запад, где будто бы чистая наука существует и развивается.
Такова природа и происхождение многих наших научных пережитков и заблуждений, того, что справедливо называют нашим либерализмом и космополитизмом, низкопоклонством перед Западом. Хотя наши субъективные намерения и усилия направлены на создание нового советского литературоведения, свободного от этих пережитков, но объективно в наших рассуждениях часто встречаются такие пережитки. Но нашим читателям и критике нет дела до наших субъективных намерений.
Уже одно пристальное внимание к западным источникам при явном отсутствии столь же значительного внимания к национальным явлениям и русской культуре приводит ко всякого рода искажениям. Это сказалось в моих комментариях к изданию сочинений Лермонтова в 30‐х гг. Поставленный в необходимость говорить сжато, я дал сводку тех явлений, которые давал в прежних своих статьях, и не подумал о том, какой вид должен получиться из материала, таким образом изданного.
Эти пережитки сказались в моих позднейших работах о Толстом, в некоторых статьях и тезисах, неверно освещающих отношение Толстого к западным писателям и философам.
Такого рода ошибки связаны не только с пережитками традиционной западной ориентации, но и с теми пережитками, которые порождены вредным академизмом. Мы часто думаем до сих пор, что своими специальными работами обращаемся к узкому кругу специалистов, жрецов науки и позволяем не заботиться о том, какого рода общественные, политические и моральные выводы могут быть сделаны широкими кругами читателей, студентами и т. д. Это не для них, это не имеет отношения к политике, это – чисто академическая наука, не зависящая от политики. Это – грубая ошибка, в которой я был не раз повинен. Читатели и критика делают в подобных случаях соответствующие выводы, а иногда и несо