130‐летие ленинградского университета под запретом
Февраль в ленинградской науке о литературе прошел без оргвыводов и шумных собраний – в Москве и Ленинграде происходили более серьезные события.
Еще с двадцатых чисел декабря начали арестовывать членов Еврейского антифашистского комитета, пик арестов пришелся на конец января. В феврале об этом стало известно и в Ленинграде. В университете откровенно боялись за судьбы профессоров‐евреев. Ю. М. Лотман вспоминал:
«Однажды, зайдя к Мордовченко (каждое посещение для меня было событием, и прежде чем звонить в дверь, я долго стоял на лестнице и волновался), я застал его испуганно-встревоженным. Понижая голос, хотя разговор шел в его квартире, он сказал мне, что в Москве арестован еврейский антифашистский комитет. Я совершенно не понял, почему он так взволнован, мало ли кого тогда арестовывали. В дальнейшем события развертывались очень быстро по заранее подготовленной программе»[669].
Приезд Г. М. Маленкова в Ленинград не остался тайной – о внеочередной партконференции и ее оргвыводах стало известно буквально на следующий день.
Не менее зловещим было запрещение празднования 130‐летия Ленинградского университета. 20 февраля, в самый день юбилея, «Ленинградская правда» отметила это событие лишь маленькой заметкой на второй полосе, размером в 1/5 колонки (именно колонки, а не полосы)[670]. А скромные торжества по этому случаю, состоявшиеся 26 февраля, ЛенТАСС охарактеризовал как «годичный акт, посвященный 130‐летию Ленинградского университета»[671], посвятив ему краткую заметку. Сперва в актовом зале университета ректор Н. А. Домнин произнес небольшой доклад, а после него демонстрировались короткие кинофильмы про университет. Этим и ограничились.
Такое бойкотирование было удивительным после помпезного 125‐летия, отпразднованного в военное время в Саратове, – тогда сам университет был награжден орденом Ленина, этот же орден получил ректор А. А. Вознесенский и ряд профессоров, в газетах были опубликованы поздравления от университетов Англии и США[672].
О. М. Фрейденберг записала 1 марта 1949 г.: «130‐летие Университета не праздновалось: Сталин нас ненавидит. Пражский университет прислал медаль, но наше советское правительство запретило празднованье»[673].
Открытие обычной студенческой конференции прошло намного масштабнее:
«1 марта в Ленинградском университете имени А. А. Жданова открылась студенческая научная конференция, посвященная XI съезду ВЛКСМ.
Актовый зал заполнили студенты, профессора, преподаватели, гости из других вузов. Пленарное заседание открыл вступительным словом ректор проф[ессор] Н. А. Домнин. С докладом “Пушкин и русский народ” выступил член-корреспондент Академии наук СССР М. П. Алексеев. Конференция продлится 12 дней»[674].
Вместе со сменой руководства Смольного активизировалась и борьба с буржуазным космополитизмом, поскольку В. М. Андрианову и Г. М. Маленкову нужно было не только продемонстрировать рвение в исполнении высочайшей воли, но и лишний раз заострить внимание на несостоятельности прежнего партийного руководства города. Именно поэтому ленинградские чистки (особенно в университете – бывшей вотчине А. А. Вознесенского) оказались настолько серьезными.
Василеостровский райком ВКП(б) занялся «перекрестным опылением» – снарядил две партийные комиссии для обследования идеологической обстановки в двух подведомственных учреждениях: комиссия Института литературы во главе с А. С. Бушминым (члены комиссии В. А. Ковалев, Б. В. Папковский и др.) обследовала деятельность филологического факультета ЛГУ, а комиссия филологического факультета во главе с Н. С. Лебедевым (члены комиссии Г. П. Бердников, С. С. Деркач, И. П. Лапицкий и др.) проводила ту же работу в Пушкинском Доме.
Партбюро пушкинского дома готовит удар
Хотя все «обследовательские комиссии» работали рука об руку, однако активность А. С. Бушмина в сочетании с поддержкой со стороны партийного руководства города, а также участие кураторов из аппарата ЦК стали причиной временного перемещения «штаба» погромщиков в Пушкинский Дом. Именно партбюро Института литературы начало подготовку партсобрания и открытого заседания Ученого совета, на которых предполагалось дать решающее сражение «окопавшимся».
К концу февраля, когда А. С. Бушмин почувствовал себя «в силах», а кампания по борьбе с космополитизмом приняла характер еврейского погрома, расстановка сил в партбюро Пушкинского Дома также сильно переменилась. Избранный в июне 1948 г. состав – А. И. Перепеч (председатель), А. С. Бушмин (первый заместитель), Б. С. Мейлах (второй заместитель), П. Г. Ширяева (культпроп) и Л. А. Плоткин[675] – в силу наличия в нем двух «потенциальных космополитов», которые пытались воспрепятствовать активности А. С. Бушмина, не обещал продуктивной работы, что для райкома и горкома ВКП(б) было очевидно. А потому партбюро весной 1949 г. заседало в расширенном составе.
26 февраля состоялось заседание партбюро Пушкинского Дома, в работе которого участвовали и рядовые коммунисты В. А. Ковалев, А. И. Груздев, А. В. Западов, Б. И. Бурсов, Д. С. Бабкин, К. Н. Григорьян, Б. В. Папковский, а также члены обследовательской комиссии от Василеостровского райкома – сотрудники филологического факультета ЛГУ Н. С. Лебедев, С. С. Деркач и Г. П. Бердников. Председатель парткома А. И. Перепеч в тот день не присутствовала, так как она уехала в Москву для получения инструкций; вместо нее председательствовал А. С. Бушмин. Повестка дня – «Подготовка партийной организации и дирекции к партийному собранию и Ученому совету с темой об антипатриотической критике».
Это заседание, в отличие от традиционных заседаний партбюро, предварявших и решавших вопросы накануне общих партсобраний, только намечало план дальнейших действий. А потому постановление этого заседания выглядело таким образом:
«Поручить следующим товарищам изучить работы специалистов и подготовить материалы для выступления:
Бурсов и Папковский – об Эйхенбауме;
Бабкин – о Беркове;
Мейлах, Ковалев, Бушмин, Груздев – о Гуковском;
Базанов, Кравчинская, Ширяева – об Азадовском;
Городецкий – о Томашевском;
Плоткин, Григорьян, сотр[удники] ИЯМ’а – о Жирмунском.
Протоколы научных заседаний по секторам просматривают коммунисты соответствующих отделов (Отдел западных литератур поручить тов. Рязанову).
Материалы по исследованиям работ вышеуказанных специалистов представить на партбюро к 3 марта 1949 г.»[676].
3 марта 1949 г. партбюро Пушкинского Дома заседало опять в расширенном составе, причем уже напоминало закрытое партсобрание. Присутствовали коммунисты Пушкинского Дома В. А. Ковалев, А. И. Груздев, Б. И. Бурсов, Д. И. Рязанов, К. Н. Григорьян, Б. В. Папковский, Б. П. Городецкий, В. Г. Базанов, В. А. Мануйлов, Д. С. Бабкин, М. М. Калаушин, члены комиссии райкома партии Н. С. Лебедев, С. С. Деркач, Г. П. Бердников, И. П. Лапицкий.
Собрание было посвящено тому же вопросу, что и 26 февраля, с одной лишь разницей, что в этот раз в Москву уехал А. С. Бушмин, тогда как А. И. Перепеч, вооружившись в аппарате ЦК и Президиуме Академии наук последними директивами, сообщала их коммунистам. Она информировала собравшихся о том, что «партийное собрание намечено на вторник 8 марта. Заседание Ученого совета будет проведено 9 марта с докладом работника ЦК ВКП(б) тов. Головенченко»[677].
Затем Л. А. Плоткин сделал сообщение о своем предстоящем докладе на партийном собрании; также были выслушаны выводы «специалистов», всю минувшую неделю штудировавших работы своих коллег. А. И. Груздев сделал сообщение о своем изучении работ Г. А. Гуковского (его дополнили Б. С. Мейлах и В. А. Ковалев), Д. С. Бабкин сводил счеты с П.Н Берковым, критикуя его работы, К. Н. Григорьян посвятил свое выступление критике работ В. М. Жирмунского, а Б. И. Бурсов – Б. М. Эйхенбаума.
Важно отметить особенность этого заседания – оно не преследовало цели вскрыть ошибки отдельных сотрудников Пушкинского Дома; необходимо было найти и обозначить признаки существования слаженной группы. То есть надо было идти по пути, намеченному руководством страны: в конце января оно «разоблачило» антипартийную группу театральных критиков, в феврале обвинило группу ленинградских руководителей в антипартийных действиях.
Поначалу идея организованной группы не находила должного понимания даже у коммунистов, но, объединенные «однородностью по национальному признаку», они вскоре предстали именно группой. Приведем фрагмент обсуждения по протоколу заседания:
«Тов. ПАПКОВСКИЙ – Шнейдерман, Янковский, Цимбал – ученики Эйхенбаума. В 1945 году Эйхенбаум писал формалистические статьи. Восхвалял Ахматову. ‹…› Влияние Эйхенбаума распространяется и на Союз советских писателей. В Институте литературы Эйхенбаум свил себе гнездо.
Мне не понравился ответ Плоткина о групповщине в Институте, он привел пример Пиксанова, которого эта группа-то и травит, где же здесь логика? На партбюро нужно открыто говорить.
Тов. ПЛОТКИН – Я знаю, что близки друг к другу Бялый и Эйхенбаум.
Тов. ПАПКОВСКИЙ – И это все? Какая же это группа в два человека?
Тов. ЛЕБЕДЕВ – Плоткину – Здесь речь идет не только об идейной группировке, но и об организационной, вам ясна ли была эта группа и что вы пытались предпринять против нее?