Все наши программы и учебники по литературе стоят на неизмеримо более высоком уровне, чем это имело место в дореволюционное время. Однако, – подчеркнул министр, – преподавание литературы в советской школе до сих пор страдает серьезными принципиальными недостатками.
Вопросы, подлежащие обсуждению, А. А. Вознесенский сгруппировал в трех основных проблемах.
1. Содержание и объем курса литературы в школе. Сюда вошел следующий комплекс вопросов: Что должен знать оканчивающий семилетнюю школу? Каков должен быть характер курса литературы в семилетней школе, принцип отбора произведений для V–VII классов? Какое место должны занимать в этих классах произведения советской литературы, литературы народов СССР? Какие сведения в области теории литературы необходимо дать учащимся в V–VII классах?
Что следует отбирать из истории русской литературы для изучения в средней школе? Каково должно быть соотношение между основными частями курса литературы? В какой мере изучать историю древней литературы и литературы ХVII – ХVIII вв.? Каким принципом надо руководствоваться при отборе и изучении произведений русских писателей и классиков? В какой мере изучать гениальные произведения народов Советского Союза (Шевченко, Шота Руставели, Навои и др.)? Как сочетать это изучение с русской литературой? Нужно ли знакомить наших школьников с выдающимися произведениями всеобщей литературы? В каком объеме, где и когда это делать? Можно ли и нужно ли в Х классе проходить только советскую литературу?
2. Характер и структура программ по литературе. Указав кратко на недостатки современных программ по литературе, министр предъявил к построению их следующие требования: 1) строить программы так, чтобы преподавание в школе соответствовало ленинско-сталинским принципам партийности в науке, чтобы оно было действительно партийным, следовательно, и подлинно научным; 2) программы по литературе должны строго соответствовать принципам марксистско-ленинского литературоведения, чтобы они не носили объективистского, аполитичного характера, помогали учителю преподавать литературу в соответствии с требованиями партийности в науке.
3. Структура школьных учебников по литературе. В этом разделе министр выдвинул следующие вопросы: О типе учебного пособия для V–VII классов. Сейчас это хрестоматия. Многие находят возможным оставить ее в школе, другие предлагают значительно улучшить ее, третьи – дать параллельно к ней специальный учебник по литературе. Как решить этот вопрос?
В какой мере учебники по литературе для VIII – Х классов реализуют принцип марксистско-ленинского литературоведения? Каково воспитательное и образовательное значение учебников? Как строить учебники, чтобы они соответствовали полностью основным положениям нашей советской науки о литературе, чтобы они давали социально-классовый анализ?
Поставив перечисленные выше вопросы, министр пригласил собравшихся обсудить их и, возможно, дополнить другими вопросами»[521].
Самым неожиданным выступлением не только первого дня, но и всей дискуссии оказалась речь профессора ЛГУ Г. А. Гуковского. Несмотря на то что над ним уже стали сгущаться тучи, покровительство министра дало ему возможность не подстраиваться под общий тон выступающих, пренебречь явным неодобрением и ропотом зала и изложить свою точку зрения, которая никак не сочеталась с текущим идеологическим моментом. Журнал «Советская педагогика» так резюмировал его выступление:
«Проф[ессор] Гуковский Г. выступил против существующей методики изучения литературы. Он указал, что есть некоторое количество произведений, которые действительно изучаются в школе, остальные же даются в виде литературных биографий.
Некоторые вещи, – говорит т. Гуковский, – мы жуем, пока учащиеся не потеряют к ним всякий вкус. Программу можно уплотнить. Творчество Карамзина проходить менее подробно, чем творчество Островского. Необходимо отказаться от дробления произведений Пушкина и многократных повторений. На изучение творчества Горького, по мнению т. Гуковского, 30‐ти часов много»[522].
Но это изложение сильно сглаживает то, что в действительности происходило на дискуссии. Приведем отрывок из стенограммы:
«Мы, ленинградская делегация, обсуждали вопрос – можно без Карамзина обойтись или нет? Можно без отдельного жевательного изучения “Бедной Лизы” обойтись? Я поставил этот вопрос с другого конца. Зачем обходиться без Карамзина? Можно не обходиться, но, допустим, поставить его не в те условия, в которые мы ставим “Грозу”. Если мы будем ставить его в условия изучения “Грозы”, то дети потеряют к нему всякий вкус.
Когда роман Фадеева “Молодая Гвардия” читался по субботам в течение 40 минут целый год, причем предполагалось, что дети не поинтересуются следующей страницей, а прослушав это, на этом остановятся (ГОЛОС: – Это анекдот!). Это не анекдот. Это было в Московской школе в Сокольниках. (Шум в зале.)
Я это знаю, отвечаю за свои слова, дайте мне говорить, потому что смутить меня шумом невозможно.
Надо уменьшить количество часов на некоторых… великих писателях. Нечего этого бояться… Будет юбилейный пушкинский год, я все это прекрасно понимаю, но тем не менее 38 часов, я думаю, что это много.
(ГОЛОС: – Мало.)
Я понимаю, что так как вы говорите мало: надо давать характеристику Онегина, Татьяны, тогда мало, а вообще каждое произведение дробится на куски. Дробится на куски в порядке изложения и каждый кусок изучается, потом дробится на куски в порядке персонажей и каждый кусок также изучается. Потом, когда четвертование этого замечательного произведения доводится до конца, тогда начинают его собирать.
Я считаю, что нам нужно перестать пользоваться такой методикой, которая существует.
Мы живем в стране, где все движется вперед. Это неправильно на ней останавливаться.
(Тов. ВОЗНЕСЕНСКИЙ. – Как вы считаете – Пушкина сократить?)
Прежде всего, я считаю, что в общем плане программа, как она сейчас дана, является огромным шагом вперед.
Нужно сократить количество тем. Считать, что молодое свежее сознание отрока или девицы может изучить по семи произведений, – абсурд.
Если мы до 9‐го класса контролируем процесс усвоения очень пристально, то в 10‐м классе мы более смело можем ввести систему лекций. В 10-м классе широко должны быть поставлены лекции. Вы не должны проверять на каждом шагу мыслительный процесс учащегося. Мыслительный процесс учащегося вы должны контролировать результатом того мыслительного процесса, который в нем происходит, а не следить, мучительно прицепляясь к каждому дальнейшему движению этого процесса. И эта методика страха, что ваш учащийся, юноша или девушка не поймут того, что им преподается, приводит к страшной медлительности. В результате получается, что изучают несколько произведений, а другие нет, и какие-нибудь дивные пушкинские стихотворения все-таки не прозвучат в классе, потому что на них не хватило времени, и хотя “Евгений Онегин” – великое произведение, но тем не менее не следует сидеть по 10–12 часов на его изучении.
(Шум протеста в зале.)
‹…› Я не знаю, что делать с Ломоносовым в 5 часов. 4 часа достаточно.
(Шум в зале.)
Если материал переносится на общий обзор, начинаются учительские ответы: что это вам легко, вы в университете и проч. Я много лет работал в очень хорошей средней школе, в 51‐й.
(Тов. ВОЗНЕСЕНСКИЙ: – Мы можем подтвердить, что проф[ессор] Гуковский и сейчас не порывает связь со школой.)
Расстреляйте меня, страшную вещь скажу: на Горького 30 часов много. Не потому, что не хватает материала, а нельзя топтаться на великом Горьком, чтобы его не растоптать. (Смех.) Нужно сохранить свежесть»[523].
30 ноября, во второй день дискуссии, обсуждение методики преподавания литературы вернулось в намеченное русло: речь шла об увеличении часов на изучение советской литературы и на освещение ее выдающегося мирового значения. Вполне очевидно, что для высвобождения часов под изучение советской литературы нужно было «выкинуть» из программы что-то менее актуальное в идеологическом плане:
«Тов. Дементьев (доц[ент] Ленинградского университета), при сравнении новых программ со старыми, отдает должное новым, улучшенным программам, но и в них отмечает ряд оставшихся недостатков: 1) не включены советские писатели – Фурманов (Чапаев), Макаренко, Эренбург и др., 2) нет советской поэзии, лирики, нечего учить наизусть, 3) слишком бегло даются сведения в общем обзоре о Багрицком, Исаковском, Твардовском и др., 4) не выделяется в программе послевоенный период. Он предлагает сократить древнюю литературу, литературу ХVIII в., разбор отдельных произведений.
Тов. Мотылева Т. (доктор филологических наук), анализируя тему “Мировое значение русской литературы”, указывает, что преподавание круга вопросов, связанных с этой темой, и методически и методологически очень трудно. ‹…›
Тов. Мотылева указывает, что тема о мировом значении нашей литературы должна быть включена в весь процесс преподавания, при изучении каждого писателя. Нужно конкретнее, более развернуто провести мысль, что мировое значение русской литературы основывается на своеобразии русского исторического процесса, русской действительности, на той международной роли, которую сыграл и играет русский народ в прогрессивном развитии человечества.
Далее т. Мотылева указывает, что программы навязчиво акцентируют узкие литературные категории: классицизм, сентиментализм, реализм… Не эти категории надо знать школьнику. О “Недоросле” говорится, что эта комедия нарушила нормы классицизма. Не это надо знать школьнику, ему важнее знать, что в ней дана острая критика эксплуататоров, паразитов.
Западную литературу т. Мотылева предлагает изучать не в одном каком-либо классе, а на параллелях в VIII и IX классах, при этом изживать элементы низкопоклонства»