– Вы что, издеваетесь? Антон, скажи им! Вы что, не читаете местные газеты? В Спиллинге и Силсфорде за последние несколько лет… – Фрэн запнулась, взглянув на Бенджи, схватившего ее за руку. – Да, малыш? Что ты хочешь?
– Что такое убийство? Это когда кто-то умирает, когда прожил уже сто лет? – поинтересовался ребенок.
– Ну вот, видишь, чего ты добилась! – скорбно укорила мама сестру. – Бедный малыш, Бенджи! Тебе не о чем волноваться, ангел ты наш. Мы все, когда умрем, отправимся на небеса, а на небесах райская жизнь… правда, дедушка?
– Ангел? – Фрэн выглядела так, словно готова была взорваться. Мне еще не приходилось видеть ее в таком возмущении. – Пока, мама, мы еще живем на земле, а не на небесах, и его зовут Бенджи.
– Первым делом в понедельник, Кит, – папа взмахнул указующим перстом, – ты врежешь этому детективу Иену Гринту промеж глаз.
Пора было сбегать от всего этого безумия. Промямлив что-то насчет чая с тортом, я заставила себя спокойно – а не бегом, как мне хотелось, – покинуть комнату. Оказавшись на кухне, я закрыла дверь и устало привалилась к ней. Часто ли я буду здесь спасаться? Постоянно?
Мои иллюзии прервал тихий стук. Кит. Должно быть, он… Из гостиной до меня доносились раздраженные, повышенные голоса мамы, папы и Фрэн. Мне не хотелось впускать Кита, но, в качестве его соучастницы, я не имела выбора. Может, ему нужно сказать что-то важное в поддержку той лживой версии, что мы представили моим родственникам сегодня днем: версии нашего фальшивого счастливого брака.
– С тобой все нормально? – спросил он меня.
– Нет. А с тобой?
– Едва держусь на плаву. Давай разберемся с чаем и тортом, тогда, может, удастся сплавить их пораньше.
– Как бы мы ни спешили, они не уйдут раньше четверти восьмого, – вяло произнесла я. Уж Киту-то следовало знать, что нечего надеяться ни на что другое! – Папа с Антоном сразу сбегут в паб за своей традиционной пятничной пинтой пива, а мама будет суетиться еще как минимум полчаса, помогая Фрэн уложить Бенджи спать. Я повезу тебя на станцию в двадцать пять минут восьмого – тогда успею вернуться до того, как все они соберутся вновь на домашней кухне. Но тогда, если уж кому-то из них взбредет в голову взглянуть в сторону нашего коттеджа, то они увидят обе наши машины и подумают, что мы оба дома.
Муж кивнул. Налив воды в чайник, я включила его и достала из буфета магазинный праздничный торт. В супермаркете я выбрала самый дорогой вариант десерта, словно дороговизна могла хоть что-то компенсировать. Нагрузив поднос чашками, блюдцами и ложками, я налила молока в молочник и соскребла со стенок сахарницы присохшие песчинки, чтобы мама не содрогнулась от отвращения, заглянув внутрь. Последним, но не менее важным дополнением стал пластиковый стакан с крышкой, полный яблочного сока для Бенджи, единственного пятилетнего мальчика в этом мире, который все еще пьет из детской непроливайки.
Кит вытащил из посудомоечной машины чистые десертные тарелки.
– Завтра я проведу день у родителей, – сообщила я.
Он протянул мне большой нож с зазубренными краями.
– Если я буду там, никто из них не надумает заглянуть сюда. И я скажу им, что ты работаешь дома.
– Это же ненормально, Кон! Почему бы нам не сказать им правду? Наши текущие проекты созрели для Лондона, и мне необходимо находиться там целыми днями, поэтому я решил пожить там… в обозримом будущем.
– Все равно это не настоящая правда, Кит, – возразила я, взяв у мужа нож.
– Ну, ты же понимаешь, что я имею в виду, – произнес он раздраженно, словно я придиралась к мелочам. – Да, не настоящая правда, но… можно же сказать им что-то близкое к ней, тогда не придется притворяться, что я живу здесь, а не там.
Я наблюдала за ним, заметив, как он обдумывает следующую фразу, и догадалась, какой она будет.
– Или мы можем сделать нашу ложь правдой: ты можешь позволить мне вернуться.
– Нет, не могу. – Я оттеснила Кита в сторону, не смея встретиться с ним взглядом, на тот случай, если мои глаза предательски выдадут, как сильно мне его не хватает.
Муж уехал в среду. Последние две ночи я проплакала, валяясь без сна. Я просто не могла заснуть, и мне пришлось собрать всю силу воли, чтобы не позвонить ему, умоляя вернуться домой. До всего случившегося я считала себя добропорядочной особой, но теперь поняла, что ошибалась. Я могла бы с легкостью отказаться от того, что считала правильным, повернувшись к мужу и сказав: «Знаешь что? Мне плевать, что ты тайно встречаешься с кем-то. Мне все равно, лжец ты или даже убийца… я все равно готова любить тебя и жить с тобой, поскольку альтернатива смертельно скучна и чертовски трудна».
– Но нам ведь придется исполнить весь ритуал, верно? – прикрыв глаза, риторически спросил Кит. – Представление расписано как по нотам. Дружно споем тебе: «С днем рожденья тебя!», ты откроешь подарки, задуешь свечки, выслушаешь, какой ты у нас «хороший малый», все обменяются должными объятиями, поцелуями и так далее в заведенном порядке… – Я заметила, как он передернулся.
– Разумеется, исполним. Разве мы не участвуем в этой игре ежегодно, с тех пор как познакомились? Для моих родственников этот год ничем не отличается от предыдущих.
– Конни, у нас есть выбор. – Кристофер шагнул ко мне, но я должна была остановить его. – Мы можем забыть обо всем и вернуться к нормальной жизни. Представь, что у нас нет никакого прошлого, представь, что сегодняшний день стал первым днем нашей новой жизни.
– Тогда мы могли бы не пожениться. Могли бы остаться чужими. – Было ясно, что если я сейчас быстро не настрою себя против него, то, возможно, мне уже никогда это не удастся. – Я согласна, что такой вариант звучит предпочтительнее, – собравшись с духом, произнесла я. – Но на данный момент мы друг другу чужие, хотя и женаты.
– Ну как, у вас всё в порядке? – Не удосужившись постучать, мама распахнула кухонную дверь. – О чем вы тут болтаете? Надеюсь, не о полиции? Ведь у нас есть повод для праздника! Джефф прав, Кит… ты позвонишь в понедельник этому слабаку, Иену Гринту, и все разрешится тем или иным способом.
– Я уверен, так и будет, – лишенным выражения голосом откликнулся Кристофер.
Тем или иным способом. Какие же два способа она имела в виду? Мама не устает удивлять меня. Если б ученые похитили мою мать и заменили роботом, сделанным по ее образу и подобию, то никто ничего не заметил бы. Им достаточно было бы только заложить в программу этого автомата достаточный запас избитых фраз и выражений: «тем или иным способом», «ну-ка посмотри, что ты наделала», «и как же прикажете это понимать?»
Ради сносного завершения моего так называемого праздника я могла сделать только одно: вернуться в гостиную и завести с Антоном разговор о фитнесе. Сообщив ему, что мне надоело быть дохлятиной, я спросила, как укрепить мышечный тонус, не став в итоге культуристкой с накачанными бугристыми бицепсами. Ответ я не слушала, но мысленно поблагодарила его за долгое и обстоятельное объяснение, давшее мне предлог для молчаливой отстраненности от происходящего в гостиной. Папа и Фрэн спорили в другом конце комнаты о том, не является ли сам переезд людей в город показателем того, что они соглашаются регулярно подвергаться ужасному насилию, а Бенджи развлекался, подбрасывая своих игрушечных инопланетян, – он упорно старался докинуть их до потолка, и зачастую ему это удавалось.
А между ними мама с Китом выкладывали на ковер кучу моих подарков – очередной пункт праздничного ритуала семьи Монков по любому достойному подарков поводу. Каждому, по очереди, предстояло доставать из этой кучи подарок и вручать его получателю. Очередность устанавливалась в порядке старшинства, начиная с младшего члена семейства: Бенджи, Фрэн, я, Антон, Кит, мама, папа, а потом опять Бенджи, если в подарочной куче еще оставались таинственные пакеты. Такая система имела свои изъяны: когда в мой день рождения подходил мой черед выбора, то, очевидно, выбирать мне придется для самой себя. Долгие годы папа ратовал за внесение изменений: в случае дня рождения именинника следует избавить от выбора, и только во время общих праздников вроде Рождества выбирать подарки будут все. Но мама яростно противостояла реформе очередности и до сих пор успешно удерживала традицию.
Весь этот фарс вызывал у меня желание застрелиться.
В этом году Бенджи купил для меня мешочек с сушеной лавандой в форме сердца. В благодарность я крепко обняла его, и он тут же начал вырываться на свободу.
– Когда люди умирают, когда они прожили сто лет, их сердца уже не бьются, – заявил он. – Правда же, папа?
Родители подарили мне то, что дарят с неизменным постоянством, – не только мне, но и Фрэн, Киту и Антону. С тех самых пор, как мы обзавелись своими семьями, на наши дни рождения, на Рождество и на Пасху они вручают нам подарочный чек на сотню фунтов от фирмы «Монк и сыновья». Приклеив на лицо улыбку, я поцеловала их обоих, изображая благодарность.
Родители Кита раньше были щедры на подарки. Подозреваю, что они и остались щедрыми, даже если больше не покупают их для нас. Но мне обычно очень нравились подарочный сертификат на день в спа-салоне, билеты в оперу, членские билеты в винный и шоколадный клубы… Хотя Кит никогда их не ценил.
– Любой может купить такую фигню, – говорил он. – Если людям не приходится считать деньги, то они с легкостью дарят подобные подарки корпоративным клиентам.
Даже до полного разрыва отношений с родителями он, видимо, не особенно любил их. Я не могла понять этого.
– Много бы я отдала, чтобы мои родители стали такими нормальными, интересными людьми, – заявила я как-то мужу под впечатлением того, что Найджел и Барбара Боускилл, жившие в Бракнелле, часто ездили в Лондон, ходили по театрам или художественным выставкам.
Когда Саймон Уотерхаус спросил, почему Кит отрекся от своих родителей, я пересказала ему то, что услышала от самого Кита: когда в две тысячи третьем году, осознавая перспективу отъезда из Литтл-Холлинга, я заработала легкий нервный срыв, у меня начали выпадать волосы, лицо частично парализовало и меня стало постоянно тошнить, родители мужа сказали ему, чтобы он сам решал свои проблемы и не рассчитывал на их помощь… Все их внимание тогда поглотило открытие нового бизнеса.