На Съезде народных депутатов РСФСР в июне 1990 года А.Т. Копылов был избран в Конституционную комиссию, после чего принимал участие в работе Комитета по правам человека ВС РСФСР по подготовке закона о реабилитации жертв политических репрессий. Когда же в 1991 году из недр Комитета по правам человека родилась и сама Комиссия по реабилитации жертв политических репрессий, то Копылов возглавил ее и был, собственно, единственным руководителем этой Комиссии до событий осени 1993 года. Вот почему Комиссия 1991–1993 годов часто именуется Комиссией Копылова.
То обстоятельство, что прокуратура направила свой ответ на запрос Азадовского в Комиссию Копылова, было обычной практикой того времени, поскольку именно бумага из прокуратуры являлась тем документом, который принимали на рассмотрение органы социального обеспечения при назначении льгот или пенсий.
Комиссия не сразу смогла наладить свою работу. Удостоверения репрессированных долго не печатались (особенно трудно с этим было почему-то в Петербурге); их стали выдавать только с ноября 1992 года. В своем интервью «Российской газете» от 26 февраля 1993 года («Расстрелянное поколение просит пощады») Копылов указывал, что исполнение закона о реабилитации встречает наибольшую трудность именно в городе на Неве: «У нас много жалоб из Санкт-Петербурга. Мы обратились к прокурору принять меры для соблюдения закона».
В другом своем интервью Копылов отмечал, что Комиссия, разбирая то или иное дело, постоянно наталкивается на препятствия при получении необходимых документов. А в своем выступлении в «Российской газете» от 18 сентября 1992 года («Унижали беззаконием. А теперь – законом?») А.Т. Копылов поднял проблему, к тому времени уже отчасти преодоленную, – о доступе к грифованным документам:
Почему же так мучительно долго тянется сам процесс реабилитации жертв политических репрессий и восстановления их прав? Дело в том, что с конца двадцатых годов и до недавнего времени в стране широко применялись закрытые (секретные) нормативные акты, устанавливавшие уголовную и другие виды юридической ответственности. Их цель очевидна – скрыть репрессивную сущность законодательства, его несоответствие принципам международного права и нормам нравственности. По инициативе Комиссии Верховного Совета по реабилитации жертв политических репрессий Президент России издал Указ о снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека.
Сейчас задача состоит в том, чтобы государственные органы, где хранятся такие документы (Министерство безопасности, Министерство внутренних дел, Генеральная прокуратура и др.), достаточно быстро провели работу по исполнению Указа Президента.
Речь идет об Указе Б.Н. Ельцина № 658 от 23 июня 1992 года «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека». В 3-м пункте этого указа (что особенно важно в контексте нашего повествования) уточнялось, что речь идет не только о законодательных и нормативных актах, но и о документах более частного порядка – открывались «протоколы заседаний внесудебных органов, служебная переписка и другие материалы, непосредственно связанные с политическими репрессиями».
Таким образом, несмотря на то что в конце 1992 года прокуратура уже дала Константину Марковичу очередной заряд бодрости своим отказом, Комиссия Копылова имела все основания еще раз рассмотреть его заявление – самостоятельно и непредвзято.
Результатом этого рассмотрения стало письмо на бланке Верховного Совета РСФСР от 17 июня 1993 года:
Ваше заявление Комиссией Верховного Совета Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий рассмотрено.
Своим решением от 24 мая 1993 г. Комиссия признала, что в 1981 году Вы подверглись репрессии по политическим мотивам, в связи с чем на Вас распространено действие статей 12–16 Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий». Справка Комиссии при этом высылается.
Уведомляем Вас, что Комиссией направлено письмо Генеральному прокурору Российской Федерации Степанкову В.Г. с просьбой провести по делу Вашей жены С.И. Лепилиной (Азадовской) дополнительную проверку и рассмотреть вопрос о ее реабилитации. О результатах Вы будете поставлены в известность Генеральной прокуратурой РФ.
Выражая глубокое сочувствие в связи с необоснованной политической репрессией, допущенной по отношению к Вам со стороны тоталитарного государства, желаю Вам, Константин Маркович, доброго здоровья и благополучия в жизни.
С уважением,
Председатель Комиссии, народный депутат Российской Федерации А.Т. Копылов
О состоявшейся реабилитации Азадовского сообщено было в «Российской газете» от 6 августа 1993 года – в статье А.Т. Копылова «Возвращенные имена»:
Комиссия Верховного Совета России по реабилитации жертв политических репрессий проверяет и анализирует дела сталинских времен и более поздних лет. Незаконно осуждались инакомыслящие и политические противники советского тоталитарного режима. Как правило, их привлекали к уголовной ответственности по сфальсифицированному обвинению, вот конкретные материалы, рассмотренные на одном из последних заседаний.
К. Азадовского, известного в Санкт-Петербурге правозащитника, в 1981 году осудили на два года лишения свободы, как сказано в приговоре, за приобретение у неизвестного лица и незаконное хранение наркотика. Прокуратура Ленинграда уголовное дело прекратила за отсутствием состава преступления только в 1989 году – уже после того, как он полностью отбыл свой срок, причем в Магаданской области.
Комиссия же установила, что причиной ареста Азадовского была прямая и явная провокация органов безопасности, под негласным надзором которых он находился с 1976 года за антисоветские высказывания.
Поскольку Азадовский никогда не встречался с А.Т. Копыловым лично, никогда не был на приеме в Верховном Совете РСФСР и все их общение происходило исключительно письменно, у него не было никакой возможности узнать, что же стояло за строками этой статьи. Ведь, делая в главной газете страны заявление о том, что причиной уголовного преследования Азадовского стала провокация органов КГБ, под негласным надзором которых он находился с 1976 года, глава Комиссии утверждал это на основании официальных и весьма надежных документов.
На что же в действительности опиралась Комиссия Копылова? В первую очередь – на документы бывшего КГБ, о которых речь пойдет далее. Но есть еще один штрих, который мы можем добавить в наше повествование со слов непосредственного участника описанных ниже событий.
В 1992 году в Ленинград прибыла парламентская делегация из Москвы – председатель Комитета по правам человека ВС РСФСР С.А. Ковалев, заместитель ответственного секретаря Конституционной комиссии ВС РСФСР В.Л. Шейнис, эксперт Комитета по правам человека ВС РСФСР А.Б. Рогинский. В числе ведомственных помещений, которые они посетили, был кабинет начальника Управления на Литейном С.В. Степашина. Посетители явились к нему не только в качестве двух известных депутатов и не менее известного правозащитника, но и в качестве членов образованной распоряжением Президиума ВС РСФСР от 14 октября 1991 года Комиссии по организации передачи – приема архивов КПСС и КГБ СССР на государственное хранение и их использованию, председателем которой был Д.А. Волкогонов, а секретарем – Р.Г. Пихоя. Ковалев и Шейнис были утверждены членами этой комиссии как депутаты Верховного Совета, а Рогинский значился привлеченным к ее деятельности экспертом (списочный состав комиссии утвердил своей подписью Р.И. Хасбулатов). Степашина же правозащитники воспринимали в тот момент как своего коллегу и единомышленника, ведь в 1991 году он был назначен председателем Временной депутатской комиссии парламентского расследования причин и обстоятельств государственного переворота в СССР, в поле зрения которой входили секретные архивы КПСС и КГБ.
Одно из поручений Комиссии Волкогонова заключалось в том, чтобы «определить объем и типы архивных документов КГБ (в том числе хранящихся в действующих подразделениях), подлежащих передаче на государственное хранение». С этой целью, прибыв в Ленинград, парламентская делегация и направилась в Большой дом, где была принята Степашиным.
Для помощи гостям Степашин мобилизовал своего помощника В.Л. Шульца (который впоследствии станет заместителем начальника Управления). Шейнис и Рогинский были препровождены в архив, расположенный в том же комплексе Большого дома.
Успеху дела способствовало то обстоятельство, что Шейнис и Шульц были знакомы еще по Ленинградскому университету, где в конце 1960-х Шейнис уже преподавал, а Шульц был еще студентом. Возможно, именно этот момент оказался решающим; во всяком случае, Шульцу хотелось сделать для Шейниса все, что было в его силах, Шейнис же попросил, чтобы Рогинскому показали в архиве «что ему там нужно». В результате Шульц оставил Рогинского в архиве Управления, препоручив его одному из сотрудников и передав тому пожелание Степашина не препятствовать работе эксперта московской комиссии.
Опытный архивист и бывший политзаключенный, Арсений Рогинский пожелал в первую очередь увидеть собственное Дело оперативной разработки (ДОР). Однако выяснилось, что к тому моменту все оперативные дела уже уничтожены (сожжены).
Оказалось, что еще 6 сентября 1990 года председатель КГБ СССР В.А. Крючков подписал приказ № 00111 – «О совершенствовании системы учета и хранения документов на агентуру органов госбезопасности». Этот приказ предписывал до конца 1990 года уничтожить многие тысячи дел центрального архива и территориальных архивов КГБ, фиксировавших политический сыск: личные и рабочие дела агентов, лиц, исключенных из агентуры, содержателей конспиративных квартир, резидентов, оперативные подборки, картотеки на оперативные материалы… А 24 ноября 1990 года в дополнение к вышесказанному Крючков подписал приказ № 00150, согласно которому подлежали уничтожению дела оперативной разработки и дела оперативного наблюдения с окраской «антисоветская пропаганда и агитация», то есть как раз все дела, подведомственные Пятому управлению КГБ. Так ведомство сжигало мосты, отрезало темное прошлое от светлого будущего.