«…Куда ж нам плыть?»
Книга окончена. Но не размышление. Что нам – теперь уже вместе с вами, уважаемые читатели, – ещё только предстоит выяснить и осознать? Одним из самых широко употребляемых слов сегодня является слово «кризис». Оно «как бы объясняет» происходящее, а на деле запрещает думать о нём. Потому и распространено так широко. А ведь суть вовсе не в каком-то безличном мировом «неустройстве», «беспорядке», «диспропорции», а в том, чем заняты, что делают, к чему стремятся конкретные участники мирового исторического процесса. Может быть, они сообща ищут путь к вечному миру и взаимопомощи, всячески пытаются слиться в единое человечество? А чтобы им «помочь», нужно нам всем в это искренне поверить? Желательно взявшись за руки и крепко обнявшись? Мы уверены, что если такие объятия и состоятся, то недосчитаемся многих, кто будет задушен мгновенно или, наоборот, нарочито медленно, насколько позволят стратегия и тактика обмана. Мы знаем на опыте последних тридцати лет, что объявление врага другом в порядке односторонней инициативы ни к чему хорошему не приводит. И не только нас, но и врага. Поскольку он наглеет, распоясывается и теряет способность к рациональному мышлению. А только оно и может быть единственным гарантом коллективной (межгосударственной) безопасности.
Двадцатый век прошёл под знаком противостояния вовсе не капитализма и коммунизма. Капитализм – каким его описывал Маркс – скончался на полях мировой войны в двух отделениях с антрактом. Коммунизм противостоял нацизму и фашизму, с ними он и вёл непримиримый кровопролитный бой. А учитывая тот факт, что немецкий нацизм представлял собой особую политическую технологию расизма – стратегии Европы и, прежде всего, англосаксонской цивилизации (расы) – приспособленную для отдельного национального государства, то ясна и цена нашего союзничества в войне с Германией. Англосаксонское орудие, направленное против русских, вышло из-под контроля и стало угрожать своим создателям. Этот сюжет повторяется сегодня в напряжённой «работе» США по созданию террористических формирований (в форме якобы «войны» с ними) и направлению их в наше «подбрюшье».
Англосаксонской расовой борьбе, на острие которой оказались самозваные немцы, мы противопоставили стратегию борьбы классовой, социальной – и победили в военном конфликте. Вся наша жёсткая внутренняя коммунистическая организация русского общества и государства в XX веке была подчинена этой цели и была обусловлена необходимостью уничтожить противопоставленную нам расистскую цивилизационную стратегию и её технику. А вовсе не борьбой с капитализмом, который мы сами возглавили в смысле концентрации капитала и управления им путём превращения в государственный народный траст.
Сегодня мы стоим перед необходимостью противостоять новым технологиям расового превосходства, которые практикуются США и их сателлитами. По итогам мировой войны США перешли от фактической оккупации собственного населения (с помощью которой была преодолена Великая депрессия) к оккупации мира. Дело не в «гегемонии», не во власти и не в колониализме. Все эти формы в прошлом. И даже не в малопонятных «однополярности мира» и «глобализме». Всё это язык пропаганды агрессора. Оккупационный режим позволяет заменить деньги в марксовом смысле (как эквивалент товара, как средство закрытия сделок) долговыми расписками оккупационных властей, которые содержат лишь надежду на расчёт по ним, но никак не обязательство. Оккупированное население (враг) ничего не имеет права требовать от оккупационной администрации. Оккупационные расписки и есть пресловутый «доллар». Это и есть «глобализация» и «однополярный мир».
Вся наша внутренняя организация – от «общественного строя» до внутренней политики в узком смысле – должна позволить нам осуществить как собственную деоккупацию (дело начато, но пока не завершено до конца), так и деоккупацию нужной нам части мира. Это и есть принципиальное задание на следующий шаг русской стратегии после коммунизма XX века. Именно в этой деятельности нам нужны союзники – такова стратегия политики внешней. Фокус борьбы переносится из одной только военной сферы в совокупность нескольких сфер, среди которых едва ли не главной впервые становится действительная идеологическая борьба – противопоставление систем прикладного социального знания, а не навязывание светской веры или манипуляция психикой. Нам нужно не «меньше», а «больше» идеологии как таковой, нежели в XX веке. Развитой, продвинутой, мощной. И дело не в том, чтобы сделать её «общеобязательной», а в том, чтобы обладать и пользоваться ею по всему фронту проблем.
Согласие на оккупацию мира США получали не только за счёт военной силы, но и за счёт предложения экономики потребления. Так сказать, добрым словом и пистолетом. В других местах[414] мы уже писали, что в основе американского миропорядка лежит экономика потребления, порождённая и культивируемая Западом. Она не может саморегулироваться за счёт обычных рыночных механизмов, за счёт «капитализма», которого больше нет. Она основана на искусственном поддержании определённых диспропорций и должна регулироваться из одного центра. Якобы её хватит на всех. Что заведомая ложь: одновременно всегда пропагандировался сугубо расовый проект американского и западного превосходства – теория «золотого миллиарда». Но сегодня экономики потребления – «долговой» экономики без обязательств возврата «долга» (то есть это уже не долг) – не хватает самим США. Музыка больше не играет. Мы должны найти в себе силы управляемо отказаться от экономики потребления – как социум, как цивилизация, как раса.
Основные черты российской народной государственности, о которых мы пишем в этой книге, – установка на жизнеобеспечение народа и готовность к обороне (во всех её аспектах) – делают нашу страну пригодной к таким переменам. Монархическая же глубинная сущность нашего государства (дальновидность власти) способна обеспечить разработку и осуществление долгосрочных программ развития, без которых приспособиться к столь глубоким переменам невозможно. И наконец, демонстрируемая Россией способность выстраивать и поддерживать сложные индивидуальные отношения со странами-носителями самых разных интересов свидетельствует о политической зрелости нашего государства.
Западный же мир, напротив, ждут более серьёзные испытания. Не факт, что реорганизация мирохозяйственных связей даст желательные для него результаты. Возможность сохранения потребительской экономики «в одной отдельно взятой стране» представляется нам более чем проблематичной. Поскольку именно эта экономика порождает непрерывную цепь кризисов, что доказывает вся предшествующая история рыночного хозяйства.
Так случилось, что рукопись этой книги отправилась в издательство в дни, когда мир обуяла напасть под условным названием «коронавирус». Мы хорошо понимаем тех, кто считает, что его придумали. И ещё лучше – тех, кто считает, что если бы его не было, его следовало бы придумать. Не случайно жанр «утопии катастроф» в литературе и кино на Западе появился с началом «холодной войны», а лучшие его образчики были созданы в 1957–1959 годы, когда за океаном все осознали свою уязвимость. Он тихо увял в годы от «разрядки» до «перестройки». Но жанр вновь расцвёл буйным цветом в начале XXI века, породив также многочисленные паранаучные рассуждения, наводнившие всё публичное информационное пространство. И теперь в нём главную роль стали играть именно вирусы (пришельцы же с астероидами нужны лишь для того, чтобы интерес к теме не ослабевал и у тех, кому вирусы «не близки»). То есть угроза теперь должна стать земной, близкой, зависящей от чьих-то действий или бездействия. Так публику исподволь готовят к появлению кого-то, на кого можно возложить вину. Коронавирус появился как нельзя кстати.
Для так называемых развитых стран Запада сохранение хотя бы части своих преимуществ, например достигнутого уровня жизни населения, вряд ли возможно. Для этого таким странам нужно будет втянуть в себя выпущенные в окружающий мир «экономические метастазы» и приступить к перестройке хозяйства под условия автаркии. И экономическая политика Д. Трампа на это как раз и была направлена. Но такая политика идёт вразрез с сиюминутными интересами многих хозяйствующих субъектов, успешно эксплуатировавших преимущества «глобальной экономики». Что объясняет ожесточённость сегодняшней внутриполитической борьбы в США. То же будет и в других западных политических системах.
Так что для выживания стран Запада в будущем нужен способ принудительно обрубить излишние внешнеэкономические связи. Всемирный карантин подошёл для этого как нельзя лучше. Введённые ограничения на перемещение людей и товаров уже стали причиной спада деятельности компаний и целых национальных экономик, утраты доходов множеством людей.
Те, кто настаивает на особой и даже чрезвычайной опасности коронавируса, делают акцент не на самой смертности, как таковой. Они говорят: угроза будет продолжительной, может быть, даже постоянной. Оптимистам, надеющимся восстановить status quo после преодоления кризиса, объясняют: не питайте иллюзий, мир изменился надолго и, может быть, необратимо. Независимо от того, правда ли это, нас призывают готовиться к разобщению мира. А в разобщённом мире можно и нужно возвращаться к освящённой веками стратегии: разделяй и властвуй! Конфликтность международных отношений резко вырастет. «Разрешено» будет и повоевать. Поразрушать страны и государства. Вот этому мы будем решительно противостоять. Вирус того не стоит. Страх, как вирус политический, не пройдёт. А по счетам придётся заплатить. Ценой неизбежной девальвации доллара (тотальной эмиссии, которая уже началась) будет его конец как оккупационной валюты. Ущерб понесут все. Поэтому цель избежать ущерба (или даже минимизировать его) не может быть положена в основание новой стратегии. Мы нуждаемся прежде всего в новой жизнеспособной политэкономической модели.