– Ты готов ответить согласием, – прошептала я, видя, что официант принес наше тирамису. – И нам придется уехать отсюда. Когда тебе сделали это предложение?
– Два дня назад.
– Целых два дня? Тебе следовало сразу же рассказать мне. А вдруг они уже передумали?
Кит завладел моими руками.
– Кон, никто ничего не передумает.
– Откуда ты знаешь? – всполошившись, спросила я.
– Это одна из ведущих бухгалтерских фирм в Великобритании, а не группа истеричных малолеток. Они сделали предложение – исключительно щедрое предложение – и теперь ждут моего ответного слова.
– Тогда звони им немедленно, – приказным тоном произнесла я.
– Сейчас? Уже четверть десятого.
– Ну и что, разве они уже спят? Наверняка не спят! Если б я служила в одной из ведущих бухгалтерских фирм Великобритании, заточенной на гранулярную обточку клиента, – лихо вставила я непонятные термины, – то бодрствовала бы до половины одиннадцатого, чтобы посмотреть вечерние новости.
– Кон, притормози, – бросил Кристофер, опешивший от моего неистового натиска. – Разве тебе не хочется сначала обдумать такой вариант? Разве не надо тщательно все взвесить, обмозговать?
– Нет. А тебе, что ли, надо?
Что если Киту не хочется переезжать? Он уже успел поездить по стране: родился в Бирмингеме, потом, когда ему было десять лет, его семья переехала в Суидон, а когда исполнилось пятнадцать, – в Бракнелл. Позже он учился в Кембридже, а оттуда перебрался в Роундесли. Никто не расставлял на его пути ловушек, которыми изобиловала моя жизнь, поэтому он и не склонен разделять мое отчаянное стремление к бегству.
– Такое предложение, безусловно, ведет к повышению, – продолжил Кит. – И ты права, Кембридж – прекрасный город. Роундесли… ему и в подметки не годится. И все-таки… Кон, неужели ты так уверена? Я практически даже думал, что не стоит и говорить тебе. Вчера я едва не отказался, ничего не спрашивая у тебя. Мне казалось, что ты не захочешь бросить свою семью, ведь вы все настолько…
– Нездорово зависимы? – предположила я.
– И что будет с твоей работой? – спросил Кит.
– Найду другую. Я могу делать все, что угодно… подстригать газоны, убирать конторы… Спроси в «Делойте», может, им нужна уборщица?
К тому времени, когда мы вышли из ресторана, Роундесли уже воспринимался нами как пройденный этап. Мы, точно призраки, навестили нашу старую жизнь, оживленные надеждой на новую.
На следующий день я сообщила новость маме, папе, Фрэн и Антону. Я боялась, что они найдут способ остановить меня, хотя Кит приложил все силы, убеждая меня, что это невозможно, поскольку никто не имеет права лишить меня свободы выбора.
Мое сообщение породило затяжное молчание. Глядя, как меняются от потрясения лица родителей, я чувствовала себя так, будто только что вывалила на середину комнаты семь тонн незримого психологического булыжника, лишив возможности дышать всех присутствующих.
– Кембридж? – первой опомнилась Фрэн. – Ты же ни разу не бывала там! Может, он тебе не понравится.
– Более легкомысленного плана мне еще не приходилось слышать, – пренебрежительно заявил папа, отмахиваясь от моих слов своей газетой. – Подумай, сколько тебе придется ежедневно тратить времени на поездки на работу. Два часа в одну сторону, причем как минимум.
Я объяснила, что собираюсь уйти из фирмы «Монк и сыновья», поскольку мы с Китом решили пожениться, а «Делойт» сделал ему предложение, от которого откажется только безумный. Мама выглядела потрясенной.
– Но у Кита же есть работа здесь, – дрожащим голосом произнесла она.
В одно мгновение, из-за предложения перебраться в Кембридж, Роундесли стал считаться «здесь», а не «за тридевять земель».
– И у тебя здесь есть дела, – продолжила мать, – а если ты уедешь в Кембридж, то станешь безработной.
– Ничего, подыщу что-нибудь, – откликнулась я.
– Что? Что именно ты надеешься подыскать?
– Не знаю, мам. Мне не дано предвидеть будущее. Может, закончу… какие-нибудь курсы в университете. – О дипломе я не посмела даже заикнуться.
– Курсы, разумеется, бывают полезными, но это еще не работа, – критически заявила мама, – за них тебе никто не заплатит.
Фрэн, Антон и папа неотрывно следили за ней, надеясь увидеть, как она отразит нависшее бедствие.
– Что ж, – в итоге сказала мама, меняя тему, – в любом случае, полагаю, для Кита это отличная новость – продвижение по службе. Мы теряем, а он выигрывает.
В мамином драматичном представлении данной ситуации Кит виделся победителем, они с папой и Фрэн оставались проигравшими, а для меня места и вовсе не нашлось.
– Поздравляю с обручением, – сказал Антон.
– Мне казалось, ты считаешь женитьбу старомодной и жутко проблематичной, – резко бросила ему Фрэн.
Она и не подумала поздравить меня. Так же, как и мама с папой.
На следующее утро, почувствовав приступ тошноты, я вскочила с постели и бросилась в ванную. Кит спросил, не могла ли я забеременеть, но я знала, что тошнота связана с другой проблемой.
– Это чисто психологическая реакция, – объяснила я. – Так мой организм реагирует на наш переезд. Не волнуйся, это пройдет.
Это не прошло. Погрузившись в обычные дела, связанные с переездом в Кембридж, мы с Китом каждую субботу просматривали варианты домов. Нам обоим больше хотелось купить, а не арендовать жилье – мой жених не желал без толку тратить деньги на аренду, а я мечтала надежно обосноваться подальше от Литтл-Холлинга, сделав менее вероятной даже саму мысль о возвращении. Всякий раз, как мы выезжали на поиски жилья, Киту приходилось по меньшей мере один раз глушить мотор, чтобы я распрощалась с ланчем на обочине.
– Все-таки, Кон, я не уверен в правильности наших планов, – то и дело приговаривал он. – Ты ведь прекрасно себя чувствовала, пока мы не приняли решение переехать. Мы не сможем жить в Кембридже, если ты будешь страдать аллергией на родительское осуждение. – Он даже попытался обратить все в шутку. – Мне совсем не хочется, чтобы ты превратилась в бледную и немощную псевдовикторианскую невротичку с нюхательными солями, не вылезающую из белого кружевного пеньюара.
– Я справлюсь, – твердо заявила я ему, – это просто переходный период. Все будет в порядке.
У меня начали выпадать волосы, но пока еще их потеря оставалась незаметной. И я постаралась скрыть их от Кита.
Мы подыскали красивый домик: Пардонер-лейн, дом № 17 – трехэтажный особнячок с высокими потолками, одноквартирный коттедж в викторианском стиле, окруженный чугунной оградой, с оригинальными каминами в гостиных и спальнях, каменным крыльцом и террасой под крышей, с которой открывался панорамный вид на город. И внутренняя отделка в этом доме выглядела прекрасно: блестящая обстановка, заново отделанные кухня и ванные комнаты. Кит прямо влюбился в это жилище с первого взгляда.
– То, что надо, – прошептал он мне, чтобы его не услышал агент по недвижимости.
Мы давно не видели такого дорогого дома – и такого шикарного.
– Сможем ли мы позволить себе такую роскошь? – неуверенно спросила я. Все это казалось какой-то сказкой.
– Здесь нет сада, и с одной стороны с домом соседствует учебное заведение, – критически заметил мой жених.
Я вспомнила вывеску на дверях соседнего дома.
– «Центр Хло Клопски (Бет Даттон)» – это школа?
– Не совсем, – ответил Кит, – насколько я понял. Там частным образом занимаются ученики шестых классов, максимум по четырнадцать человек в группе, поэтому единовременно там будут заниматься не более двадцати восьми детей. Возможно, они будут прицеплять свои велосипеды к нашей ограде, но вести себя, я уверен, будут культурно. В Кембридже практически везде живут цивилизованно.
– А как быть с урочными звонками? – спросила я. – Они будут трезвонить после каждого урока и после каждой перемены? Такой звон может стать утомительным… если мы будем слышать его через стены.
Кит удивленно поднял брови.
– Мне казалось, тебе как раз хотелось шумной городской атмосферы? Можно, разумеется, купить дом в Литтл-Холлинге по соседству с твоей родней, если ты не хочешь слышать ничего, кроме шелеста распускающихся цветов и редких стонов соседей, полирующих свои кухонные плиты.
– Да, ты прав, – признала я, – мне тоже очень нравится этот особнячок.
– Подумай, как здесь просторно. Ты сможешь устроить лично для себя затененный викторианский будуар и возлежать там на диване, восстанавливая силы после болезни.
– Наверное, нам удастся договориться с персоналом центра Хло Клопски, и они приглушат громкость звонков, если это окажется проблемой.
– Проблема не в звонках, – со вздохом заметил Кристофер. – Единственная проблема таится в твоем страхе.
Я понимала, что он прав, и существовал лишь один способ исправить положение: мне надо было сделать то, что меня страшило, – преодолеть страх, доказав себе, что мир на этом не закончится. Со временем мама с папой смирятся с потерей, и я смогу регулярно навещать их. Менее правдоподобно, что они сами заедут к нам в гости в Кембридж. Три года назад мама ездила в Гилфорд навестить подругу. На второй день она впала в тревожное состояние, настоящий приступ необъяснимой паники, и папу срочно вызвали, чтобы забрать ее домой. С тех пор дальше центра Силсфорда она никуда не выезжала.
– Итак, что мы сделаем? – спросил меня Кит.
Мы сидели в его машине на Хиллс-роуд возле Кембриджской конторы по продаже недвижимости.
– Будем покупать этот дом или нет? – продолжил он.
– Точно будем, – сказала я.
Мы отменили остальные, назначенные на тот день просмотры. Кит предложил свою цену за дом номер семнадцать по Пардонер-лейн, и агент по недвижимости сказала ему, что даст ответ сразу, как только ей представится возможность поговорить с продавцом.
Проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что у меня парализовало половину лица. Правый глаз не закрывался, я могла лишь рукой опустить верхнее веко, точно шторку, а когда попыталась высунуть язык, то он скособочился влево, отказываясь выдвинуться вперед. Кит перепугался, что меня хватил удар, но я заверила его, что все будет в порядке.