Приезжает автозак, и конвой забирает группу заключенных для развоза по городу. После прибытия в тот или иной райнарсуд подсудимого конвоируют в специальное небольшое помещение для ожидающих решения своей участи.
Заседание в Куйбышевском райсуде, назначенное на час дня, началось с заметным опозданием. В коридоре теснилось множество людей, и Азадовский, пока его вели в зал заседаний, успел заметить несколько знакомых лиц.
«Встать! Суд идет!» Молодой и уверенный судья Александр Сергеевич Луковников, выпускник юрфака ЛГУ, занимает свое место под гербом РСФСР. Азадовский первым делом подает председательствующему ходатайство о переносе судебного заседания в связи с состоянием здоровья (рассказывает о нанесенном ему по голове ударе дверью). Судья вызывает по телефону доктора из Крестов. Приезжает доктор – тот самый, что несколько дней назад поставил диагноз «сотрясение мозга», измеряет подсудимому давление и письменно свидетельствует, что «гражданин Азадовский практически здоров» и может участвовать в процессе.
Как проходил этот «открытый суд»? Это, конечно, был суд в лучших советских традициях абсолютного бесправия обвиняемого и торжества союза судьи и прокурора, когда адвокату отведена роль статиста, а судьба обвиняемого предрешена заранее.
Желая присутствовать в зале суда, пришло около сорока человек – друзей и знакомых Азадовского. Однако попасть на это заседание удалось не многим. Зал был забит полностью, так что большинство пришедших осталось за дверью. Писательница Нина Катерли, которая тоже пришла на суд, вспоминала впоследствии:
Этот суд я хорошо помню. Точнее, то, что происходило под дверью зала заседаний, куда мне попасть не удалось. Я пришла заранее и была растрогана, увидев в коридоре множество молодых людей. «Студенты. Волнуются. Пришли “поболеть” за своего преподавателя».
Однако перед самым началом заседания «студенты» как по команде поднялись и сгруппировались, загородив дверь. Я подошла к этой двери раньше них и стояла к ней вплотную. Но войти в зал мне не удалось. У «студентов» были крепкие локти, меня притиснули к стене, а чтобы не дергалась, один из них стиснул в руке цепочку кулона, что был у меня на шее, и так потянул, что я чуть не задохнулась. А пока он меня душил, вся команда «студентов» мгновенно заполнила зал. О заседании и приговоре я узнала потом от Якова Гордина, который все-таки проник в зал, предъявив членский билет Союза писателей, которого у меня тогда не было.
Исправим небольшую неточность – это были на самом деле не студенты, а курсанты школы милиции. В результате из друзей подсудимого в зал попали пятеро, да и то чудом: Яков Гордин и Поэль Карп предъявили удостоверения членов Союза писателей СССР, а Генриетта Яновская проявила находчивость:
Воспользовавшись сумятицей, я тоже попробовала рвануть вперед. И вдруг (не знаю, как это случилось, не понимаю, почему?) я крикнула офицеру в дверях, который их пропускал, что я своя, и пролезла у него под рукой. Уселась в зале и стала вокруг себя занимать места – шарфиком, сумочкой, перчатками. Вдруг вижу в дверях близко Каму, подскакиваю к офицеру, опять говорю: «Это свой, это со мной», хватаю его за рукав и с силой втаскиваю в зал. Но всех наших ребят, кроме меня с Камой, в зал так и не пустили, сказали: «Вы не помещаетесь».
Пятой «просочилась» в зал приятельница Азадовского – специалист по истории костюма Алена Спицына. Этими пятерыми, собственно говоря, число сторонников Азадовского на суде и ограничилось.
Такой принцип наполнения зала был испытанным средством и применялся, как правило, в процессах над диссидентами. И это обстоятельство опять-таки добавляло происходящему «политическую» окраску.
Итак, оглашаются участники процесса. Помимо судьи Луковникова, заседатели – Иванов И.П. и Запорожец Г.Р. Государственное обвинение представляет прокурор В.А. Позен – тот же, который прокурорствовал на суде над Светланой. Адвокат – Розановский С.М. От Мухинского училища – «общественный обвинитель» В.И. Шистко. Обвинение – статья 224-3: незаконное приобретение и хранение наркотических веществ без цели сбыта.
О том, что происходило в тот день в зале суда, долго потом говорили в Ленинграде; об этом сообщали «Хроника текущих событий», «Материалы Самиздата», а также «вражеские голоса». Мы же хотим здесь поместить документ, который ранее не публиковался, но может считаться объективным описанием процесса Азадовского 1981 года. Речь идет о записи, сделанной свидетелем этого действа, известным переводчиком, искусствоведом и публицистом Поэлем Мееровичем Карпом. С Азадовским они познакомились в переводческой секции Союза писателей и, в частности, на почве немецкой поэзии – Поэль Карп был талантливым переводчиком с немецкого; в 1978 году в «Литературных памятниках» вышел его перевод поэмы Гейне «Атта Тролль», а в 1970 году в журнале «Звезда» была напечатана рецензия Азадовского на переведенный Поэлем Карпом с немецкого том стихотворений Йозефа Эйхендорфа.
Пытавшийся что-то фиксировать в блокноте по ходу процесса (ему, высокому и статному, выглядевшему внушительно и солидно, не били по рукам), Поэль Карп вечером того же дня переведет сделанные им пометы в связный текст, убористо перепечатав его затем на машинке. Мы не беремся утверждать, что эта запись лишена неточностей, не пытаемся обсуждать и некоторые оценки автора записи. Однако в ней много деталей, не зафиксированных в других материалах.
Прежде чем дать слово летописцу, два слова про сам этот жанр – «запись судебного процесса». Это ни в коем случае не стенограмма, которую ведет секретарь суда и которая часто не слишком отражает реальность, особенно после судейской редактуры. Речь идет именно о журналистской записи судебного процесса. Начало этому специфическому литературному жанру было положено у нас Фридой Абрамовной Вигдоровой (1915–1965), записавшей в 1964 году суд над Иосифом Бродским. Итак, слово Поэлю Карпу:
Уже с двенадцати в коридоре толпа, – частью знающие подсудимого преимущественно люди лет сорока, частью – молодые люди и девушки, явно из одного коллектива. Понемногу число последних нарастает, и они перетекают ближе к двери. Около двух, когда заседание с опозданием на час начинается, десяток молодых людей, появившись из соседней с залом комнаты, оттесняя публику, занимает передние ряды. Потом они сдвигаются, оставляя толпе лишь узкий проход, пропуская к двери своих и тормозя прочих. Двое стоят в дверях, перекрыв их полностью, девушки проскальзывают между двумя крепкими телами, которые, ощутив прикосновение, раздвигаются. Лишь немногим посторонним удается пройти в зал, вместивший человек сорок. Когда зал заполняется, милиция, спокойно наблюдавшая за происходившим, берет на себя наблюдение за порядком, и он немедленно устанавливается. Милиционеры безупречно вежливы и на просьбу пропустить в зал отвечают: «Мест нет!» или «Там полно!». Между тем, речь идет о сугубо уголовном обвинении: приобретение и хранение пяти граммов наркотического вещества без цели сбыта.
Обвиняемый не признает себя виновным. Он просит отложить суд, поскольку у него сотрясение мозга. 10-го вечером при обыске в камере ему, по его словам сознательно, был нанесен удар железной дверью по голове. 11-го утром тюремный врач установил сотрясение мозга, назначил строгий постельный режим на две недели, – суд происходит 16-го. Обвиняемый просит наказать виновных и передает судье список сокамерников, готовых подтвердить его слова. Объявляется перерыв. После перерыва судья сообщает, что врач, осмотрев обвиняемого, счел, что давать показания он может. Факт избиения не обсуждается и не оспаривается. В конце, огласив приговор, судья сообщит, что суд вынес частное определение. Определение он не только не зачитывает, но даже не укажет, в чей адрес оно вынесено, и лишь это даст основание предположить, что все же в адрес тюрьмы.
Обвиняемый дает отвод общественному обвинителю, проректору Мухинского училища Шистко. Повод: проректор только что, как председатель конкурсной комиссии, голосовал за утверждение обвиняемого заведующим кафедрой на следующее пятилетие и предлагал ему обдумать вопрос о вступлении в Коммунистическую партию, а сегодня приходит в суд с характеристикой порочащей его прежнюю жизнь. По мнению обвиняемого, это беспринципно. Прокурор, однако, указывает, что если и можно тут говорить о беспринципности, то лишь о сугубо личной, а в суде обвинитель выступает от имени общественности, чему личная беспринципность помешать не может. Отвод отклоняется.
Поводом для проведения утром 19 декабря у обвиняемого обыска, завершившегося арестом, было задержание вечером 18-го неподалеку от его дома его сожительницы Лепилиной, у которой при досмотре обнаружили наркотическое вещество. Обвиняемый возражает против слова «сожительница». Признавая, что Лепилина в течение нескольких лет была его фактической женой, хотя она и тогда проживала отдельно – в одном из соседних домов, он заявляет, что с августа близкие отношения прекратились. При этом дружба сохранялась, Лепилина по-прежнему располагала ключами от квартиры и продолжала в ней бывать, часто навещая мать обвиняемого даже в его отсутствие. Обвиняемый также утверждает, что в ходе предварительного следствия неоднократно требовал очной ставки с Лепилиной и сейчас так же настоятельно просит вызвать ее в суд как свидетеля. Суд ходатайство отклоняет.
Итак, обнаружение у Лепилиной наркотика имело, по мнению обвинения и суда, столь прямое отношение к обвиняемому, что правомерно повлекло за собой немедленный обыск у него, а удачные результаты этого обыска, обнаружение наркотика у обвиняемого, не только не повели к естественному рассмотрению дела о наркотиках как общего дела обвиняемого и Лепилиной, но повлекли за собой разделение дел и, более того, вопреки всякой логике выяснения истины даже категорический отказ обвинения и суда вызвать Лепилину хотя бы в качестве свидетеля.
Обвинение основано на том, что при обыске инспектор милиции обнаружил на книжной полке пакетик из фольги с пятью граммами коричневого вещества, признанного экспертизой за анашу. Инспектор был вызван в суд в качестве свидетеля, но не явился, находясь, согласно справке из милиции, в командировке. Суд счел возможным рассматривать дело в его отсутствие, учитывая, что он дал показания в ходе предварительного следствия. По ходу процесса выяснилось, что этот инспектор не числился среди направленных для производства обыска и принял в нем участие по личному приглашению другого инспектора, туда направленного.