Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование — страница 94 из 142

Арцибушев: Мне объяснили, что Лепилина человек, которая выполняет определенное поручение.

Адвокат: Следователь?

Арцибушев: Да нет, я сейчас не помню, но так стоял вопрос.

Адвокат: Так стоял вопрос, неизвестно от кого, что Лепилина выполняет посреднические функции при передаче наркотиков?

Арцибушев: Нет, нет, вообще. То, что она наркоманка, я никогда даже не предполагал.

Адвокат: Каким образом и кто обосновал немедленное производство обыска именно у Азадовского?

Арцибушев: Ну раз шла к нему, как мне пояснили.

<…>

Адвокат: И вы лично ездили к прокурору?

Арцибушев: Я сказал, что без санкции прокурора мы не поедем на обыск.

Адвокат: Без санкции вы не поедете на обыск?

Арцибушев: По-моему, руководство, куйбышевское, договаривалось, звонили, и я ночью ездил домой к прокурору в другой район.

Адвокат: Но все-таки ночью – это когда, постарайтесь припомнить время, уточните?

Арцибушев: До двух часов ночи или в час ночи, не знаю…

Адвокат: Какие исключительные обстоятельства обнаружились при задержании Лепилиной, которые позволяли бы ночью предпринять такую деятельность?

Арцибушев: Я так понял, что руководство Куйбышевского РУВД, в частности начальник следствия, сам договаривался с прокурором, для того, чтобы он ждал; он был дома, по-моему, еще собака у него была, у прокурора…

Адвокат:…Кто, как фамилии, должность того руководства, на которое вы все время ссылаетесь, кто вам давал такие указания?

Арцибушев: Я вас понял. Начальник следствия был, по-моему, Сапунов, полковник Сапунов, он принимал участие в этом…

Адвокат: Но лично вы докладывали…?

Арцибушев: Ну, конечно, докладывал. Знал об этом и Бадаев Юрий Михайлович, бывший начальник 12-го отделения.

Адвокат: Когда он знал, ночью?

Арцибушев: Они все находились, все находились в это время на работе.

Адвокат: Ну вот, кому лично и что вы докладывали?

Арцибушев: Ну, во-первых, о том, как Лепилина была задержана, сразу по телефону позвонили, то ли из штаба ДНД, не помню. И что ее повезли. Ну, все были в курсе дела, вплоть до того, что Кокушкин [начальник ГУВД, генерал. – П.Д.] был в курсе дела, да все были в курсе.

Вопросы относительно других участников обыска задавал Арцибушеву судья Цветков. Но здесь Арцибушев старался держаться официальной версии. О том, что в обыске принимали участие сотрудники КГБ, он, конечно, знал. Знал в декабре 1980 года, помнил, само собой, и сейчас. Но страх сболтнуть лишнее был слишком велик…

Арцибушев: Обыск у Азадовского проводили: я, Хлюпин, потом были еще двое сотрудников; и понятые были, кажется, из комсомольско-оперативного отряда, сейчас я точно не помню… Константинов, я вспомнил, молодой, небольшого роста, по-моему, на заводе работает. Из сотрудников были Николай Николаевич [Хлюпин], сейчас за дверью находится, и были, значит, еще сотрудники, их нам начальник, по-моему, дал, вот они с нами и поехали.

Судья: Ну, а фамилии их?

Арцибушев: Я не помню, но знаю, что не с нашего отдела, но их с нами послал кто-то из наших руководителей из Управления уголовного розыска.

Судья: Но вы знали, кто они такие?

Арцибушев: Нет, я с ними не общался, но я их видел, так как работаю давно.

Судья: И вы знаете их как работников аппарата УВД?

Арцибушев: Нет, я, честно говоря, не знаю, кем они работают.

Судья: А удостоверения у них были какие?

Арцибушев: Удостоверения я их посмотрел, удостоверения были работников милиции…

[Тем самым Арцибушев косвенно подтверждает, что сотрудники КГБ действительно имели при себе документы прикрытия. – П.Д.]

Судья: Значит, ваше руководство дало вам их в помощь. А еще кто-либо из сотрудников приезжал?

Арцибушев: В конце, по-моему, [мы] позвонили Зигаленко, в то время начальник уголовного розыска (позже заместитель Куркова); позвонили с квартиры, просили машину, потому что обыск длился долго, кажется, с восьми утра. На обыск, значит, брали какую-то женщину, которая звонила в квартиру, чтобы открыли, она сказала, что телеграмма. Двое человек понятых, шесть человек всего было.

Судья: Шесть человек с понятыми, а вот пятый кто-нибудь из работников был?

Арцибушев: Сейчас я не помню, но, по-моему, кто-то приезжал.

Судья: Но тот, который приезжал, вы его знаете?

Арцибушев: Может быть, с Куйбышевского РУВД. Может, с Управления, не знаю. Нам прислали машину, чтобы увезти [Азадовского и изъятое при обыске] в Куйбышевское РУВД.

Особенное внимание обращено было на обстоятельства обнаружения наркотика. Здесь Арцибушев фактически встал на сторону обвиняемого, и это было, конечно, из ряда вон выходящим событием.

Арцибушев: Во время обыска Николай Николаевич Хлюпин достал со стеллажа наркотик.

Судья: Вы видели?

Арцибушев: Да, я рядом стоял, и Константин Маркович сказал: «Вы покраснели, вам стыдно, что вы, мол, делаете?» Такая вот реакция была. А Николай Николаевич говорит, я и сам удивился, действительно покраснел, в недоумении был… (Смех в зале.)

Судья: А почему вы считаете, что он растерялся и покраснел даже. Это отчего?

Арцибушев: А удивился! Я находился рядом, и у Константина Марковича создалось такое впечатление, что это Хлюпин подложил ему пакет, но фактически он не мог этого сделать… То, что пакет был и он взял его, наткнувшись на него, в руки, – это я утверждаю точно…

Судья: А в какой момент Азадовский произнес свои слова?

Арцибушев: Где-то буквально сразу, почти следом. Он сказал, что знал, слышал, что такие вещи делаются, но что с ним такое произойдет, – не ожидал.

<…>

Арцибушев: Да я практически сразу говорил, что у нас впечатление такое создалось, у сотрудников, что кто-то ему наркотик подложил.

Адвокат: Значит, у вас создалось впечатление, что кто-то ему наркотик подложил?

Арцибушев: Кто-то был заинтересован в том, чтобы он был арестован.

Адвокат: А кто именно, у вас не создалось такое впечатление?

Арцибушев: Я думаю, что враги его, у каждого человека есть враги.

Интерес присутствующих вызвал также допрос понятого Константинова, который, как и ранее, утверждал, что совершенно случайно оказался в 8 утра у вестибюля станции метро «Площадь Восстания». А тот факт, что он возглавлял у себя на предприятии оперативный комсомольский отряд дружинников (ОКОД), было случайным совпадением. Приведем фрагмент, опубликованный впоследствии Юрием Щекочихиным:

Вопрос к Константинову. Как вы оказались понятым?

Ответ. При выходе из метро «Площадь Восстания» ко мне подошел работник милиции и попросил помочь.

Вопрос. Где вы живете?

Ответ. На Васильевском острове.

Вопрос. Как вы оказались в такой ранний час на площади Восстания, то есть в другой части города?

Ответ. (Пауза.) С целью пройтись…

Вопрос. Какой общественной работой вы занимались в 1980 году?

Ответ. Я был руководителем комсомольского отряда у себя на предприятии.

Вопрос. Вы продолжаете утверждать, что оказались понятым при обыске случайно?

Ответ. (Пауза.) Да…

Вопрос к сотруднику милиции Арцибушеву. Случайно ли вы подошли к Константинову?

Ответ. Еще вечером было договорено, что ребята из комсомольского оперативного отряда поедут с нами в качестве понятых на обыск. Мы договорились встретиться возле станции метро «Площадь Восстания».

Вопрос к Константинову. Когда вы пришли домой к Азадовскому, вас не удивило, почему у него собираются делать обыск?

Ответ. Я обратил внимание, что у него в доме очень много книг на иностранных языках…

Финальный аккорд прозвучал при допросе Николая Николаевича Хлюпина, 1953 года рождения, который, ссылаясь на несовершенную память (что в общем-то могло быть близко к истине – прошло как-никак семь с половиной лет), стал рассказывать, как он обнаружил пакетик с наркотиком. Хлюпин знал, что Азадовский подозревает именно его в подбросе зелья, и пытался, само собой разумеется, отвести от себя всяческие подозрения. Но поскольку к тому времени суд уже выслушал показания Арцибушева, фактически поддержавшего Азадовского в том, что наркотик ему кем-то подложен, то Хлюпин оказался как бы приперт к стенке.

И когда Азадовский, задавая вопросы, начал на него наседать, Хлюпин в ответ произнес фразу, зафиксированную в протоколе: «Книжные полки, где я обнаружил пакет с наркотиками, до меня осматривали сотрудники КГБ, и у Вас есть те же основания подозревать их, как и меня!»

Эти откровения Арцибушева и Хлюпина если и не решили исход дела, то серьезно его предопределили. Если уж старший в группе, производившей обыск, специалист по борьбе с незаконным оборотом наркотиков в утвердительной форме заявляет, что обнаруженная улика подброшена обвиняемому неизвестным лицом, значит, дело принимает совсем иной оборот. А заявление Хлюпина подтвердило, что в обыске принимали участие не зафиксированные в протоколе и процессуально не идентифицированные лица, да еще сотрудники КГБ. Слова Хлюпина, хотя бы и сказанные в запальчивости, напрямую связывали с этими сотрудниками появление наркотика в квартире Азадовского.

О том, что Арцибушев в какой-то мере стыдится своего участия в этом деле и что ситуация, в которой он оказался, не доставляет ему особого удовольствия, Азадовскому было известно давно. Ведь еще в день ареста Арцибушев признался в коридоре 27-го отделения милиции, что «все это» ему самому не по душе: капитан Арцибушев, безусловно, уже сознавал, что его руками будут упрятаны за решетку люди, вина которых, мягко выражаясь, не очевидна. Но что на суде он пойдет дальше душевных переживаний и ударится в откровения, оказалось полной неожиданностью.

Что же заставило Арцибушева, который был одним из тех, с чьей помощью вершилось в те времена «правосудие», кто руководил обысками у Льва Друскина и Константина Азадовского, работал рука об руку с сотрудниками КГБ и считался, видимо, надежным солдатом родины, дать такие показания? Конечно, он сказал не всю правду, но и того, что он сказал, было достаточно. И хо