Кто-то совершенно сознательно принял решение посадить двух ни в чем не повинных людей исключительно из собственных карьерных соображений. И еще, может быть, из личной неприязни к таким, как Азадовский, – слишком образованным и независимым.
Сермяжная правда состоит в том, что ведь совершенно незначительные (по меркам того времени, разумеется) причины позволили сломать людям жизни.
Посмотрим еще раз на протокол обыска: ну что такое книги Пильняка и Цветаевой? Какая в этом «клевета на советский строй»? А изъятые фотографии – «Блок в гробу», «Клюев у гроба Есенина», «труп Есенина», «труп Маяковского»… Это и есть «идеологическая диверсия»?
Другое дело – активное и постоянное общение с иностранцами, свободное владение несколькими иностранными языками (при этом без всякой пользы для спецслужб), демонстративный отказ от сотрудничества, машина «Жигули», дубленка, зарплата 384 рубля… Всего этого было вполне достаточно, даже более чем…
Важен в данном случае и «комментарий юриста», который дал для того же номера газеты «Вечерний Петербург» председатель Российского комитета адвокатов в защиту прав человека, выдающийся российский адвокат Юрий Маркович Шмидт (1937–2013):
Дело Азадовского делали руками милиции, потому что не могли «вытянуть» на 70 ст. Это был тогда один из способов убирать неугодных. У КГБ всегда находилась ширма для прикрытия – ОВИР, паспортный отдел – если нужно было, например, отказать в прописке бывшему политзэку. Когда на процессе нежелателен был тот или иной адвокат, председатель коллегии адвокатов, получивший соответствующее указание, просто отказывал ему в подписании ордера на защиту. Суды тоже были послушной игрушкой КГБ. А приказы КГБ исполнялись беспрекословно. И для милиции, и для суда, и для прокуратуры КГБ был вышестоящей организацией. Ведь начальник УКГБ являлся членом бюро обкома, а начальник ГУВД, например, всего лишь рядовым членом обкома. Председатель же горсуда был всего-навсего членом ревизионной комиссии. Так что по партийной иерархии все они обязаны были подчиняться КГБ.
А дело Азадовского осуществлялось по отработанному сценарию – как и дело Рогинского, Владимира Борисова и др. К Борисову на дачу шли с обыском, рассчитывая найти «ГУЛАГ», а не нашли ничего, кроме ржавых патронов времен войны, неизвестно кем и когда выкопанных из земли. И с досады, просто чтобы навредить Борисову, посадили на три года его брата, Олега. Ну а самого Владимира все равно позднее отправили в «психушку», а оттуда в наручниках выслали за границу. Другое дело, что и Вл. Борисов, и А. Рогинский были правозащитниками, Азадовский же политикой не занимался, вот в чем разница. И доказать его причастность к антисоветской деятельности КГБ не смог даже для самого себя. И тогда была организована провокация, сфальсифицированы улики. А это даже по законам того времени было преступлением. По сегодняшнему законодательству это ст. 176 УК России – «Привлечение заведомо невиновного лица к уголовной ответственности». Часть 2 этой статьи, где речь идет о том же деянии, соединенном с «искусственным созданием доказательств обвинения», предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок от трех до десяти лет.
Попытки наказать виновных
Поскольку привлечение Азадовских к уголовной ответственности по фальсифицированным доказательствам, как свидетельствует Ю. Шмидт, само по себе являлось уголовным преступлением, и Азадовский, и петербургские общественные организации стали требовать от государства расследования этих обстоятельств и их правовой оценки.
26 августа 1994 года, когда у Азадовского на руках уже были копии документов КГБ, он обращается в Комиссию по правам человека при Президенте России со следующим заявлением:
…В процессе изучения и анализа двух уголовных дел, моего и С.И. Лепилиной (ныне – Азадовской), Комиссией по реабилитации жертв политических репрессий ВС РФ и впоследствии Генеральной прокуратурой РФ были получены сохранившиеся архивные документы бывших КГБ СССР и УКГБ СССР по Ленинградской области. Из этих материалов явствует, что в сентябре 1978 г. сотрудниками ленинградского КГБ на меня было заведено дело оперативной разработки. Подозревая меня – сразу же подчеркну, что это было совершенно необоснованно, – не более не менее как в измене родине, сотрудники КГБ держали меня под постоянным контролем, расспрашивали обо мне моих знакомых, прослушивали мою квартиру и т. д. Не получив материалов, подтверждающих мою «изменническую» деятельность, КГБ изменил первоначальную формулировку на другую: «антисоветская агитация и пропаганда».
Поскольку «агитация и пропаганда» также не подтвердились, руководством бывшей 5 службы КГБ ЛО было принято решение привлечь меня, а заодно и мою жену, С.И. Лепилину, к уголовной ответственности… Для реализации этого предприятия в среду знакомых Лепилиной был внедрен агент-иностранец, выдававший себя за гражданина Испании. 18 декабря 1980 г. он передал Лепилиной обманным путем (под видом лекарства) пакет, в котором оказалась анаша. На этом основании Лепилина и была осуждена.
Арест Лепилиной был использован как повод для обыска у меня в квартире. Накануне обыска (уже после задержания Лепилиной) ко мне в квартиру обманным путем проник агент КГБ: он и подбросил мне на полку с книгами пакет, «обнаруженный» на другой день во время обыска, который проводили сотрудники милиции совместно с сотрудниками КГБ, прикрывшимися служебными удостоверениями сотрудников милиции. Именно эта «находка» послужила основанием для обвинительного приговора…
Президиум горсуда Санкт-Петербурга подчеркивает, что «решение о реализации оперативной разработки на Азадовского путем привлечения к уголовной ответственности было принято руководством подразделения УКГБ без достаточных оснований, при отсутствии каких-либо данных».
Таким образом, желая «посадить» нас, сотрудники КГБ прибегли к провокации, подлогу, фальсификации доказательств вины и т. д. В этом им содействовали сотрудники милиции и – в известной мере – прокуратуры Куйбышевского района и горпрокуратуры. Все это было не чем иным, как откровенной расправой с двумя гражданами, подчеркиваю еще раз, ни в чем не повинными…
В связи с вышеизложенным прошу Комитет по правам человека ходатайствовать перед Генеральной прокуратурой о возбуждении (по изложенным выше фактам) уголовного дела против виновных сотрудников КГБ, МВД и прокуратуры г. Ленинграда…
Ответа на это обращение Азадовский тогда не получил; оно было спущено в Генеральную прокуратуру, затем в Прокуратуру С. – Петербурга и рассматривалось уже вместе с тем обращением, которое 31 октября, сразу же после появления статьи Нины Катерли, направило по тому же адресу руководство общества «Мемориал» (В.В. Иофе и С.Д. Хахаев):
27 октября в газете «Вечерний Петербург» опубликована статья Н. Катерли «Расправа» с комментарием адвоката Ю. Шмидта, посвященная истории фальсификации «дела Азадовского» 1980 года. В статье выдвинуты обвинения против ряда сотрудников КГБ: Кузнецова А.В., Николаева, Ятколенко и др. в привлечении заведомо невиновного лица (Азадовского К.М.) к уголовной ответственности с искусственным созданием доказательств обвинения (ст. 176 ч. 2 УК РФ). Просим возбудить уголовное дело в отношении поименованных в статье «Расправа» лиц.
Прокуратура твердо хранила молчание. 8 декабря 1994 года «Мемориал» повторил свой запрос. И только 23 декабря начальник отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности Н.А. Винниченко сообщил, что обращение «направлено для рассмотрения по существу в прокуратуру Ленинградского военного округа, осуществляющую надзор за законностью действий военнослужащих». Дальше опять молчание; вопрос, должно быть, оказался не из простых. 19 апреля 1995 года военная прокуратура ЛВО сообщила в «Мемориал», что «по указанию Генеральной прокуратуры РФ о привлечении к уголовной ответственности сотрудников бывшего КГБ СССР дело направлено обратно в прокуратуру С. – Петербурга». И лишь 20 июня 1995 года все тот же Н.А. Винниченко сообщил в «Мемориал» окончательное решение: в возбуждении уголовного дела в отношении бывших сотрудников КГБ СССР «отказано за отсутствием состава преступления».
Не без язвительности руководство «Мемориала» задавало тогда прокурору города В.И. Еременко следующий вопрос:
Просим уточнить, означает ли этот ответ, что по заявлению проводилась какая-нибудь проверка и факты не подтвердились (в этом случае какова оценка публикуемого в газете документа) или что, по мнению петербургской прокуратуры, фальсификация уголовного дела в принципе не образует состава преступления.
Но поскольку в 1990-е годы открытие уголовных дел вследствие подброса наркотика (патронов или иных улик) уже не было редкостью – способ, опробованный на Азадовских, оказался востребован в повседневной работе «органов», – создавать по этому поводу прецедент Генпрокуратура посчитала излишним. Лишним аргументом для прокуратуры стал и статус бывших сотрудников Ленинградского УКГБ, который с тех пор сильно изменился…
Франкфуртский международный аэропорт
Тем не менее нельзя сказать, что ситуация с опубликованием документов КГБ осталась незамеченной для наследников этой могущественной организации. Ведь не зря Азадовскому объясняли некогда в Большом доме, что подобные вещи «затрагивают честь Комитета».
Можно задаться вопросом уже иного, скорее философского плана: есть ли вообще у сотрудников госбезопасности честь и оперируют ли они когда-нибудь такими категориями, как нравственность/безнравственность и т. п.?
Александр Зиновьев в своем бессмертном произведении «Зияющие высоты» (1976) приводит интересное наблюдение над советскими людьми, занимающими номенклатурные посты: «Они суть социальные функции без человеческих примесей. Они проходят такой отбор и такую дрессировку, что в них ничего человеческого сначала не попадает, а потом совсем не остается». И если такое можно было сказать о советском чиновнике, то что уж говорить о сотруднике карательного ведомства?