Судя по тому, что нам уже известно, автор этого текста был наиболее близок ко всему, что касается реализации дела Азадовского. Он курировал участие в операции агента «Рахманинова» и даже был отозван из отпуска ради такого масштабного дела – одного из первых в послужном списке чекиста Кузнецова.
Что бы ни говорилось относительно знакомства Светланы с «Беритом», теперь мы определенно знаем, что в окружении Светланы был еще один агент – «Юнга»; он-то и познакомил ее с «Хасаном». Именно поэтому версия о «подставе» агента не выдерживает критики.
Кроме того, мы знаем, что днем 18 декабря на Литейном состоялось оперативное совещание, на котором были согласованы дальнейшие действия чекистов; это произошло, вероятно, сразу после телефонного разговора Светланы с Азадовским и оперативного сообщения по результатам «прослушки». Всем участникам совещания было ясно, что нынче вечером мышеловка захлопнется.
Попутно возникает риторический вопрос: что же происходило в том самом кафе на улице Восстания? Кто находился там в момент встречи Светланы с «Беритом»? Какие-то посетители или только сотрудники КГБ? Ведь там присутствовали одновременно и «Берит», и два оперативника, и сотрудники из службы наружного наблюдения…
Открываются также подробности обыска у Светланы 20 декабря: и там, оказывается, тоже были сотрудники КГБ – все тот же П.Г. Поздеев и А.В. Кузнецов. Нужно ли говорить, что в протоколе обыска не нашлось следов их присутствия…
Однако и это не финал. Теперь мы имеем подтверждение тому, что Вадим Розенберг – та самая «наседка» в камере Азадовского в Крестах – был туда подсажен именно 5-й службой УКГБ.
Подтверждает Кузнецов и свои «встречи» с друзьями Азадовского, отразившиеся в жалобах последнего.
И в заключение А.В. Кузнецов останавливает внимание на том, что «расшифровка» его была произведена Азадовским на основании «акта об уничтожении литературы, с которым… он был ознакомлен». На самом деле с этим актом Азадовский смог ознакомиться намного позже, чем узнал фамилии Кузнецова и Безверхова, которые он упоминал в своих жалобах, прилагая опять же фотокопии их «визиток».
Что касается Ю.А. Безверхова, к тому времени подполковника госбезопасности, то он давал свое объяснение В.М. Прилукову 13 декабря:
В отношении жалобы Азадовского К.М. на сотрудников КГБ и меня лично могу сообщить следующее. Дело оперативной разработки на Азадовского К.М. было заведено в октябре 1978 г. с окраской «Измена Родине в форме оказания помощи иностранному государству в проведении враждебной деятельности против СССР».
В процессе работы по делу, ведение которого было поручено мне, были получены данные о том, что объект распространял в своем окружении устные измышления, порочащие наш строй, поддерживал обширные контакты с иностранцами, ряд из которых являлись эмиссарами антисоветских организаций, большинство из них враждебно или негативно относились к нашему строю и руководителям нашего государства.
Встречи Азадовского К.М. с иностранцами проходили в основном на квартире сожительницы Азадовского – Лепилиной С.И. в вечернее и ночное время.
В 1980 г. в адрес Дзержинского РО УКГБ ЛО было получено заявление соседки Лепилиной С.И. по квартире – Ткачевой, в котором она сообщала, что Лепилина С.И., Азадовский К.М., их связи из числа советских и иностранных граждан устраивают на квартире оргии, и просила оградить ее от этого.
С санкции руководства отдела т. Володиным Э.В. было принято решение провести беседу с какой-либо из связей Лепилиной С.И. с целью возможного получения и документирования указанных Ткачевой действий.
В ходе предварительного изучения круга знакомых Лепилиной С.И. выбор пал на ее связь Цакадзе М.Г., работавшую в то время артисткой в «Ленконцерте» и характеризовавшуюся положительно. Цакадзе М. меня представил директор «Ленконцерта» Садовников К.П. как «куратора». Об интересе органов КГБ к Цакадзе М. как связи Азадовского К.М. и Лепилиной С.И. не говорилось. С учетом положительной характеристики Цакадзе М. и моего впечатления о ней на основании беседы, в ходе встречи я оставил ей свою фамилию и телефон, написав их на листе бумаги. Цакадзе в свою очередь оставила свой адрес (в то время она снимала комнату). Мы договорились с ней о том, что если у нее будет какая-либо информация о противоправных действиях ее связей, она позвонит мне. Затем встречи с ней проводил Кузнецов А.В., которому было поручено дальнейшее ведение дела. Из его рассказов о беседах с ней я знаю, что он никаких провокационных вопросов ей не ставил.
Мною были проведены две встречи с Цакадзе, в ходе которых она рассказала о своих связях, поддерживающих контакты с иностранцами, в том числе и о Лепилиной С.И. Никаких провокационных вопросов Цакадзе М.Г. я не задавал, акцент на интересе органов КГБ к Лепилиной С.И. и Азадовскому К.М. не делался. С Исаметдиновой, Петровой, а также женой Балцвиника я не встречался и не беседовал.
В конце ноября 1980 г. я ушел в очередной отпуск с выездом в Кисловодск и вернулся в конце декабря. Реализация дела была проведена в мое отсутствие.
По возвращении из отпуска мне было поручено оказать помощь в уничтожении литературы, оцененной Главлитом как идеологически вредной и не подлежащей распространению в СССР. Акт уничтожения, подписанный Володиным Э.В., мною и Кузнецовым, был передан в следственный отдел Куйбышевского РУВД.
В Сусуман Магаданской области, где Азадовский К.М. отбывал наказание, я не выезжал. В мероприятиях, связанных с привлечением агента «Берита», я не участвовал.
Письменные объяснительные начальнику УКГБ представили также наши давние знакомцы Шлемин и Архипов. Владимир Владимирович Шлемин к 1988 году уже был подполковником госбезопасности и возглавлял Кингисеппский горотдел КГБ Ленинградской области. Он сообщил следующее:
Ориентировочно в декабре 1980 года по указанию тов. Николаева Ю.А., в ту пору начальника отделения 1 отдела 5 Службы УКГБ ЛО, я вместе со ст. оперуполномоченным тов. Архиповым В.И. был направлен на обыск, который проводился сотрудниками 15 отделения Управления уголовного розыска ГУВД Леноблгорисполкомов на квартире Азадовского К.М. Перед тем как мы отправились на обыск, я и тов. Архипов В.И. получили инструктаж от тов. Николаева Ю.А., который ориентировал нас на поиск в квартире Азадовского антисоветской или иной политически вредной литературы…
Так как меня интересовала литература, с самого начала обыска и до его окончания я осматривал все книги и рукописи, находящиеся в книжном шкафу. Азадовский сидел у противоположной стены за моей спиной и постоянно «советовал» отложить ту или иную «антисоветскую книгу». Мною было отобрано несколько книг, изданных за рубежом как на русском, так и иностранном языках. Тов. Архипов В.И. и сотрудники милиции осматривали другие предметы, но указать, какие точно, сейчас не могу. Через некоторое время сотрудник милиции обратил внимание присутствующих, что на книжном стеллаже им обнаружен небольшой пакет с каким-то веществом. Повернувшись, я увидел пакет, лежащий на полке уже в развернутом виде. Подошел понятой, засвидетельствовавший факт обнаружения указанного пакета.
Какие конкретно в этот момент Азадовский делал заявления, из-за давности я [указать] не могу. После этого Азадовский попытался позвонить по телефону, но был остановлен тов. Архиповым В.И. Азадовский потребовал внести в протокол, что с ним грубо обращаются, и предъявить тов. Архипова В.И. документы, что он и сделал. Протокол обыска вел сотрудник милиции. Мне известно, что в протокол обыска я как лицо, участвующее в производстве следственного действия, внесен не был. Объяснить причины, почему это произошло, я не имею возможности, однако сознаю свою вину в том, что не настоял на включении в протокол обыска своих данных. Будучи на обыске, я имел при себе только служебное удостоверение сотрудника УКГБ ЛО. После окончания обыска Азадовский был доставлен в 27 отделение милиции. В силу сложившихся обстоятельств в 27 отделении я находился с ним в коридоре. После того как Азадовский был приглашен на допрос, я возвратился в Управление.
Майор госбезопасности В.И. Архипов продолжал в 1988 году службу в главке – он был старшим оперуполномоченным 1-го направления 5-й службы УКГБ:
Докладываю, что по существу обстоятельств работы в 1980 г. по делу оперативной разработки «Азеф» с окраской «антисоветская агитация и пропаганда» на Азадовского Константина Марковича, 1941 года рождения, в соответствии с устными указаниями начальника 4 отделения 1 отдела 5 Службы УКГБ ЛО майора тов. Николаева Ю.А. и начальника 1 отдела 5 Службы УКГБ ЛО майора тов. Алейникова В.П. мною осуществлялись следующие мероприятия:
…По указанию тов. Николаева Ю.А. и тов. Алейникова В.П. я был подключен к оперативной группе милиции тов. Бадаева Ю.М. с целью участия в проведении обыска на квартире Азадовского К.М. под прикрытием работника милиции тов. Быстрова Виктора Ивановича. По требованию Азадовского К.М. во время обыска 19 декабря 1980 года я предъявил ему указанное удостоверение работника ГУВД. Согласно данных мне тов. Николаевым Ю.А. и тов. Алейниковым В.П. указаний, я не участвовал в поиске наркотических препаратов во время обыска на квартире Азадовского К.М., а занимался просмотром литературы, изданной за границей, и записей на предмет выявления документов политически вредного содержания. Часть обнаруженных документов и литературы были у Азадовского К.М. изъяты и включены в протокол обыска.
Указанный протокол мною не подписывался, так как я выполнял только свои задачи, фактически не являясь работником ГУВД, не входил в состав оперативно-следственной группы милиции и не являлся специалистом по борьбе с наркоманией. Категорически отрицаю предположения Азадовского К.М. о моей причастности к якобы имевшему место факту подбрасывания наркотических препаратов в его квартиру во время обыска 19.ХII.80 года, тем более что я не подходил к тому месту, где были обнаружены наркотики. Сотрудник ГУВД Хлюпин, в присутствии двух понятых, обнаружил наркотик (как потом выяснилось) на одной из книжных полок, зафиксировал это в протоколе обыска также сотрудник милиции Арцибушев…