[499]. В связи с избранием А. Г. Дементьев с 1 декабря 1948 г. оставил работу в Отделе печати горкома ВКП(б) и переключился на работу с писателями.
Причем должность его была самая что ни на есть руководящая. Распределение обязанностей между членами секретариата выглядело следующим образом[500]:
«1. Дементьев А. Г. – Аппарат ЛО ССП, издательства, партгруппа правления, сектор пропаганды, творческие командировки.
2. Друзин В. П. – Журнал “Звезда”, Комиссия критики и теории литературы.
3. Прокофьев А. А. – Комиссия по приему в ССП, Секция поэтов.
4. Саянов В. М. – Секция прозы и очерка, совет Дома писателя имени Маяковского.
5. Чирсков Б. Ф. – Зам. Ответственного секретаря ЛО ССП, секция драматургов и Комиссия кинодраматургии».
Действительное положение Александра Григорьевича лаконично определено О. М. Фрейденберг в одной из записей начала 1949 г.: «Дементьев, ныне фюрер поэтов и писателей, надзиратель по идеологии»[501].
Б. М. Эйхенбаум по-прежнему востребован критикой
После Августовской сессии ВАСХНИЛ наступила небольшая передышка перед окончательным разгромом неугодных в 1949 г. Проработки несколько поутихли, и даже газеты довольствовались пересказами минувших событий. «Литературная газета» в номере от 13 ноября поместила отчет о весеннем собрании в ЛГУ с осуждением сторонников А. Н. Веселовского[502].
Но в самом конце ноября выходит в свет очередной номер журнала «Знамя», где помещена статья московского исследователя творчества Лермонтова Сергея Васильевича Иванова с многообещающим названием «Лермонтов и его комментаторы». Посвящена она не столько поэту, сколько профессору Б. М. Эйхенбауму, едва оправившемуся после полученного летом инфаркта.
Борис Михайлович был также и редактором четырехтомного Полного собрания сочинений М. Ю. Лермонтова. Именно это издание, законченное в июле 1948 г., стало причиной нападок С. В. Иванова:
«…Когда мы переходим к комментариям, приложенным к этому изданию, острое чувство негодования охватывает нас: мы уже не говорим о бессистемности и разностильности комментариев, о длинных рассуждениях там, где комментарии вовсе не требуются, и о лаконичных, однострочных “пояснениях” там, где необходимы подробные объяснения. Мы ставим более важный и острый вопрос: о продолжении в комментариях к этому изданию старой порочной практики некоторых “ученых”, стремящихся всеми силами протаскивать в нашу литературу метод сравнительного литературоведения, который полностью игнорирует самобытность русской литературы и живую, непосредственную связь ее с жизнью. Свою задачу подобные литературоведы видят лишь в том, чтобы путем сопоставления отдельных слов, выражений, эпитетов, встречающихся в произведениях русских художников слова, с соответствующими строчками из произведений западноевропейских писателей доказать, что русский художник не оригинален: такой-то образ он заимствовал там-то, а такой – там-то.
В комментариях к четырехтомнику М. Ю. Лермонтова профессор Б. Эйхенбаум во что бы то ни стало старается доказать, что великий Лермонтов является эпигоном западноевропейской литературы, что он находится целиком под влиянием английской, французской и немецкой литературы. ‹…›
Имя Б. Эйхенбаума заставляет нас обратиться и к предыдущим его работам о Лермонтове, дабы сделать общие выводы о “трудах” профессора, направленных к ниспровержению Лермонтова»[503].
С. В. Иванов выполняет свое обещание и производит ревизию лермонтоведческих работ Бориса Михайловича от 20‐х до 40‐х гг.:
«…Единая крепкая нить связывает эйхенбаумовские комментарии из четырехтомника 1948 года с его комментариями из пятитомника 1937 года. И те и другие покоятся на едином фундаменте – книжке Б. Эйхенбаума “М. Ю. Лермонтов”, изданной еще в 1924 году, – работе, предельно формалистической, рассматривающей творчество Лермонтова с абстрактных космополитических позиций, подводящей все творчество гениального русского поэта к полнейшей зависимости от западноевропейских литератур.
Наша критика неоднократно указывала Б. Эйхенбауму на порочность его “концепции”. В 1937 году в Институте литературы Академии наук в Ленинграде (Пушкинский Дом) состоялось специальное заседание, посвященное обсуждению работ Эйхенбаума о Лермонтове. Крупнейшие советские литературоведы заявили тогда, что работы Эйхенбаума о Лермонтове находятся в резком противоречии с марксистской наукой о литературе, что эти работы “написаны всецело в традициях буржуазных комментаторов Лермонтова” и что “нежелание Эйхенбаума следовать принципам марксизма-ленинизма в литературной науке влечет все те же ошибки, которые систематически возникают в его работах”. И Б. Эйхенбаум тогда “согласился с выступавшими”. Но это “согласие” было лишь тактическим маневром и не привело к изменению его взглядов»[504].
«Узбекский народный героический эпос»
Из событий, не выплеснувшихся на газетные полосы, стоит также отметить состоявшееся 16 ноября 1948 г. в Москве совместное заседание секторов Средней Азии и фольклора Института этнографии Академии наук СССР. Посвящено оно было обсуждению книги «Узбекский народный героический эпос», изданной в Ленинграде в 1947 г. Написана она была узбекским фольклористом Х. Т. Зарифовым[505] и профессором В. М. Жирмунским в Ташкенте во время войны. Тон обсуждения был задан докладом сотрудницы сектора фольклора Веры Константиновны Соколовой (1908–1988):
«…Книга Жирмунского и Зарифова должна быть решительно осуждена, так как она содержит активную пропаганду враждебного марксизму-ленинизму компаративистского метода. Узбекский народный эпос авторы рассматривают с позиций буржуазного космополитизма; они нагромождают множество параллелей из героического и сказочного эпоса восточных и европейских народов, и в этом хаотическом нагромождении обломков эпоса всех времен и народов совершенно тонет идейное содержание и национальное своеобразие узбекского героического эпоса. Действительной конкретной истории развития узбекского эпоса, теснейшим образом связанной с историей узбекского народа, анализа его идей и образов в книге нет, реальное историческое содержание народного эпоса полностью игнорируется. Схематизм и антиисторизм, идущие от концепции А. Н. Веселовского, пронизывают всю книгу. В итоге у читателя создается совершенно извращенное представление, – что различные произведения узбекского эпоса лишь случайные вариации одних и тех же пресловутых “бродячих мотивов” и “сюжетных схем” или же перепевы сюжетов персидской средневековой литературы»[506].
Затем начались прения по докладу, изложенные впоследствии в журнале «Советская этнография», причем, по-видимому, самой же В. К. Соколовой. Отметим некоторые:
«Б. И. Богомолов (Академия Общественных наук [при ЦК ВКП(б)]) указал, что разбираемая книга в своей основной части является типичным примером компаративистского исследования и наглядно показывает несостоятельность и научный вред этого метода. Книга посвящена узбекскому эпосу, но в действительности она не дает представления ни об этом эпосе в целом ни об отдельных его произведениях. Прекрасное целостное здание национального эпоса раздроблено на отдельные элементы, кирпичики, превращено в развалины. В книге дан какой-то хаос элементов узбекского эпоса, эпоса других народов. Применяя компаративистский метод, В. М. Жирмунский и X. Т. Зарифов полностью отрицают цельность и национальную специфику художественного произведения в народном творчестве. Более того, они по существу отрицают и народное, национальное творчество, вслед за Веселовским рассматривая фольклор как случайное сцепление вечных “бродячих мотивов”. Авторы книги слепо последовали за Веселовским. Более того, ссылаясь только на него одного, они тем самым пропагандируют его, выдавая за высший научный авторитет. Они не раскрывают на основе эпоса исторически развивавшиеся чаяния и ожидания узбекского народа. Как всем содержанием книги, так и в своем определении задач изучения эпоса народов СССР они ориентируют наши национальные кадры фольклористов на применение компаративистского метода, в корне чуждого подлинной науке.
Проф[ессор] С. П. Толстов отметил, что выступавшие до него товарищи правильно указали основные методологические пороки книги тт. Жирмунского и Зарифова, которая является не только образцом применения методологий Веселовского, но и активной пропагандой ее. Стремление всюду найти параллели, нагромождение бесчисленных примеров – только запутывают читателя и создают неверное представление об узбекском эпосе. Все его элементы даны разрозненно, его национальная специфика оказалась сначала растворенной в каком-то “степном” эпосе, а затем в эпосе мировом. Авторы не обращают внимания на идейное содержание эпоса, а оперируют голыми сюжетными схемами, в результате чего различные национальные произведения рассматриваются как вариации одной и той же сюжетной схемы, как различные стадии одного и того же сказания ‹…›. Книга “Узбекский народный героический эпос” не оправдала возлагавшихся на нее ожиданий. Узбекского героического эпоса в ней нет, все разложено на мотивы и тонет в бесконечных параллелях. Остается только пожалеть, что такая книга выпущена, и надеяться, что тт. Жирмунский и Зарифов дадут новое исследование в ином плане.
Проф[ессор] Е. В. Гиппиус согласился с выступавшими до него товарищами, вскрывшими основные пороки книги тт. Жирмунского и Зарифова, и остановился в своем выступлении на теоретических вопросах. Метод, называемый тт. Жирмунским и Зарифовым сравнительно-историческим, в действительности не является ни историческим, ни сравнительным. Мы не отрицаем, сказал проф[ессор] Гиппиус, сравнительный метод, но мы отрицаем позитивистский метод формалистических сопоставлений схем, на которых выхолащивается содержание. Веселовский и его последователи изучают только формальные аналогии, понимаемые ими как черты общности всех национальных культур. Сравнительный метод в нашем понимании – это предварительная лаборатория, которая должна помочь выявить различия, выделить национально своеобразные, оригинальные черты анализируемого произведения, исследование же должно заключаться в том, чтобы эти особенности исторически объяснить. Нужно говорить о действительном творчестве народа, а не превращать народных певцов в более или менее искусных комбинаторов готовых мотивов и схем. В работе проф[ессора] В. М. Жирмунского привычка рассматривать фольклор как комбинирование мотивов приводит на деле к отрицанию творческих способностей народа. Подобное декларирование народного творчества на слова