нимно, а лично от себя. Особенно здесь нужно выделить Иосифа Бродского, чей голос был крайне важен. Лев Лосев, автор биографии Бродского, пишет: «Бродский, при всем его прокламируемом презрении к политике, при всей сложности поэтического мышления, которой соответствовал подчас эпатирующий парадоксализм его эссеистики и публичных выступлений, невольно оказался в роли представителя мыслящей России на Западе. Признавал он это или нет, но общественным темпераментом он обладал и то и дело оказывался втянутым в события политической жизни». И поскольку сам Бродский осознавал вес и значимость своего голоса, он не замедлил вступиться за своего единомышленника.
15 января 1981 года «Русская мысль» напечатала интервью, которое он дал по телефону Владимиру Марамзину. Затем этот текст был перепечатан Сергеем Довлатовым в русскоязычной нью-йоркской газете «Новый американец»:
Арест Константина Азадовского, как любая подобная акция по отношению к деятелям культуры, свидетельствует об определенной закономерности: это результат общего невежества, но и стремление стабилизировать это невежество, ибо только невежество гарантирует устойчивость власти. Более того, речь идет даже не о власти в целом, а об органах госбезопасности, стремящихся навязать населению впечатление, что главной категорией существования является зависимость от них, что именно они распоряжаются существованием. Подобное восприятие действительности возможно только в обстановке отсутствия культуры, ибо всякая интеллектуальная деятельность в принципе ставит под вопрос авторитет власти.
Далее «Русская мысль» поместила текст своего сотрудника Владимира Марамзина, уже более подробный:
Константин Азадовский, 40-летний поэт и переводчик немецкой литературы (Рильке, Фюрнберг, Грильпарцер), известен на Западе по книге «Седьмой сон» («Il settimo sogno»): «Марина Цветаева. Борис Пастернак. Райнер-Мария Рильке. Письма 1926 года», составителем и автором предисловия которой он является.
Его арест означает новый этап войны с интеллигенцией, войны, которая идет в СССР непрерывно, но особенно усилилась в последнее десятилетие. В Москве, центре правозащитного движения, главная охота идет за теми, кто вступается за гонимых. На Украине, в Эстонии, Литве, Армении – за теми, кто хочет сохранить национальную независимость. В Ленинграде, городе культурных традиций, главная забота властей – уничтожить культурный слой и рассечь культурные связи.
Почему в этот раз именно Азадовский? Об этом можно лишь гадать. Прежде всего, КГБ давно затаил на него злобу. В 1969 году суд вынес в адрес Азадовского частное определение за отказ от дачи показаний на процессе его друга (Е. Славинского). Это у нас не прощается и рано или поздно прорастает. Кроме того, семья Азадовских одна из тех старых петербургских интеллигентских семей, которые связывают нас с прежней культурой. Профессор Марк Константинович Азадовский был одним из главных собирателей и теоретиков фольклора, известным не только в России (о его работах по фольклору пишет Ромен Роллан в романе «Очарованная душа», книга 4-я). Его сын долгие годы преподавал немецкий язык и литературу в Ленинграде и Петрозаводске, а последнее время заведовал кафедрой в Ленинградском Художественно-промышленном училище им. Мухиной. Сегодня пришла его очередь. Зловещий знак в том, что его не обвиняют по политической статье (не смогли собрать материала?). Следствие ведет милиция – переулок Крылова, 3. КГБ совершенствует тактику: пакетик с героином, «найденный» на профессорских полках с книгами, – знак времени. Кому-то они подбрасывают валюту, кого-то избивают на улице и после судят за драку. А теперь они все чаще прибегают к наркотикам, считая, что Запад не вступится. Но Запад уже многое понимает. Об аресте Азадовского писала французская газета «Монд» (6 января 81 г.), большую статью дала итальянская «Република» (8 января 81 г.), передавала «Немецкая волна», писали американские газеты. Ленинградский КГБ в который раз демонстрирует свою бездарность. В списке его славных дел рядом с поэтом-«тунеядцем» Бродским теперь стоит профессор-«наркоман» Азадовский.
Благодаря релизам, написанным ленинградскими друзьями, 26 февраля 1981 года «Русская мысль» дала большую аналитическую статью «Дело Константина Азадовского», содержащую канву дела и предположения относительно его причин.
Но не только во Франции «зашевелились» защитники Азадовского. В конце января 1981 года получило известность выступление супругов Льва Копелева и Раисы Орловой, которые в ноябре 1980 года выехали из СССР в ФРГ в научную командировку, а 22 января 1981 года узнали, что «за действия, порочащие звание гражданина СССР» они лишены советского гражданства и, соответственно, не могут вернуться в СССР. Это была, разумеется, спланированная акция, иначе никакая советская инстанция не санкционировала бы их выезд за рубеж, да еще и в «капстрану». Но если для кого-то лишение гражданства и право жить на Западе казалось благом, то для четы Копелевых было трагедией; в тот момент они думали, что больше никогда не увидят своих детей, внуков, друзей, словом, всех тех, кто остался за Железным занавесом.
Копелев был не только правозащитником и соратником Солженицына, но еще и знатоком немецкой культуры, ближайшим другом Генриха Белля (за период их дружбы Белль стал в 1972 году лауреатом Нобелевской премии по литературе). Знакомство Азадовского с Копелевым состоялось в начале 1960-х годов. Азадовский не раз навещал Копелева, наезжая в столицу, причем нередко в 1970-е годы, когда Копелев уже находился «под колпаком» и открыто преследовался за критику власти и публикации за границей. Впоследствии оба – и Копелев, и Азадовский – станут обладателями престижной премии имени Фридриха Гундольфа Германской академии языка и литературы – этой премией награждают писателей и ученых за особый вклад в популяризацию немецкой культуры за рубежом.
При этом Лев Копелев, следует сказать, никогда не называл себя «диссидентом» – он даже сердился, когда его пытались так представить. И это понятно: духовная независимость и твердая гражданская позиция – это не столько качества диссидента/правозащитника, сколько нравственный императив образованного человека в любой исторической ситуации.
И вот, едва оказавшись в Германии, Лев Копелев при первой же возможности упомянул об аресте Азадовского. Его заявление было передано по «Немецкой волне» и другим радиостанциям, а затем напечатано в парижской «Русской мысли» 19 февраля:
О том, что мы лишены гражданства, мы узнали 22 января, в годовщину высылки Андрея Дмитриевича Сахарова. Это случайное совпадение для нас символично.
Нам сейчас очень худо, но куда хуже приходится тем нашим соотечественникам, тем друзьям, которые сейчас в тюрьмах, в лагерях, в тюремных психбольницах. Именно сейчас я хочу снова назвать хотя бы некоторые имена. Это Игорь Огурцов, Сергей Ковалев, Микола Руденко, Татьяна Великанова, Виктор Некипелов, Глеб Якунин, Леонард Терновский, Юрий Орлов, Александр Лавут и недавно перед Рождеством арестованный ленинградец Константин Азадовский. В эти часы я думаю о них и прошу всех, кто услышит или прочтет мои слова, думать и помнить про них. Помнить, что, пока у нас в Советском Союзе преследуют таких людей, как Андрей Сахаров, и всех, кто выступает за правду и справедливость, никто на нашей планете не может чувствовать себя в безопасности.
Мы приехали в Федеративную Республику Германию в ноябре, и, как я уже сказал в первый день журналистам, приехали по приглашению друзей, как частные лица, приехали, чтобы учиться, смотреть, слушать – и не хотели, не собирались заниматься никакой общественной деятельностью. Потому что мы хотели и надеялись вернуться на Родину. Вернуться к нашим детям, внукам, друзьям, к нашим московским письменным столам. Именно поэтому я решительно избегал высказываться на политические темы, потому что знал: любое высказывание может быть злонамеренно истолковано.
И все-таки нас лишили гражданства. Это должно означать, что нас лишают Родины. Но это столь же подло, сколь и глупо. Наша Родина всегда с нами, всегда в нас, пока мы живы. Мы не можем вернуться туда. Это, пожалуй, самое тяжелое, самое горькое, что можно представить себе сегодня. Но это ничего не меняет в нас. Мы остаемся такими же, как были. Вопреки всему, мы верим в Россию, верим в ее бессмертный дух, в ее будущее.
Можно построить стены и границы, можно прислать бездушную бумагу, «…за действия, порочащие…», но нельзя лишить меня того, что я родилась и выросла в Москве, стала литератором, родила дочерей, у меня растут внуки, нажила единственное огромное богатство – друзей в радости и в горе.
Знаю, что тем, кто сидит в тюрьмах, хуже, чем нам. Знаю, что мы – не первые и не единственные, кого лишили гражданства. Но, как и моих предшественников, меня нельзя лишить Родины, родных, родной речи, памяти, любви. В этом для меня единственное утешение в самые страшные часы моей жизни.
Известность и авторитет Льва Копелева в Германии привели к тому, что ряд немецких газет, в том числе и влиятельная «Süddeutsche Zeitung», поместили 24 января перевод его заявления с перечислением всех упомянутых русских фамилий, включая фамилию Азадовского.
26 января 1981 года в самом известном западногерманском журнале «Der Spiegel» было напечатано трехстраничное интервью редакции с Копелевым, которое тот дал в Бонне. В ходе беседы его специально спрашивали об Азадовском, ибо факт обнаружения наркотиков у Константина и Светланы вызывал на Западе определенное недоверие. Но Копелев отрезал, сказав, что истинная причина ареста – «контакты с заграницей, с диссидентами и их друзьями».