В день задержания Лепилиной загранисточник был оснащен аппаратурой, которая зафиксировала, что Лепилина сама спросила его, принес ли он ей наркотики, т. е. инициатива в получении наркотиков исходила от Лепилиной, ее никто брать наркотики не заставлял, она понимала, что приобретает именно наркотики.
Казалось бы, вот оно, неопровержимое доказательство того, что Светлана сознательно взяла наркотики: магнитофонная запись! Однако и это утверждение не более чем фантазия, призванная доказать вину Лепилиной. Дело в том, что Николаев оказался единственным, кто упомянул об этом важнейшем «доказательстве», да и то лишь в 1993 году! А что же все остальные? Ничего не знали про эту запись? Забыли? Тот же Ятколенко, например, показал в ноябре 1993 года, что «Берит» написал отчет… Зачем, спрашивается, нужен «отчет», когда есть достоверная запись! (Коллеги могли хотя бы договориться, избрав одну версию.)
Но как не было «отчета “Берита”», так не было и магнитофонной записи. Ровно по той же причине – сведения о записи содержались бы в документах проверок, и ее расшифровка была бы серьезным доказательством, которое бы никто не «забыл». Но тот факт, что все оперативные дела к 1993 году были уничтожены, давал участникам давних событий неограниченный простор для фантазий.
Относительно бывшего сотрудника 5-й службы А.М. Федоровича прокуратура 29 декабря сообщила, что ему была вручена повестка, но присутствовавшая при этом супруга чекиста пояснила, что он является инвалидом и «один приехать в прокуратуру не в состоянии, так как он все забывает и может заблудиться, а ей нет времени сопровождать его». Таким образом, опрос лиц, причастных к провокации против Светланы, был завершен без него.
Эти «фундированные» показания бывших сотрудников КГБ позволили прокурору А.М. Бородину сделать в своем постановлении от 31 декабря 1993 года упомянутый выше вывод о том, что Лепилина «без чьего-нибудь принуждения или провокации сознательно приобрела наркотическое вещество, а то, что ее задержание явилось результатом оперативного мероприятия, не имеет какого-либо значения», и, таким образом, прекратить производство по вновь открывшимся обстоятельствам – «за отсутствием оснований к возобновлению дела».
Но Генеральная прокуратура в лице Н.Н. Дедова нашла это постановление неверным и отменила его. Оправдательное решение по делу Светланы нам уже известно.
Комиссия верховного совета
Последняя группа документов, открывшихся летом 1994 года, – это копии входящей переписки председателя Комиссии Верховного Совета РСФСР по реабилитации жертв политических репрессий; они также были приобщены к уголовным делам. Именно благодаря этим письмам Азадовский был признан жертвой политических репрессий и, с другой стороны, стал возможен процесс нового и объективного расследования по делу Лепилиной.
Мы ограничимся лишь одним документом, который, собственно, и послужил основанием для положительного решения Комиссии. Это официальный ответ А.Т. Копылову на его запрос от 12 апреля 1993 года в Управление МФ РФ по С. – Петербургу и области, подписанный заместителем начальника Управления В.Л. Шульцем и датированный 26 апреля 1994 года.
Этот документ тем более ценен, если учесть, что при расстреле Дома правительства осенью 1993 года документы «Комиссии Копылова» пострадали серьезнейшим образом и значительная часть их была безвозвратно уничтожена огнем.
Согласно сохранившимся в Управлении МБ РФ по Санкт-Петербургу и области
архивным материалам житель г. Санкт-Петербурга
Азадовский Константин Маркович.
1941 года рождения, уроженец г. Ленинграда,
проживающий по ул. Восстания д. 10, кв. 51
состоял на оперативном учете Управления КГБ СССР по Ленинградской области с 18.09.1978 года в связи с поступившими в 5 службу оперативными материалами, дававшими основание подозревать его в «измене Родине в форме оказания помощи иностранному государству в проведении враждебной деятельности против СССР», однако 4.10.1980 года окраска дела оперативного учета была изменена на «антисоветскую агитацию и пропаганду с высказываниями ревизионистского характера».
Согласно сохранившейся справке, подготовленной Следственным отделом и Инспекторским управлением КГБ для доклада руководству КГБ СССР по результатам проверки жалобы Азадовского К.М., в материалах дела имелись данные о том, что Азадовский К.М. «являлся автором ряда идеологически ущербных литературных материалов, распространял в своем окружении устные измышления, порочащие основателей и руководителей Советского государства, поддерживал связи с иностранцами, в беседах с ними компрометировал проводимые советским правительством внутриполитические мероприятия и активно использовал их для связи с выехавшими из СССР лицами и получения из-за границы идеологически вредной литературы». В качестве посредника для встреч с иностранцами Азадовский К.М. использовал свою близкую связь Лепилину С.И.
В процессе работы по делу детализованных материалов о проведении Азадовским К.М. враждебной и иной противоправной деятельности получить не представилось возможным. Тем не менее руководством 5 службы УГКБ ЛО в октябре 1980 г. было принято решение о реализации этого дела путем привлечения объекта к уголовной ответственности за совершение общеуголовного преступления. Тогда же УКГБ ЛО информировало Куйбышевское РУВД г. Ленинграда о том, что Азадовский К.М. и Лепипина С.И. занимаются приобретением, хранением и употреблением наркотических веществ, хотя данных об этом в деле не имелось. Приговором 16.03.1981 года Азадовский К.М. был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 3 статьи 224 УК РСФСР, и осужден к 2 годам лишения свободы. В дальнейшем приговор Куйбышевского райнарсуда г. Ленинграда от 16.03.1981 года и определение судебной коллегии по уголовным судам Ленгорсуда от 16.04.1981 года в отношении Азадовского К.М. были отменены постановлением Президиума Ленгорсуда от 29.04.1988 г., а уголовное дело прекращено за недоказанностью.
По результатам проведенного в последующем служебного разбирательства неправомерных действий сотрудников УКГБ СССР по Ленинградской области в отношении Азадовского К.М. приказом начальника Управления от 2.02.1989 года ряд руководителей и оперативных работников УКГБ ЛО был наказан в дисциплинарном порядке.
С оперативного учета Управления МБ РФ по Санкт-Петербургу и области Азадовский К.М. был снят 17.07.1986 г. в связи с окончанием сроков оперативного наблюдения. Материалы дела оперативного учета в отношении Азадовского К.М. уничтожены в 1990 г. в соответствии с требованиями нормативных актов КГБ СССР, регламентировавших в тот период времени сроки хранения оперативных материалов.
Собственно, на этом кончается перечень доступных нам материалов о проверках органами КГБ и прокуратуры событий, связанных с Константином и Светланой Азадовскими. Предполагаем, что отдельные материалы этих проверок, как и показания сотрудников госбезопасности, до сих пор сохраняются в первом экземпляре проверочных дел.
А что же оперативные дела «Азефа», «Берита», «Рахманинова», «Юнги»? Какова их судьба? Они были, как мы помним, своевременно уничтожены в 1990 году…
Завершая этот раздел нашего повествования, мы хотели бы вспомнить четыре строки Николая Заболоцкого из стихотворения «Противостояние Марса»:
Дух, полный разума и воли,
Лишенный сердца и души,
Кто о чужой не страждет боли,
Кому все средства хороши.
Глава 19Последствия разоблачения
Итак, «архивы открыли свои тайны». Это обстоятельство даже сейчас воспринимается как большая и неожиданная удача, а в 1994 году было просто сенсацией. И произошло это «открытие», конечно, не с ведома бывшего КГБ. Вообще, как мы уже заметили, председатель КГБ В.А. Крючков, будучи человеком проницательным и осторожным, постоянно заботился о сохранности архивов своего ведомства, и особенно – в «эпоху перемен». Результатом его предусмотрительности стало уничтожение значительной части архивного фонда КГБ. Как писал пришедший на его место В.В. Бакатин, «печи после сожжения проверены». Вместе с делами рядовых и никому не известных советских поднадзорных были уничтожены в огне, например, 550 (пятьсот пятьдесят!) томов, содержащих материалы оперативной разработки по академику А.Д. Сахарову.
Агентурные дела являются, конечно, важнейшим источником, особенно для установления фактов наблюдения госбезопасности за одними гражданами и сотрудничества с госбезопасностью всех остальных (хотя иногда один и тот же гражданин мог выступать в двух ипостасях одновременно). Но архивы КГБ хранят и безбрежное море других документов; среди них немало исторических свидетельств первостепенной важности. После событий августа 1991 года КГБ начал приоткрывать завесу тайны над той частью своих архивов, что не успела стать добычей пламени; впрочем, это длилось совсем недолго. Вот что сообщает В.А. Крючков в книге воспоминаний, вчерне набросанной им в камере «Матросской тишины»:
Острейшей и важнейшей является проблема архивов [органов госбезопасности]. В 1992 году было принято решение об их опечатывании, они были взяты под строгий контроль. Решение вполне оправданное, но несколько запоздалое. И главный вопрос: кто будет иметь к архивам доступ, на каком уровне будет соблюдаться ответственность за сохранность секретов, за их неразглашение или, наоборот, предание гласности? Неосторожное обращение с архивами может нанести непоправимый ущерб не только всей системе органов госбезопасности, но и государству в целом…
После августовских событий [1991 года] в средствах массовой информации были опубликованы многочисленные документы Комитета госбезопасности, его органов на местах, которым в период их подготовки были присвоены грифы «Совершенно секретно», а то и высший гриф секретности – «Особой важности». В печати появились доклады органов госбезопасности руководству страны и отдельных республик по самым различным вопросам. Были преданы гласности сведения, полученные в результате разведывательных и контрразведывательных операций. Под удар поставлены ценные источники, люди, помогавшие нашей стране. Практика беспрецедентная!