Таким образом, насколько можно судить по реплике К. Ф. Жигача, Георгий Петрович получил карт-бланш на проведение «третьего тура».
Что же касается Московского университета, то накал страстей там вдруг угас, и серьезных публичных поруганий, которые предстояли в Ленинграде, московским литературоведам удалось избежать.
Симптоматично, что заголовок решения коллегии, уже в проекте, отпечатанном к заседанию, не содержал резких формулировок («О недостатках…» или «О крупных недостатках…» и т. п.), а был достаточно нейтральным – «О мерах по улучшению работы филологического факультета Московского государственного ордена Ленина университета им. М. В. Ломоносова»[754].
Кроме того, как по мановению волшебной палочки (которая, как известно, находилась в Секретариате ЦК ВКП(б)), не состоялось публичного линчевания космополитов на филологическом факультете МГУ.
«Неожиданно было отменено заседание Ученого совета факультета, на котором должен был стоять доклад Чемоданова о борьбе с космополитизмом. Состоится в будущую среду, но уже при «закрытых дверях». Кажется, подул ветер с другой стороны!»[755] – записал профессор С. Б. Бернштейн 3 апреля в дневнике.
Та же тенденция к сдерживанию разнузданной критики просматривается в сохранившихся подготовительных материалах к подписанному министром высшего образования СССР С. В. Кафтановым приказу № 419 от 8 апреля 1949 г. «О мерах по улучшению работы филологического факультета Московского университета», опубликованном тогда же в ведомственной печати[756]. Первоначально этот приказ распространялся на несколько вузов («О мерах по улучшению работы филологического факультета Московского университета и кафедр зарубежной литературы педагогических вузов Москвы»[757]), но был отредактирован целенаправленно под университет.
Особенно показателен шестой пункт приказа, который в проекте выглядел следующим образом:
«Обязать Главное управление университетов (проф[ессора] Жигача К. Ф.) и управление кадров (тов. Михайлова М. В.) в двухмесячный срок вместе с ректорами университетов изучить научно-педагогические кадры филологических факультетов университетов и освободить от работы лиц, которые в своей научной и учебной работе протаскивали космополитические взгляды и не могущих в дальнейшем обеспечивать воспитание молодежи в духе советского патриотизма»[758].
Но подписан он был С. В. Кафтановым уже в «подрессоренном» виде:
«Главному управлению университетов (проф[ессору] Жигачу К. Ф.) и Управлению кадров (тов. Михайлову М. В.) в двухмесячный срок, совместно с ректором принять меры к укреплению кафедр филологических специальностей квалифицированными профессорами и преподавателями, освободив от работы лиц, которые по своей научной квалификации не соответствуют требованиям высшей школы»[759].
К 8 апреля министерство уже приняло решение о тех, кто будет изгнан с факультета, внеся их в приказ: «Освободить от работы на факультете профессора Мотылеву, профессора Бернштейн С. И.[760], доцента Аникст и доцента Исбах»[761].
А 12 апреля Д. Т. Шепилов переслал секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову докладную записку сектора вузов Отдела пропаганды и агитации ЦК по поводу проведенных факультетских партсобраний в МГУ, на которых обсуждался вопрос борьбы с космополитизмом[762]. Однако речь в документе идет лишь о собраниях на философском и исторических факультетах, а также на межфакультетской кафедре марксизма-ленинизма; о филологическом факультете в докладной записке даже не упоминается.
Таким образом, филологический факультет Московского университета в 1949 г. оказался если не в завидном, каковая характеристика вообще вряд ли применима к описываемым событиям, то во много более благоприятном положении, чем коллеги в Ленинградском университете. А события в Ленинграде тем временем бурно развивались.
Постановление Василеостровского райкома ВКП(Б)
25 марта 1949 г. расширенный состав бюро Василеостровского райкома подвел итоги работы партийной комиссии, изучавшей состояние дел в Пушкинском Доме. В этот день в зале заседаний райкома собрался весь цвет партийного литературоведения Ленинграда: Н. Ф. Бельчиков, Б. И. Бурсов, А. С. Бушмин, Б. П. Городецкий, К. Н. Григорьян, С. С. Деркач, В. А. Ковалев, Н. С. Лебедев, И. П. Лапицкий, Б. С. Мейлах, Л. А. Плоткин, П. Г. Ширяева… Подготовкой обсуждения, в результате которого должно было быть принято постановление райкома, руководил заведующий отделом пропаганды и агитации райкома Н. М. Петров. После доклада секретаря парторганизации Института литературы А. И. Перепеч об итогах научной работы Пушкинского Дома за 1948 г. развернулись оживленные прения, в которых более остальных усердствовал А. С. Бушмин. Наиболее вопиющим фактом, «вскрытым» партийной комиссией, оказалось невыполнение издательского плана Института – он был выполнен, как подсчитала комиссия, только на 28 %. И это неудивительно: идеологическая обстановка менялась столь стремительно, что выполнение этого плана грозило бы стать для сотрудников Института причиной еще более серьезных последствий.
Итог продолжительного и жаркого обсуждения был занесен в протокол заседания: «Поручить т. т. Петрову (отдел пропаганды и агитации РК ВКП(б)), Лебедеву (председатель комиссии) и Бельчикову (директор Института литературы Академии наук СССР) разработать окончательный проект постановления с учетом всех критических замечаний и вынести на утверждение следующего заседания Бюро РК ВКП(б). Срок исполнения 29 марта 1949 г.»[763]. 29 марта Бюро райкома утвердило на своем заседании окончательный текст[764]:
Заслушав и обсудив доклад секретаря парторганизации Института литературы Академии наук СССР тов. Перепеч А. И. – “Об итогах научной работы института за 1948 г. и плане на 1949 г.”, бюро ВО РК ВКП(б) отмечает, что издательский план Института за 1948 год выполнен всего лишь на 28 %. Коллектив Института не выпустил в свет 567 печатных листов нужных актуальных изданий.
Подготовка к изданию многотомных трудов – “История русской литературы”, “Русский фольклор”, “История русской критики” ведется неудовлетворительно. В настоящее время только 10‐томная “История русской литературы” доведена до 6-го тома; что же касается “Русского фольклора” и “Истории русской критики”, то даже первые томы этих трудов не подготовлены к печати.
В Институте крайне слабо разрабатываются актуальные проблемы советской литературы. Политически важное, в связи с приближающимся 150‐летним юбилеем со дня рождения великого русского поэта А. С. Пушкина, издание “Временника Пушкинской комиссии”, в сущности, сорвано.
Некоторые ученые Института не только не включились в борьбу за чистоту марксистско-ленинской науки о литературе, но до сих пор остаются на антимарксистских, антиленинских позициях эстетствующего формализма и безродного космополитизма. Объективно они борются против партийной политики в литературоведении, разоружают советский народ идейно, смыкаясь с англо-американской идеалистической политикой в науке.
Во главе группы эстетствующих формалистов и безродных космополитов, подвизающихся в Институте, стоят профессоры Б. М. Эйхенбаум, В. М. Жирмунский и Г. А. Гуковский. Их антипатриотические позиции разделяют профессоры М. К. Азадовский, И. И. Векслер, Г. А. Бялый и П. Н. Берков. Космополиты монополизировали в Институте ведущие разделы истории русской и западноевропейской литературы.
Несмотря на неоднократные декларативные заявления о признании ошибочности своих взглядов, эти ученые до сего времени протаскивают в советскую науку идеализм, пропагандируют низкопоклонство перед растленной буржуазной культурой Запада. По существу, Институт превратился в прибежище формалистов и космополитов, приносящих своей деятельностью вред советскому народу и советскому государству.
В дни, когда силы демократического лагеря во главе с Советским Союзом ведут борьбу за мир и безопасность народов, – безродные космополиты в секторе западных литератур занимаются изучением и реабилитацией “творчества” члена итальянской фашистской партии Пиранделло.
В секторе новой русской литературы сгруппировалось наибольшее количество безродных космополитов и эстетствующих формалистов, имевших поддержку со стороны руководителя – коммуниста проф[ессора] Мейлаха.
Характерным стилем работы отдельных секторов Института является оторванность от жизни, семейственность, отсутствие большевистской критики и самокритики. Актуальные вопросы советского литературоведения не выносятся на обсуждение широкой научно-литературной общественности. На заседаниях царит атмосфера взаимных реверансов, комплиментов и захваливания. Бывший директор Института проф[ессор] Плоткин не прислушивался к голосу коммунистов, глушил критику, окружал себя льстецами и угодниками. Практика расстановки руководящих кадров и подготовки молодых научных работников, проводившаяся Плоткиным, по существу, усиливала позиции группы безродных космополитов и эстетствующих формалистов в Институте.