Но еще более сомнительна противоположная точка зрения, будто дело Азадовского инициировал или контролировал генерал Калугин, – эта версия выдвигалась впоследствии самими чекистами. При всех своих «контактах» с 5-й службой Калугин не курировал ее напрямую; всю работу с «диссидентами» возглавлял генерал В.Н. Блеер. И как раз следы В.Н. Блеера мы и обнаруживаем в деле Азадовского…
Прежние привычки
18 октября 1991 года Б.Н. Ельцин подписал Закон РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», а 16 декабря Президиум Верховного Совета принял постановление о создании Комиссии ВС по реабилитации жертв политических репрессий. Полномочия этой Комиссии были достаточно широки, но особенно следует подчеркнуть следующие пункты, оговоренные в постановлении: свободный доступ к архивам судов, военных трибуналов, органов прокуратуры, государственной безопасности, внутренних дел и другим архивам, а также возможность «запрашивать от органов государственной власти… документальные материалы и иную информацию, необходимую для деятельности Комиссии».
Формально Азадовский подпадал под действие этого постановления, поскольку хронологически политические репрессии имели теперь лишь нижнюю границу – 25 октября (7 ноября) 1917 года. То обстоятельство, что он был осужден по уголовной статье, также не являлось преградой, потому что новое законодательство обязывало Комиссию изучать дела «лиц, реабилитированных в общем порядке, когда имеются основания рассматривать факт привлечения их к ответственности и осуждение как политическую репрессию».
Кроме того, незадолго до подписания этого важного закона – 3 сентября 1991 года – Азадовский сам обратился к председателю Комиссии Верховного Совета РСФСР по безопасности С.В. Степашину (который, возможно, был в курсе дела Азадовского по своей прежней должности в Большом доме); копия письма была послана и председателю В.В. Бакатину. Завершая свое обращение, Азадовский писал:
Я хорошо представляю себе, что сотрудники КГБ руководствовались в 1980 г. совершенно иными инструкциями, чем, скажем, в середине или второй половине 80-х годов. И все же меры, примененные ко мне и моей жене, нельзя оправдать никакими ссылками на «то время». Я – ученый-филолог, переводчик и литературовед, никогда не занимался так называемой «диссидентской» деятельностью, не распространял «антисоветской» литературы, мои контакты с иностранными гражданами всегда носили сугубо профессиональный характер. То же относится и к моей жене. Так почему же, на каком основании сотрудники КГБ так жестоко (и притом – противозаконным способом!) искалечили наши жизни?!
Просьба, изложенная в обращении, – «исследовать обстоятельства дела, установить истинные причины и наказать виновных» – была спущена из секретариата С.В. Степашина в Прокуратуру РСФСР, где уже не раз рассматривались обращения Азадовского. Тем не менее 27 февраля 1992 года Прокуратура РСФСР ответила Азадовскому в прежнем ключе:
…Работники правоохранительных органов, причастные к расследованию, к дисциплинарной ответственности привлечены быть не могут, поскольку истекли предусмотренные законом сроки давности. Ваше предложение о том, что наркотические вещества могли быть вам подброшены работниками милиции либо УКГБ, проверялись, но объективного подтверждения не нашли. В связи с этим оснований для привлечения указанных лиц к уголовной ответственности не имеется. Доводы жалобы о невиновности Лепилиной в совершенном преступлении несостоятельны. Осуждение Лепилиной… признано обоснованным. В опротестовании принятых по делу судебных решений руководством Прокуратуры Российской Федерации отказано.
Но когда была создана и начала свою работу Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий, Азадовский попытался в очередной раз апеллировать к отечественному правосудию. 10 сентября 1992 года он отправил в Москву на имя председателя Комиссии А.Т. Копылова многостраничное заявление. В частности, он писал:
Что можно исправить теперь, спустя 12 лет? Утверждая, что все возможности установить истину «исчерпаны», прокуратура стремится лишь к одному – замять это дело, уклониться от его анализа. Между тем, любому непредвзятому юристу, знакомому с материалами дела, сразу же становится ясно, что действия следователя, прокурора и судьи с самого начала (задержание Лепилиной, обыск и т. д.) носили заведомо преступный, умышленный характер. Нетрудно было бы, произведя соответствующие следственные действия, установить, кто именно из лиц, производивших обыск, подложил мне наркотик. Но этого-то и старается не допустить прокуратура всеми возможными способами!
Не подлежит сомнению, что данное уголовное дело, разыгранное по сценарию госбезопасности и ею, по сути, осуществленное, является делом политическим. Но почему именно в отношении меня и моей жены был затеян в 1980 г. весь этот спектакль с наркотиками?..
Данное уголовное дело получило широкий резонанс и в нашей стране, и за рубежом. Все писавшие или выступавшие по данному поводу были единодушны, оценивая это дело как политическое.
Прошу Комиссию по реабилитации жертв политических репрессий ВС РФ изучить прилагаемые материалы (на 54-х листах) и признать меня жертвой политической расправы, учиненной надо мною органами КГБ. Прошу также ходатайствовать перед Прокурором РФ о реабилитации моей жены С.И. Лепилиной (Азадовской).
В конце декабря 1992 года Азадовский отправил по тому же адресу еще одно письмо, в котором просил Комиссию по реабилитации затребовать в Министерстве безопасности РФ материалы проверки, проведенной в Ленинграде осенью 1988 года (после его обращения на имя В.М. Чебрикова) следователями центрального аппарата КГБ СССР.
Однако в качестве подарка на 1993 год Константин Маркович получил письмо из Генеральной прокуратуры, датированное 31 декабря 1992 года. Заместитель генпрокурора Е.К. Лисов сообщал Азадовскому, что его заявление в Комиссию Верховного Совета по реабилитации жертв политических репрессий рассмотрено… в Генеральной прокуратуре. Как такое могло произойти, Азадовский не знал, но его вновь охватило ощущение обреченности. Евгений Кузьмич Лисов, издавший в 1992 году в соавторстве с Генеральным прокурором В.Г. Степанковым книгу о деле ГКЧП под названием «Кремлевский заговор: Версия следствия», повторял в письме Азадовскому прежние, уже набившие оскомину строки:
Уголовные дела в отношении Вас и Лепилиной С.И. изучались в Прокуратуре Российской Федерации, и Ваши доводы о том, что они сфабрикованы органами госбезопасности, не нашли объективного подтверждения.
К задержанию Лепилиной с наркотическим веществом, возбуждению и расследованию уголовного дела сотрудники КГБ отношения не имели. В ходе предварительного следствия и судебного заседания Лепилина вину свою признала… Оснований для принесения протеста на судебный приговор по делу Лепилиной не имеется.
Обыск в Вашей квартире был произведен сотрудниками милиции в связи с тем, что Лепилина хранила там свои вещи. Сотрудники КГБ принимали участие в этом обыске с согласия начальника 15 отделения управления уголовного розыска ГУВД Леноблгорисполкомов Бадаева Ю.М. для изъятия изданной за рубежом и запрещенной к распространению в СССР литературы. Такая литература действительно была изъята во время обыска и впоследствии по указанному факту в возбуждении уголовного дела отказано ввиду отсутствия данных о ее распространении Вами. В ходе дополнительного расследования уголовного дела о приобретении и хранении наркотических веществ, обнаруженных в книжной полке Вашей квартиры, новых доказательств Вашей виновности получено не было и уголовное дело прекращено по реабилитирующим основаниям.
Прокуратурой г. Ленинграда проводилась проверка по Вашему заявлению о подбрасывании наркотика во время обыска, которое не подтвердилось. Вместе с тем установлено, что при производстве обыска нарушены требования ст. 141 УПК РСФСР – участвовавшие в его производстве сотрудники КГБ не были внесены в протокол. Это нарушение не образует состава преступления, в связи с чем в возбуждении уголовного дела в отношении работников милиции и госбезопасности отказано обоснованно.
Установить конкретные основания этапирования Вас для отбывания назначенного судом уголовного наказания в Магаданскую область не представилось возможным ввиду уничтожения личного дела осужденного и документов на этапирование за истечением срока хранения.
Конечно, Азадовский привык к таким ответам. И, в сущности, он был даже не слишком обескуражен – все эмоции к тому времени давно притупились. Всего мучительней была для него мысль о том, что, если даже при новой власти невозможно доказать свою правоту, значит, это не новая власть, а только иллюзия. И, значит, кошмар его жизни никогда не закончится.
Решение комиссии Верховного Совета
Александр Терентьевич Копылов был одним из немногих депутатов, не испорченных высокими административными постами в годы советской власти. Он родился в деревне Маношкино Сорокинского района Алтайского края, после службы в рядах советской армии окончил юридический факультет Алтайского университета, а с 1975 года работал на Барнаульском заводе резинотехнических изделий – крупнейшем предприятии химической промышленности на Алтае. С наступлением перестройки и демократизации Копылов стал активным участником Алтайского краевого отделения «Демократической России», баллотировался на выборах народных депутатов СССР в 1989 году, но проиграл; в 1990-м, возглавив краевое отделение «Демократической России», он опять баллотировался на выборах в Верховный Совет РСФСР и выиграл их во втором туре, обойдя с небольшим перевесом председателя Барнаульского горисполкома. Во время путча 1991 года он вместе с В.А. Рыжковым, своим заместителем по краевому отделению «Демократической России», проводил митинги демократических сил против ГКЧП; тем самым Барнаул стал одним из немногих городов России, где имел место публичный организованный протест.