СИНЦОВ. – А чем вы занимаетесь? Для чего вы сейчас используете трибуну, как не для склоки? Как вы не остановитесь в своем потоке слов?
С МЕСТА. – Надо лишить его слова»[460].
И. С. Эвентов[461]: «Деловое и творческое обсуждение таких важных событий в жизни партии подменялось мероприятиями клубного, культурно-просветительного характера. ‹…› Так было и с постановкой доклада о борьбе с буржуазным объективизмом и преклонением перед иностранщиной. Приехал Фадеев, явилась целая профессорская корпорация, которая, по-видимому, готовилась дать бой. Но дискуссия не состоялась. Все попытки коммунистов возбудить в стенах этого здания разговоры об “эпигонах” Веселовского ни к чему не привели, и товарищи уехали к себе в университет, чтобы там прослушать эту интересную дискуссию.
Так было и с дискуссией по биологической науке. Доклад был построен так, как будто речь идет только о хромосомах, а не о борьбе с буржуазной идеологией, реакционным мировоззрением в науке. Ничего об этом сказано не было»[462].
Л. Т. Браусевич[463]: «Я хочу спросить Г. И. [Мирошниченко], где он был, когда в ЛГУ кипели бои с последователями Веселовского? Почему он, если он такой знаток этого вопроса, не выступил там с таким же пылом-жаром? Почему он не выступил против Проппа, Азадовского, Жирмунского и других? Что ж махать секирой после битвы, что ж рубать беляков после Перекопа?»[464]
В. П. Друзин: «Как мы допустили, что с этой трибуны, этой весной, проф[ессор] Гуковский делал доклад об итогах прозы и начал с отрицания ленинградской темы? Это было в те дни, когда партийные руководящие организации призывали писателей включиться в активную разработку новых тем, выдвигаемых жизнью, хотя бы по осуществлению последнего решения о создании собственной энергетической базы. А Гуковский заявляет, что ленинградская, что пинская, что воронежская тема – все равно. Это выступление и самый характер доклада, имевший вид салонной болтовни (этот характер приобретает в последнее время работа секции прозы[465]) возвращает к 20‐м годам. Недаром Леонид Борисович[466] вспомнил группу “Серапионовых братьев”. Мы прекрасно помним, как в 20‐х годах подняла голову декадентствующая группа и эти теории, раздававшиеся с кафедры Института теории искусств. Все это просачивалось в нашу среду и влияло на молодых людей, которые приходили совсем с другими намерениями и задачами. Но мы сбивались с толку и путались во многом том, в чем сейчас пора окончательно разобраться.
Мы знаем, что профессорская наша среда, эти недавно признавшие свои ошибки эпигоны Веселовского, не отгорожены никаким волнорезом и бетонной стеной от целого ряда писателей, особенно беспартийных. Там личный авторитет Гуковского, обаяние Эйхенбаума действуют иногда на неустойчивую творческую психологию, на сознание беспартийных писателей. Об этом надо говорить и поставить работу секции как надо…»[467].
Прения подходили к концу. Подошло время для заключительных выступлений партийных руководителей. Вышедший на трибуну секретарь Дзержинского райкома ВКП(б) Н. Ф. Козлов в своем выступлении поделился информацией, которая была получена комиссией горкома в ходе бесед с писателями:
«Я должен сказать относительно Гитовича, что и высказывания у него не совсем наши. Я не знаю, почему не замечали этого в партбюро. На вопрос – кто самый лучший советский писатель, он отвечает:
– Самым лучшим советским писателем на сегодня является Зощенко. Из всех советских писателей Зощенко отличается гуманизмом, добротой и с каждым годом он становится все гуманнее.
И вот вам оценка правления в лице Прокофьева, партийной организацией этого факта.
Драматург Козаков[468] прямо заявляет:
– Понятно, что резкая критика Зощенко была вызвана тем, что произведения Зощенко переводились и использовались за границей. Но он был и остается талантливым писателем и, конечно, будет реабилитирован. У нас было немало случаев, когда людей, не только писателей, били тогда, когда это нужно было политически, а потом они снова работали. Я прочитал недавно рассказы Зощенко и видел, что они написаны хорошо и даже отлично.
Среди группы литераторов говорили:
– Видели вы, до чего дошел “Крокодил”, во что превратилась сатира? Я работал в годы НЭП’а в “Смехаче”, вот это был юмор. Политика была тогда неопределенная – то ли был НЭП, то ли его не было.
Возьмите разговор писателя Макогоненко:
– Наша цензура такова, что не допускает свободных мнений и высказываний, так как любое высказывание рядового человека может быть опорочено. Диктатура отрицает критику»[469].
С заключительным словом выступил секретарь горкома Н. Д. Синцов:
«Здесь приводили слова Попкова о том, что Союз растоптал постановление ЦК партии о журналах “Звезда” и “Ленинград”, говорили в таком тоне, что растоптали постановление ЦК руководство союза и прежде всего Прокофьев. Это – спекуляция словами секретаря областного и городского комитетов партии, толкование его заявления. У меня в руках стенограмма этого выступления т. Попкова, и я имею от него поручение, данное мне сегодня утром, зачитать вам этот кусочек стенограммы, чтобы было ясно, что на самом деле Попков говорил, что постановление ЦК партии растоптали не Прокофьев лично, и не Прокофьев и Ванин, а постановление ЦК партии растоптали все склочники, объединившиеся вокруг Прокофьева, с одной стороны, и вокруг Ванина – с другой.
“Не случайно, – говорит Петр Сергеевич, – решение ЦК партии предупреждает вас от приятельских отношений. Какая причина такой групповщины, склоки? Очень просто, это те же, но в новой форме приятельские отношения. Тов. Прокофьев имеет группу приятелей, Ванин имеет группу приятелей, приятельские отношения внутри группы – с одной стороны, у Прокофьева с Германом – с другой стороны. Эти приятельские отношения и групповщину сделали центральной, доминирующей линией в ущерб линии ЦК, в ущерб линии государственной, в ущерб общей народной линии. Значит, вы увлеклись не тем, что надо, невзирая на общеполитическую линию, на общегосударственную задачу, тем самым вы растоптали решение ЦК партии, и у вас и у второй группы личное честолюбие доминирует над центральной линией партии”.
Речь шла о том, что групповщина в союзе неизбежно привела к тому, что решение ЦК партии остается невыполненным и растоптанным.
Экстаз склоки, видимо есть и такой экстаз, наряду с творческим экстазом, настолько овладел некоторыми товарищами, что они никак не могут остановиться. Мирошниченко говорил вчера так, как будто постановление ЦК партии, решение горкома партии вас не касается»[470].
В этот же вечер надлежало выбрать новый состав партбюро ЛО ССП, состоящий из семи человек. Начались предложения, отводы и самоотводы… Но тут слово взял сидевший за столом президиума секретарь горкома.
«СИНЦОВ – Я предлагаю две кандидатуры. Первая – тов. Дементьева, бывш[его] зав. сектором печати горкома партии, вторая – Лосева, работающего ныне зав. отделом пропаганды в ВО райкоме партии. Лосев является опытным партийным работником, имеющим 10‐летний стаж партийной работы. Горком считает, что он может быть полезным в составе руководства партийной организации»[471].
После обсуждения на семь мест осталось только восемь кандидатов, из которых были тайным голосованием избраны новые члены партбюро. Особенно любопытно соотношение голосов «за» и «против»: А. Г. Дементьев (59/1), А. В. Лосев (57/3), Г. К. Холопов (54/6), А. И. Кривошеева (49/11), П. И. Капица (44/16), А. Т. Чивилихин (43/17), В. А. Лифшиц (37/23); забаллотирован был А. Е. Решетов (29/31)[472].
В тот же вечер, 16 ноября, состоялось и первое заседание нового состава партбюро ЛО ССП, на котором традиционно распределялись обязанности между его членами. Кроме семи членов партбюро на заседании присутствовали те же Н. Д. Синцов и Н. Ф. Козлов, а также два члена бюро райкома ВКП(б) – партийное руководство до последнего не ослабляло своего контроля. Председательствовал на заседании секретарь Дзержинского райкома:
«СЛУШАЛИ: Распределение обязанностей между членами партбюро.
ПОСТАНОВИЛИ: Избрать тов. Лосева А. В. секретарем партбюро, т. Чивилихина А. Т. – первым заместителем секретаря партбюро, и тов. Кривошееву – вторым заместителем секретаря партбюро»[473].
Таким образом, во главе парторганизации ленинградских писателей встал Александр Васильевич Лосев (1909–?), кадровый партработник, член ВКП(б) с 1932 г., историк по образованию, в годы войны командовавший политучилищем. По своей прежней должности заведующего отделом пропаганды Василеостровского райкома ВКП (б)[474] он хорошо знал только отдельную часть писательской организации, а именно – литературоведов, которые работали в подведомственных Василеостровскому райкому Пушкинском Доме и филологическом факультете ЛГУ. 17 ноября бюро горкома ВКП(б) утвердило своим решением новый состав партбюро.
Что же касается А. Г. Дементьева, решение об освобождении которого от должности заведующего сектором печати Ленинградского горкома ВКП(б) уже было принято на заседании бюро горкома, то ему в добавление к месту в составе партбюро ЛО ССП было уготовано нечто большее – его кандидатура уже была одобрена А. А. Фадеевым и ЦК ВКП(б) для утверждения на посту главы ленинградской писательской организации