ю. Береги себя. Начинай готовить мне ответное письмо.
P.S. 27-го утром. Я еще здесь. К. А.
Однако «здесь» он оказался надолго. Если до этого момента передвижение по просторам необъятной родины шло обычным и не самым медленным темпом, то в Магадане стоп-кран оказался кем-то сорван, и Азадовский пробудет в учреждении ИЗ–47/1 почти месяц. Это было печально известное место, пересыльный пункт магаданских и частично якутских лагерей. Над этим местом тяготел призрак ГУЛАГа, незримо стояли тени миллионов, прошедших через Колыму в 1930–1950-е годы. А колония в Сусумане, куда этапировался Азадовский, могла показаться даже благополучной – в том смысле, что это была единственная зона общего режима в Магаданской области, куда определялись «первоходки» и «легкостатейники». Другие колонии Магаданской области были страшнее: в поселке Талая – колония усиленного режима, для первоходок с тяжелыми статьями (там ранее отбывал наказание Андрей Амальрик); еще две колонии – строгого режима: в районе Новая Веселая под Магаданом и в поселке Уптар; и, наконец, в поселке Омчак, где заночевал конвой по пути из Магадана в Сусуман, – тюрьма особого режима (для «полосатиков», то есть в полосатых робах). Эти подробности приводятся нами исключительно по той причине, что адресаты всех перечисленных заведений содержались в тесном Магаданском СИЗО практически вместе, с отделением только особо опасных.
Но в действительности почти месяц пребывания в магаданской тюрьме оказался не столь тяжким, если сравнивать с другими «транзитками», выпавшими на долю Азадовского. Как можно понять по способу, каким Азадовский добирался из Хабаровска в Магадан, сама практика этапирования заключенных с «материка» в учреждения Магаданской области в те годы уже была редкостью. Потому и использовались регулярные рейсы «Аэрофлота», где наряду с пассажирами летел конвой и зэки с вещмешком и «браслетами» на руках. Магаданские «исправительные учреждения» обслуживали преимущественно Магаданскую область и отчасти Якутию.
Эта географическая отделенность былой столицы ГУЛАГа от «материка» уже не производила в 1981 году того чудовищного впечатления, какое ожидалось. Азадовский с удивлением отмечал, что магаданская тюрьма оказалась ощутимо лучше, нежели прочие тюрьмы, с коими он познакомился во время этапа. И по условиям, и по обстановке, и даже по кормежке. И когда впоследствии Азадовский делился своим впечатлением с теми, кто тоже имел опыт и право сравнения Магаданской тюрьмы с «материковыми», он находил полное сочувствие. Почему так? Почему после пяти больших тюрем магаданская оказалась каким-то «оазисом»? Неужели тени тех миллионов, чьи кости легли в магаданскую землю, осеняли ее и напоминали о себе нынешней власти?
Итак, он провел здесь почти месяц. Причина этого «усиления режима» до сих пор документально не установлена, хотя в то же время и совершенно прозрачна: она была ровно той же, по которой он долго оставался в Крестах. Опять где-то кто-то решал его судьбу: что с ним делать? Высылать – не высылать. Но в конце концов решение было принято, и 20 августа в «кормушке» камеры раздалось знакомое: «Азадовский! С вещами!» Автозаком он был довезен до зоны строгого режима в поселке Омчак, где была запланирована ночевка. Неизвестно, увидел ли он большой транспарант, который запечатлен в воспоминаниях об этой зоне:
РАБОТА ОТГОНЯЕТ ОТ НАС ТРИ ВЕЛИКИХ ЗЛА:
СКУКУ, ПОРОК И НУЖДУ
Вечером 21 августа 1981 года конвойный автозак привез его в Сусуман, и на следующий день он уже писал матери:
…Спешу сообщить тебе, что с сегодняшнего дня я нахожусь в колонии и что теперь, наконец-то, ты можешь беспрепятственно и неограниченно писать мне по адресу, указанному на конверте.
Меня очень тревожит долгое отсутствие вестей от тебя, твое самочувствие. Хотелось бы также знать состояние моего дела и что от меня требуется…
Получала ли ты письма, которые я писал тебе из Магадана, Хабаровска и т. д.?
Я совершенно здоров (и физически, и психологически).
Как сложится моя ситуация здесь, в Сусумане, сказать пока трудно. Во всяком случае, дни идут, и уже одно это обнадеживает.
Это письмо Лидия Владимировна прочитает 5 сентября. Но 3 сентября она уже получила извещение из колонии – оно было отправлено 26 августа, но не проверялось цензурой, а потому добиралось до Ленинграда неделей меньше.
«26» августа 1989 г. 25/5-4286
гр. Брун Лидии Владимировне г. Ленинград,
Ул. Восстания 10, кв. 51
Сообщается, что Ваш сын Азадовский Константин Маркович прибыл «21» августа 81 г. для отбывания срока наказания в учреждение АВ-261/5 по адресу: г. Сусуман, Магаданской области.
В соответствии с законом осужденный Азадовский имеет право в течение года получить две бандероли, три краткосрочных свидания, два длительных свидания, отправлять без ограничений писем в месяц, получать письма без ограничения.
По отбытии половины срока наказания также разрешается получать в течение года три посылки или передачи весом не более 5 килограммов.
В посылках и иных почтовых отправлениях, а также в передачах запрещается пересылать осужденным предметы, изделия или вещества, перечисленные на обороте. Им может быть направлен также ограниченный ассортимент продуктов питания.
Свидания осужденным разрешаются не более чем с двумя взрослыми лицами. О времени прибытия на свидание осужденный Азадовский Вас известит.
Предметы, изделия и вещества, изъятые из гражданского оборота.
Все виды огнестрельного и холодного оружия.
Деньги, ценные вещи и ценные бумаги.
Оптические приборы.
Наручные и карманные часы.
Все виды алкогольных напитков, духи, одеколон и иные изделия на спиртовой основе.
Наркотические и лекарственные вещества, предметы медицинского назначения.
Любую радиоаппаратуру, пишущие машинки, множительные аппараты. Ножи, бритвы (кроме механических) и другие острорежущие и колющие предметы, зажигалки.
Всевозможный слесарный, столярный и другой инструмент.
Игральные карты.
Фотоаппараты, фотоматериалы и химикаты.
Любые документы, кроме копий приговоров и определений судов.
Топографические карты, компасы.
Военную и другую форменную одежду, принадлежности к ней, а также верхнюю одежду, головные уборы и обувь (за исключением тапочек).
Цветные карандаши, краски, копировальную бумагу.
Хлеб, хлебобулочные изделия.
Сельдь.
Консервы рыбные, мясо-растительные, сало-бобовые, овощные, фруктовые.
Жиры (масло растительное, масло сливочное, маргарин, комбижир, сало шпик).
Сыр.
Конфеты, повидло, джем.
Лук репчатый, чеснок.
Табачные изделия (за исключением папирос и сигарет).
Примечание. В бандеролях из продуктов питания разрешается направлять только сухие кондитерские изделия, за исключением шоколада и изделий из него.
Глава 9Химия и жизнь
ульяновка
Вернемся к Светлане. На вынесенный ей 19 февраля 1981 года Куйбышевским райсудом обвинительный приговор она подала кассационную жалобу, написанную при помощи адвоката Бреймана. В сущности, она лишь просила смягчить наказание, потому что приговор лишал ее жилья – трех сугубо смежных комнат на улице Желябова: они подлежали изъятию сразу после вступления приговора в законную силу. Но коллегия по уголовным делам Ленгорсуда, что нетрудно было прогнозировать, в своем заседании 5 марта не изменила решение суда первой инстанции.
Без долгих проволочек, сразу же после Международного женского дня 8 марта, гражданка Лепилина была этапирована в учреждение УС-20/2 – женскую исправительно-трудовую колонию общего режима в поселок Ульяновка (до 1922 года – Саблино) Тосненского района Ленинградской области. Колония эта существует поныне, сохранилась и неразбериха в названиях: поселок Ульяновка путают с расположенной там же железнодорожной станцией Саблино, посему это воспитательное заведение именуют чаще всего саблинской женской зоной.
Светлана прибыла на зону в подавленном состоянии, хотя свежий воздух после Крестов давал себя знать; после тюремных камер ей дышалось легче. А кроме того, она не столкнулась с этапом, что было, конечно, счастьем. Близость к Ленинграду обещала свидания, положенные ей по закону. Исправительно-трудовой кодекс предполагал в ее случае три краткосрочных свидания (до четырех часов) и два длительных (до трех суток) в год; хотя краткосрочное, по усмотрению администрации, могло оказаться и получасовым, ведь абсолютно все – и количество, и продолжительность свиданий – зависело от начальства.
Собственно, только в Саблине Светлана смогла узнать, наконец, о судьбе Кости – после 16 марта ее настигло известие о вынесенном ему приговоре. Светлана была раздавлена, чувство вины душило ее. Внушала себе, что, если бы не она, не было бы и повода для обыска, не было бы и приговора; чувствовала себя и виновницей, и обузой. Она была на последней грани, но помета на ее деле заставляла администрацию колонии следить за тем, чтобы новоприбывшая зэчка не совершила с собой что-нибудь непоправимое.
Вероятно, относительно женской зоны у читателя, может быть, существует мнение, что она не столь жестока, как мужская. В действительности это, увы, не так, и нравы на женской зоне еще более суровы. (Это обстоятельство роднит их, нам кажется, с совершенно несопоставимым – с женским монастырем, имеющим ровно то же отличие от мужского.)
Но начальство зоны не гнобило Светлану умышленно, и она не чувствовала на себе какого-то особенного внимания. Начальство не лишало ее свиданий, не закрывало в штрафной изолятор. Вообще она довольно быстро поняла, что и на зоне тоже живут люди. А сильный характер и доброе, отзывчивое сердце помогли ей вписаться в лагерную жизнь – быстро и без особых конфликтов.