Лара не успела воспользоваться материнским советом. Феодосия Ивановича сняли, а вслед за ним покинули посты его фавориты.
Лара с трудом устроилась редактором в музыкальный журнал. Ни льгот, ни денег, ни интересных знакомств ее новое положение не давало.
— Ну вот, красивая, теперь поживешь, как все, — с явным удовольствием констатировала приятельница Лары Катя — умненькая, циничная и злая мать-одиночка с кандидатским дипломом и нищенской зарплатой.
Жить, как все, Ларе не понравилось. Она научилась надевать под брюки пустившие стрелу колготки, разделять белье на повседневное и «на выход», делать тарталетки из шпротного паштета и даже пользоваться отживающими свой век комиссионками.
Внешне Решетова оставалась все такой же барственно-благополучной, хотя отец теперь был пенсионером. Опыт Петра Наумовича по руководству пищевой промышленностью хотя и не дал ожидаемых результатов в масштабе всего государства, но все же не остался втуне. Бывший замминистра собственноручно выращивал на подмосковной даче и консервировал патиссоны, огурчики, помидоры.
Получалось это у него фантастически. Очевидно, проявилось к старости дремавшее прежде призвание.
— Вот так, дочка, и останешься ты со своей разборчивостью одна, — поднывала мать, делая весенний дачный салатик с собственного огорода.
— Хоть бы раз пожалела, что испортила мне жизнь. — Лара заправила нарубленную зелень майонезом. — Жила бы сейчас в Америке с мужем-фотокорреспондентом, выкашивала лужайки у собственного дома, а редиску с петрушкой покупала бы в супермаркете. Может, и вас бы с отцом забрала.
— Это еще неизвестно, где твой болгарин время проводит. Может, и в Калифорнии, а может, и в ихней Бутырке.
— С чего бы это?
— Уж поверь мне, я этот тип мужчин хорошо знаю. Без приключений не обходятся.
— А вот посмотрим. Как-нибудь откроется дверь и — хау ду ю ду? Прямо с порога. — Лара косо взглянула на мать. — Но учти, я не возьму тебя в Калифорнию.
— А я и не жду. Да и ты лучше осмотрись вокруг. Лыкин докторскую защитил, на конгрессы все время ездит.
— Он лысый, и я не люблю химиков, особенно из института НИИХУЯХ.
— Несмешно. Они давно по-другому называются — НИИ химических удобрений и ядохимикатов. А для головы можно накладку сделать, как у Кобзона.
— Для головы-то можно… — задумалась Лара.
Она вышла замуж за человека, с которым познакомилась в ялтинском Доме творчества. Он был похож на американского гангстера в исполнении голливудского супергероя и называл себя «реставратором». На самом деле еще с застойных времен Миша занимался тем, что попадало под жесткие криминальные статьи, — спекулировал антиквариатом, и не как-нибудь, а с вывозом за рубеж. Естественно, пострадал, но отсидел всего год — нашлись хорошие друзья «наверху» — выручили. Теперь у Миши имелась собственная фирма, где производились экспертиза антиквариата, оценка и оформление документов для вывоза за рубеж, ежели, естественно, вещь не представляла исторической ценности.
А жил Миша Лемехов, как и прежде, почти в капиталистическом достатке, удачно совмещая свои развитые потребности с нескудными возможностями. Похоже, Лемехов здорово нагулялся и покуролесил в юности. Теперь он стремился к теплому семейному очагу и такой супруге, как Лара, интеллигентной, спокойной, представительной. Как эксперт художественных раритетов Миша выставил ей высший балл.
Ларе исполнилось тридцать пять, когда она, под контролем хорошо оплаченных специалистов, произвела на свет здоровую девочку — Машу.
К этому времени Михаил успел отремонтировать и обставить новую четырехкомнатную квартиру в старом доме за Трубной площадью. Семейство Лемеховых устроилось с полным комфортом, кондиционерами, суперсовременной бытовой техникой и мало кому еще тогда известной ванной джакузи. Ездили они на «Мерседесе», продукты закупали в итальянском магазине, одевались за рубежом. У Михаила имелось немало друзей в Европе, Америке, Израиле, всегда готовых радушно встретить дорогих гостей. Машу отправляли на дачу к старикам и совершали вояжи. Сказочное было время! Хорошие отели, отличные рестораны, дорогие курорты. И все — с лемеховской широтой, по первому классу, с понтом, с блеском, с умением получать удовольствие от добытых в неустанных трудах «бабок»!
Лара гордилась мужем. Ей даже нравилась его простоватость, умело скрывающаяся за лощеным фасадом. В быту Миша мог и матерком пустить, и селедочку прямо на сервизном блюде разделать, и побалдеть у видака с порником. Но зато какие феноменальные деловые качества! Какая щедрость и сексуальность! Вдобавок он проявил себя как прекрасный отец и заботливый семьянин.
— Да мафиози он у тебя, Ларка. И бабник, — пускала яд все та же злючка Катя. Ей уже скоро внуков ждать, а свитерочек и джинсики все те же, что в университете носила. Достала с антресолей и донашивает. Без всякой надежды на материальное процветание и устройство личной жизни.
— Не надоело попусту языком молотить да идеологическую жертву изображать? Не модно. Могла хотя бы в турбюро устроиться. Два языка, эрудиция, — шла в атаку Лара. — Теперь-то уж никого не зажимают — ни диссидентов, ни евреев. (Катя Ерхович проходила по обеим статьям.) — А все же забавно, Кать, что мы с Майклом тоже в Крыму познакомились. Может, у меня планида такая? — Лара ловко орудовала на своей двенадцатиметровой, обставленной мебелью «Примавера» кухне.
— У тебя планида — в дурах оставаться, — талдычила свое Катя, потягивая третью чашку отличного кофе с австрийскими конфетами. — Смотри, фефела, останешься одна, если не проявишь бдительность… Вот где он сегодня пропадает? Уже, между прочим, одиннадцать.
— Фирмачей в ресторан повел. У него весь бизнес на внешних контактах держится, — с усилием сохраняла спокойствие Лара.
— Ха! Именно — на контактах! — противно хихикнула Катя, да еще выпустила дым в сторону Лары, принципиально не курящей.
— Слушай… — не выдержала та. — Полная пепельница окурков, дым столбом. Мордочка у тебя и так зелененькая, занималась бы лучше самосовершенствованием. Со всех сторон неустроенная. И что ты ко мне-то привязалась? Завидно?
— Аж жуть! — Катя с грохотом спустила бычки в мусоропровод. — Извини, если на больной мозоль жму. Но ты, видать, баба непробиваемая. — Подхватив громадную сумку модели тысяча девятьсот лохматого года, она направилась к дверям. Уже с порога подняла на Лару большие карие глаза. — Жалею я тебя, вот что.
Крупный нос и эти самые собачьи глаза делали Катю похожей то ли на бассета, то ли на портреты Жорж Санд. Росту она была мизерного. Глядя на приятельницу, Лара мучилась сознанием собственного превосходства и поэтому прощала ей все.
— Извини, Катюха… Мне хорошо. Дай пожить спокойно, ладно? Мишка и Машка — вот все, что мне от жизни надо. А без этой мишуры, — она обвела взглядом изящно обставленный холл, — без этой-то красотищи я и обойтись могу. Не девочка.
— Ладно. — Катя примирительно бухнулась в кресло. Стоять она не любила, чувствовался переизбыток веса. — Ежели ты в иносказания врубаться не желаешь и деликатного подхода понимать не хочешь, скажу прямо: видели твоего благоверного с молоденькой девахой. Из «мерса» ее высадил и на прощанье облобызал!
— Коллега по работе. Он часто кого-нибудь подвозит, — не раздумывая парировала выпад Лара.
— Больная ты, Ларка. Злокачественная самоуверенность. Не коллега это была. Любовница.
Любовница явилась прямо к Лемеховым на дом, зная, что Михаил находится в очередной командировке. Семимесячный живот выглядел весьма красноречиво. Лара оценила и юный возраст соперницы, и ее мордашку, и простецкий подмосковный говор.
— Миша меня любит и обещал жениться, как только рожу. Так что вы зря препоны ставите. А дочку вашу он будет обеспечивать, что бы ни вышло. Он очень порядочный мужчина, — выпалила беременная заготовленную речь прямо с порога.
Лара вытерла руки о фартук — она готовила «наполеон» к шестилетию Маши.
— Вы, девушка, уверены? — Лара выразительно посмотрела на живот разлучницы.
— Еще как, — вздохнула та. — Вам срочно разводиться надо.
Лара решила все разом, словно отрубила. Поклялась себе, что ни копейки у Михаила не возьмет, пусть он хоть захлебнется в своих миллионах. А когда тот стал настаивать на выплате ежемесячного пособия, сказала:
— Открой счет на Машу, вырастет — сама распорядится. Может, в благотворительный фонд для матерей-одиночек отчислит».
Гордость — роскошь для нищего. Однако Лара пребывала в ней меньше года. Она вовсе не хотела быть жалкой, стремилась преуспеть во что бы то ни стало, назло всем, и Михаилу в первую очередь. А куда податься, если все серьезные связи и знакомства остались на территории бывшего мужа? Принять помощь из стана врага Лара не могла.
Однажды к ней заявился с деловым предложением Феликс Слуцкий. Некогда они довольно дружно работали в Союзе композиторов и даже прошли через короткий роман. Увы, лысоватый, обильно потеющий Феликс, имеющий характерный силуэт «трапеция» широкой стороной к тяжелым бедрам, не был ни секс-героем, ни отчаянным романтиком, способным увлечь интеллектуалку. С годами благодаря хорошим костюмам фигура у него улучшилась, редкие, перекинутые через темя волосики сменила благородная лысина, неплохо смотревшаяся в комплекте борода-усы. Пахло от Слуцкого великолепным парфюмом.
Оказалось, что средненький совдеповский чиновный еврей превратился в крутого «нового русского», возглавил некий культурный фонд, находящийся под солиднейшей «крышей». Он также явно поднаторел по части деловых переговоров и сразу по пунктам выложил Ларе условия «контракта».
— Ты займешь пост главного консультанта по музейным вопросам. Тысяча баксов плюс загранвыезды и прочее… Набежит прилично. Я гарантирую партнерше финансовое преуспевание и считаю ее своей постоянной «девушкой». — Феликс потупился. — Ты ведь даже не знаешь, как я переживал… Влюблен-с был, словно гимназист. Не интересен тебе сей прискорбный факт… М-да… — Он пощипал бородку.