Примерно так это и происходило. Прошел месяц, потом другой, потом третий… Наступил новый, 1988 год. Ответа не было. Вообще такая реакция была объяснима и без подоплеки дела: ведь по данным, которые были озвучены на Съезде народных депутатов СССР 8 июня 1989 года, в 1988 году Прокуратура СССР рассмотрела 110 тысяч (сто десять тысяч) жалоб, писем и ходатайств граждан. Можно ли было при таком количестве обращений надеяться на объективное и всестороннее исследование дела Азадовского?..
Из редакции время от времени звонили в Генеральную прокуратуру, там отвечали: «Ждите». Но журналисты так и не дождались ответа. Между тем 26 февраля 1988 года Президиум Верховного Совета СССР назначает нового первого заместителя генерального прокурора СССР – им становится бывший министр юстиции РСФСР А.Я. Сухарев. Что делает Щекочихин? Сразу же, в марте 1988-го, из редакции отправляется еще одно письмо (уже на имя нового первого заместителя генпрокурора), в котором газета сетует на то, что Генеральная прокуратура в лице О.В. Сороки пять месяцев хранила молчание, и «Литературная газета» надеется, что Александр Яковлевич в своей работе на столь важном посту будет более внимателен к обращениям граждан, как того требует курс страны на демократизацию и гласность.
Одновременно «Литературная газета» пересылает А.Я. Сухареву копию письма Азадовского от 10 марта 1988 года. Это письмо, написанное по просьбе Щекочихина, и было формальным основанием для повторного обращения «Литературной газеты». Заканчивалось оно словами:
Ответа из Прокуратуры СССР, куда были направлены все названные выше бумаги, я не имею до сих пор. Тем временем в г. Ленинграде меня по-прежнему не оставляют в покое: сотрудники милиции систематически вызывают меня и мою жену, ведут со мной провокационные разговоры. Их действия я не раз обжаловал в законном порядке, что видно из прилагаемых документов.
Хочу обратить Ваше внимание на следующее обстоятельство: Инспекция по кадрам ГУВД Леноблгорисполкомов, разобравшись в деле по существу, признала обжалуемые мной вызовы необоснованными. Однако Ленгорпрокуратура – инстанция, казалось бы, призванная надзирать за действиями ленинградских органов – постоянно отделывается в отношении меня отписками.
Прошу «Литературную газету» довести это мое письмо до сведения сотрудников Прокуратуры СССР, непосредственно занятых проверкой по моему заявлению и письму группы писателей.
Неверно думать, что Щекочихин возлагал какие-то особые надежды на Сухарева. Правильнее будет сказать, что он попытался сыграть на кадровой перестановке в Генеральной прокуратуре. Ведь он не мог слишком рассчитывать на Сухарева, отношение которого к либеральной части интеллигенции было известно давно.
Дело в том, что 27 октября 1976 года в «Литературной газете» было напечатано пространное интервью А.Я. Сухарева (он занимал в тот момент пост первого заместителя министра юстиции СССР) корреспонденту газеты В. Александрову. Это интервью получило тогда поистине всемирную известность: Сухарев в нем давал оценку Владимиру Буковскому, который в тот момент находился во Владимирской тюрьме. При этом суждения Сухарева сильно отличались от тех, которые предъявило обвинение, и не в лучшую сторону. В заявлении Московской Хельсинкской группы, принятом по этому поводу, отмечалось: «Во всем, что говорит Сухарев о Буковском, бесспорно соответствует действительности только то, что Буковский родился в 1942 г. и окончил среднюю школу». Все остальное – что Буковский «нигде постоянно не работал», «призывал к свержению советского государственного строя», что «его деятельность направлялась из-за рубежа пресловутым НТС» и т. д. – было чистым вымыслом.
В том же году журнал «Новое время» поместил выступление Сухарева под говорящим заголовком «О некоторых недобросовестных ревнителях “прав” советского человека». На этот раз замминистра юстиции утверждал, что в СССР «в области реального обеспечения прав человека уже давно достигнут такой уровень, о котором рядовые граждане в так называемом “свободном” мире могут только мечтать». Сухарев коснулся в этой беседе и судебного разбирательства по делу С.А. Ковалева (Вильнюс, 9–12 декабря 1975), которое, по его словам, «было проведено тщательно, глубоко и объективно».
Когда же в 1978 году Сухарев защищал в Академии общественных наук при ЦК КПСС кандидатскую диссертацию на тему «Правовое воспитание трудящихся в развитом социалистическом обществе», он не преминул в своем автореферате отметить:
Очередным политическим фарсом является, в частности, спекулятивная шумиха вокруг надуманного вопроса о «нарушениях прав человека» в социалистических странах, призванная ввести в заблуждение мировое общественное мнение, оправдать произвол и репрессии против трудящихся в капиталистических государствах…
Что же можно было ожидать от А.Я. Сухарева? С учетом сказанного выше – только чуда.
Протест А.Я. Сухарева
И вот происходит невероятное. 30 марта 1988 года первый заместитель Генерального прокурора СССР А.Я. Сухарев, как обладающий полномочиями опротестовывать приговоры, определения и постановления любых судов РСФСР (согласно статье 371 УПК), направляет в адрес Президиума Ленгорсуда документ, в котором ставит вопрос об отмене судебных решений 1981 года в отношении Азадовского. По действовавшему УПК это означало, что Президиум Ленгорсуда рассмотрит в ближайшее время этот протест в порядке надзора и либо примет его во внимание (с отменой приговора и дальнейших определений), либо оставит без удовлетворения. Последнее было практически невозможно – Ленгорсуд не стал бы открыто ссориться с Генеральной прокуратурой. То есть уголовное дело в отношении Азадовского подлежало пересмотру.
Нужно отдать должное Сухареву, который 26 мая 1988 года будет утвержден в должности Генерального прокурора СССР: его деятельность в тот исторический момент сопровождалась важными свершениями. Выступая 9 июня 1989 года на Съезде народных депутатов СССР, Сухарев заявил, что только за 1988 год
2182 человека мы вынуждены были отпустить или из следственных изоляторов, или из зала суда, потому что эти люди неправильно были арестованы, потому что они были неправильно репрессированы. Это же безобразие! А всего шесть с половиной тысяч таких людей пострадало. Я говорю только о тех людях, которые уже, как говорится, под стражей находились. Это – вопрос принципа. (Аплодисменты.)
Среди народных депутатов, которые в тот день задавали Сухареву вопросы, был академик Сахаров, напомнивший Сухареву о памятном интервью, посвященном делу Ковалева. И вот каков был ответ:
Я допускаю и не исключаю, что, возможно, в 1975 году, давая интервью, у меня могла быть соответствующая оценка. Товарищ Сахаров, хочу, чтобы Вы поняли мое кредо, мое отношение к делам по так называемой «антисоветской агитации и пропаганде» по известной статье 190-1. Это отношение давно известно. Многие присутствующие юристы его знают. Это принципиальное отношение, мы должны многое пересмотреть в этих вопросах, и я был одним из авторов их решения на демократических путях. Думаю, что это правильно.
Весть о вынесенном Сухаревым протесте достигла «Литературной газеты» – редакция получила письменный ответ Генеральной прокуратуры. Щекочихин тут же позвонил в Ленинград – это была невероятная новость. Однако суть протеста оставалась не совсем ясной до тех пор, пока в начале мая Азадовский сам не получил по почте письмо за подписью А.Я. Сухарева от 25 апреля. Прочитав этот документ, Азадовский, уже отпраздновавший внутренне эту победу, на самом деле скорее расстроился. Из-за Светланы.
Гр-ну Азадовскому К.М.
Ваши жалобы, поступившие из редакции «Литературной газеты», рассмотрены Прокуратурой Союза ССР. Истребованы и проверены в порядке надзора уголовные дела в отношении Вас и Лепилиной С.И.
Ваше утверждение, что наркотическое вещество Лепилиной передал провокатор, а основным доказательством ее виновности были показания соседки Ткачевой, данные ею из мести, является несостоятельным. Ткачева в суд не вызывалась и им не допрашивалась, никаких ссылок на ее показания в приговоре нет, а на предварительном следствии она была допрошена лишь о круге знакомых Лепилиной. Сама Лепилина как на предварительном следствии, так и в суде виновной себя признала и рассказала, как и при каких обстоятельствах она приобрела у одного испанского гражданина изъятое у нее наркотическое вещество. Оснований для опротестования приговора в отношении ее не имеется.
Что касается судебного следствия по Вашему делу, то оно действительно проведено односторонне и неполно. По этим основаниям в Президиум Ленинградского городского суда принесен протест, в котором поставлен вопрос об отмене судебных решений в отношении Вас и возращении дела на новое судебное рассмотрение.
29 апреля состоялось заседание Президиума Ленгорсуда, проходившее под председательством все того же В.И. Полуднякова (подписавшего в свое время отказ в пересмотре дела Азадовского). Первый заместитель прокурора Ленинграда (в тот момент и.о. прокурора города) В.А. Немченко, представлявший это дело, дал свое заключение, дублировавшее позицию московского начальства. Соблюдая букву закона, Президиум Ленгорсуда, а также прокурор Ленинграда должны были основывать свое заключение на подлинных материалах уголовных дел Азадовского и Лепилиной, которым надлежало вернуться на берега Невы одновременно с сухаревским протестом. Но как это было на самом деле, не совсем ясно. Возможно, в эти дела никто и не заглядывал, потому как одного только протеста А.Я. Сухарева было достаточно для решения вопроса. Оспаривать Москву никто не собирался.
Итак, 29 апреля Президиум Ленгорсуда признал справедливым протест А.Я. Сухарева и констатировал нарушение 20-й статьи УПК, положения которой требуют от органов следствия, суда и прокуратуры «всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела». В постановлении, окончание которого мы приводим, об этом было сказано более конкретно: