«Хорошо, что аппетит не покинул парня. Раны затянутся, и он станет грозой женского пола», — подумала Снежина, рассеянно наблюдая за Сидом.
— Вчера мне показалось, что у вас черные глаза. Наверно, это от волос. На солнце все выглядит по-другому — волосы темно-каштановые, а глаза — цвета морской волны. Нечто сине-зеленое, манящее глубиной… — Она механически произнесла обычные светские любезности, пытаясь не выдать своей растерянности.
— Софи точно такая же насмешница. — Он откинул с высокого лба густую блестящую прядь. Темные брови почти срослись над переносицей, придавая лицу сосредоточенно-хмурое выражение. И в уголках губ обозначились жесткие складки.
«Выразительное лицо, фотогеничное, с редким шармом. Смесь беззащитности и упрямства, нежности и сильной воли», — подвела Снежина итог своим наблюдениям.
— Вчера ты, я думаю, покорил ее сердце. На крыше, с белой вуалью… — лукаво улыбнулась она.
— Не будем говорить об этом, ладно? Я часто совершаю глупости и пока не умею относиться к себе снисходительно. Вы обещали дать мне небольшое интервью, Снежина.
— С радостью… Только не сейчас. Видишь ли, светские женщины и особенно актрисы умеют ловко скрывать свои чувства. Но ты наверняка заметил — я в отчаянии. Даже не знаю, с чего начать.
Сид внимательно взглянул на Снежину, заподозрив шутку, но выражение черных глаз озадачило его.
— Что-то произошло? Я не видел гостей Софи. Вероятно, вышла какая-нибудь ссора? Кажется, все разъехались.
— Хуже, мальчик. Мою дочь похитили.
— В каком смысле? Простите, я не врубаюсь…
— В прямом. Два арабских джентльмена каким-то образом заманили девочку в самолет и умчали далеко-далеко, к своему господину. Сейчас она, возможно, уже загорает на берегу Красного моря. Или томится в каменной башне… О нет! Я шучу, дорогой, — успокоила графиня уронившего нож гостя. — Господин богат, могуществен, вдобавок почему-то решил, что Софи — его дочь… У него, конечно, есть основания предполагать это. Но, клянусь, он ошибается. Дети не рождаются через одиннадцать месяцев после зачатия. Да и никакого зачатия не было. Моя дочь рождена от законного отца.
— Зачем же этот человек захватил ее?
— Вероятно, полагается на голос крови. Или какой-нибудь анализ. Мне бы не хотелось натравливать на него Интерпол. Отношения с их страной и без того натянутые… К тому же мой муж любит Софи, как родную, и тут же ввяжется в самый отчаянный конфликт.
— Я заметил, вы все время смотрите на телефонную трубку. Софи обязательно позвонит.
— Обязательно. Как только ей предоставят такую возможность. Придется мне ринуться в атаку. — Снежина позвонила в Министерство иностранных дел и вскоре получила телефон секретаря премьер-министра Али-Шаха. Набрав номер, она с замиранием сердца ждала ответа. Сид, не отрывая взгляда, следил за ней.
Секретарь, подробно осведомившись об имени и ранге звонившей дамы, стал интересоваться целью звонка.
— Личная, — отрубила Снежина. — И немедленно.
— Никак невозможно. Господин министр отбыл в поездку по пустыням и категорически заблокировал все линии связи.
Снежина грохнула трубку:
— Спрятался, мерзавец! Хорошо! Я немедленно вылетаю туда сама.
— Постойте! Вы ведь отлично понимаете, что вашей дочери не угрожает серьезная опасность. Признает министр ее своей дочерью или нет, он не способен нанести Софи никакого вреда… Забавное приключение, и только.
— Терпеть не могу, когда меня пытаются перехитрить и действуют грязными методами. Моя дочь ни за что не покинула бы дом, не предупредив меня! Это же варварство — похищение!
— А мне кажется — ей даже очень интересно! Ведь никакой настоящей угрозы нет. Но сколько интересного для тележурналистки.
— Пожалуй… Пожалуй, я зря так разнервничалась. Софи давно копит «банк впечатлений» для будущей журналистской практики. Не станем поднимать волну, подождем еще немного… — София вымученно улыбнулась гостю. — Натравить на Мухаммеда Министерство иностранных дел и затеять скандал я всегда успею.
— Но вы бы не стали возражать, если бы какой-то друг семьи, допустим, полный любопытства и сил американец отправится в путешествие на берега Красного моря? Естественно, ненадолго и с точным адресом вашего эксцентричного знакомого.
— Ты удивительный парень, Сидней Келвин… — Снежина протянула ему руку. — Возражать не стану! Возвращайся скорее со спасенной принцессой. И наше «интервью» наконец-то состоится. Обещаю выдать самые сокровенные тайны… — Снежина ослепительно улыбнулась и, заглянув в глубокие, сумрачные глаза парня, подумала: «Ну и глупышка ты, Софи. Разве так трудно понять, чей поцелуй настиг тебя в ворохе сена?»
Глава 11
Гуго Гесслера выпустили из тюрьмы досрочно за образцовое поведение и отличный труд на фабрике, изготавливающей электрические батарейки. Пять лет, конечно, меньше, чем восемь, но и они способны доконать тонко чувствующего человека. Он уже не был графом ди Ламберти, директором студии грамзаписи «Понтино», жилистым, зорким стервятником, высматривающим добычу среди бесхозных подростков. Он растолстел, облысел и окончательно свихнулся. В ходе предварительного следствия над извращенцем, едва не забившим до смерти накачанного наркотиками парня, медэкспертиза признала его психически нормальным. На процессе два дипломированных специалиста бурно спорили о необходимости пересмотра критериев психической вменяемости людей с агрессивным поведением. Один из них считал Гуго жертвой негативных социальных процессов, либеральной вседозволенности, поощряющей разгул низменных инстинктов. Другой — законченным садистом, параноиком с необратимыми изменениями психики, не фиксируемыми на уровне принятой методы.
Вероятно, и тот и другой были правы. Последний сын в большой фермерской семье добропорядочного австрийца родился отъявленным мерзавцем, словно был зачат милейшей фрау Эрикой не на супружеском ложе, а от звероподобного монстра. Уже младенцем он наслаждался мучениями изувеченных насекомых, позже перешел на кошек и собак и несколько утихомирился, найдя выход в сексуальных контактах. Подростка Гесслера одинаково привлекали и мужчины, и женщины. Главное состояло в степени рискованности и необычности полового акта. Гуго едва не затащили в суд родители местной шлюхи-полудурочки, которую обнаружили в амбаре едва живую, с многочисленными ожогами и побоями. Еще труднее ему пришлось после эпизода с двенадцатилетним пастушком-сиротой, изнасилованным им в лесу. Гуго откупился от шантажировавших его опекунов сироты, заняв крупную сумму денег у некоего продавца подержанных автомобилей. Потом долго расплачивался с благодетелем, и натурой, и работой в мастерской. Однажды, прихватив кассу, Гуго сбежал с итальянцем, чинившим в их гараже потрясающий «Ягуар».
Прежде чем приобрести поместье и титул, Гесслер прошел богатый впечатлениями жизненный путь. Адвокат, рыдавший над биографией несчастного, говорил три часа. Правда состояла в том, что Гесслер, ловко используя свои гомосексуальные и садистские наклонности, сумел занять довольно ответственный пост в мафиозной структуре и даже разбогатеть. Студия грамзаписи стала его любимым детищем, позволявшим реализовать и деловые, и сексуальные наклонности. Возможно, он благополучно бы дожил до старости, если бы патологическая жажда все более острых и кровавых стимуляторов не прогрессировала так стремительно.
Желание насиловать, убивать, мучить целиком подчинило Гуго. Блуждая во тьме городских трущоб, он выискивал жертвы и насиловал их с изощренной жестокостью. Эти истории удавалось замять. Следствие по делу Гесслера не вскрыло и трети совершенных им преступлений, а он, вопреки известной страсти серийных маньяков к полной обрисовке свершенных ими злодеяний, не стал «раскалываться». Напротив, старался показать себя с лучшей стороны и на процессе, и в заключении. Ему потребовались колоссальная сила воли и дьявольская изобретательность, чтобы продержаться пять лет, не растерзав на куски кое-кого из своих сокамерников. И даже произвести приятное впечатление на тюремное начальство. Гуго упорно двигался к намеченной цели. Ему предстояло испытать ни с чем не сравнимое, неведомое простому смертному наслаждение. А для этого надо было поскорее оказаться на свободе. Прежние удовольствия казались Гесслеру пресными пустяками в сравнении с тем, что он задумал. Что может еще больше усилить наслаждение прирожденного убийцы, чем мучительная жажда мщения? Чудовищная ненависть Гуго росла и крепла в течение пяти лет, день за днем, час за часом, обретая конкретные очертания в детально продуманном плане. Прежде всего он выследит двух не подчинившихся ему слизняков. Гуго не только удовлетворял свои зверские инстинкты с безликими подонками из нищих бродяжек, ему приходилось испытывать и настоящую, глубокую страсть. Немногие из сотворенных им «божеств» позволяли себе не разделить нежные чувства босса. Один — Флавио Анцы — шестнадцатилетний оборванец, превращенный ди Ламберти в Голубого Принца, оказался цепким, наглым зверенышем, умудрившимся разодрать своими наманикюренными коготками физиономию патрона. Смазливого гея, обожавшего выступать в женском белье и феерических туалетах, возмутила нравственная сторона дела: он не мог отдаться Гуго без любви, изменив своему партнеру. Даже под воздействием наркотика Флавио вопил о страстных чувствах к любовнику и звал его на помощь. В результате Гуго ди Ламберти оказался за решеткой и потерял все. Еще ранее другой красавчик так же осмелился проявить строптивость. Он отверг проявившего нежность Гуго и благополучно избежал наказания! С них и стоило начать новую жизнь на воле.
Предусмотрительность не подвела его — выйдя из тюрьмы, Гуго, может, и стал дерьмом, но никак не нищим. Кое-что завалялось в его тайных «кубышках». Для охоты требовались деньги. За пять лет, проведенных Гесслером на нарах, Флавио стал модным геем, сделал карьеру в знаменитом варьете, обзавелся домами, автомобилями, охраной. Раздавить эту гниду составит для Гуго особое наслаждение.