– Конни? – Голос Элис вывел меня из задумчивости.
– Я не представляю, кто такой Кит и что им движет, – призналась я наконец. – Он словно какой-то нереальный, просто чей-то… отстраненный образ или голограмма. Набор поступков и поведенческих реакций.
– Ты подразумеваешь, что не доверяешь ему.
– Нет.
Как же трудно было определить то, чего мне не хватало! Нехватка любой уверенности обретает ясную форму, только когда раньше она имелась в наличии, когда ты осознаешь, что былая уверенность исчезла.
– Да, я не доверяю ему, но подразумеваю другое, – добавила я. – Общаясь с ним, я не могу осознать его как… как некую целостную личность. Я воспринимаю лишь его внешнюю оболочку. – Я пожала плечами. – Лучше мне не объяснить, но… это не новое ощущение. Оно появилось еще до обнаружения в его навигаторе дома одиннадцать по Бентли-гроув. Оно знакомо мне много лет, просто раньше я не позволяла себе признаться в нем.
Элис явно ждала продолжения.
– Во время учебы в Кембридже Кит влюбился в кого-то. Он как-то проговорился ненароком, но когда я начала приставать с расспросами, замкнулся в себе и принялся упорно все отрицать. Он всегда обижался на родителей, но не желал объяснить мне причины. Делал вид, что нет никаких обид, однако я видела, что его что-то возмущает… это постоянно звучало в его голосе, когда он говорил с ними. А потом Кит совсем разорвал с ними отношения, и я абсолютно уверена, что о причинах разрыва он тоже солгал.
– А затем последовали события, связанные с навигатором и его машиной на панорамном обзоре улицы, женский труп и это платье, – заключила Бин и, крутанувшись на своем вращающемся стуле, посмотрела в окно. – Конни, я обычно не говорю такого моим пациентам, но тебе скажу: думаю, ты права, что не доверяешь Киту. Понятия не имею, что именно он сделал, но, по-моему, тебе нужно держаться подальше от него.
– Я не могу. Селина Гейн не захотела со мной разговаривать, и полицейские не намерены заниматься дальнейшим расследованием. Выяснить все загадки можно, только убедив Кита сказать мне правду. В чем дело? – Неужели в глазах моей собеседницы отразилась жалость? – Ты думаешь, что мне никогда не удастся выяснить это? По-твоему, мне следует отказаться?
– Насколько я понимаю, отказываться ты не намерена, – улыбнулась мне врач. – И на твоем месте я тоже не стала бы сдаваться.
– До того как все это случилось, я была похожа на Кита, – призналась я. – Тоже вела какое-то нереальное существование. Теперь у меня появилась характерная особенность: я стала женщиной, которая не собирается сдаваться.
– Разве ты жила в нереальном мире?
Не уверена, смогу ли я все объяснить, но попытаюсь, как бы безумно ни звучали мои попытки.
– В две тысячи третьем году, когда мы с Китом просматривали дома в Кембридже, я не чувствовала себя… реальной, – призналась я.
Элис ждала дальнейших пояснений.
– Большинство людей осознают, какой тип дома предпочитают: одноквартирный дом в центре города или каменный коттедж в тихом безлюдном местечке. Одни покупают новострой, другим подавай дома с вековой историей, – стала рассказывать я. – То или иное предпочтение в выборе жилья говорит об индивидуальных склонностях личности. Когда Кит привез меня посмотреть коттедж в местечко под названием Лоди, в пригороде Кембриджа, я подумала: «Да, я могла бы стать человеком, выбравшим сельский коттедж». Потом мы поехали смотреть пентхаус на главной улице в центре города, и я подумала: «Возможно, это мое… может, в глубине души я больше люблю шумный город». Я совсем не понимала саму себя, не понимала, чего же хочется мне самой. После третьего или четвертого просмотра я начала паниковать, не понимая, что же привлекает лично меня. Я была предельно проста, словно видела, что внутри меня прозрачная пустота. Я думала: «Я могу жить в любом из этих мест. Но не могу сказать, по душе они мне или не по душе. Может, я лишена индивидуальности».
– Ты просто объективно восприимчива. – Элис откинулась на спинку скрипнувшего кресла. – Кит показал тебе много прекрасных домов, и каждый из них нравился тебе по-своему. Это же совершенно понятно, и тут не о чем беспокоиться. Вероятно, каждое жилье затрагивало разные струнки твоей натуры, твоей личности.
– Нет, – отмахнулась я от ее успокаивающих слов. – Да, глупо с моей стороны было паниковать из-за того, что я не знаю, какого типа дом мне хочется, конечно, глупо, но я же перепугалась – это меня жутко тревожило. Всякий раз, видя какой-то дом, я не могла сразу решить, нравится ли он лично мне, и ощущала себя все менее и менее реальной. Как будто частички моей личности раз за разом мельчали и постепенно исчезали вовсе.
Я задумчиво прикусила большой палец, испугавшись, что слишком разоткровенничалась, и сама же потом буду страдать из-за этого.
– А потом мы нашли тот замечательный дом, дом семнадцать по Пардонер-лейн – теперь-то я понимаю, что он был лучшим из того, что мы видели, – а я опять пребывала в состоянии неопределенности, не понимая, то ли он мне нравится, то ли я его ненавижу. Кита он привел в восхищение. Я подыграла ему – не уверена, насколько убедительно. У меня возникло ощущение провала. Мне хотелось лишь умудриться сказать: «Да, я тоже обожаю этот дом» и… понять, что же это означало.
Элис склонилась к стоявшему под ее столом коричневому чемоданчику. Там она держала свои лекарства – внутренности этого чемоданчика разделялись на маленькие квадратные отделения, и в каждом из них темнел пузырек коричневого стекла.
– Ты переживала тревогу и подавленность, потрясенная неразумными ожиданиями твоей родни, – сказала Элис, вытаскивая по очереди пузырьки и прочитывая их этикетки. – Ощущение твоей личностной слабости порождено попытками подавить твои собственные нужды ради родительского спокойствия, поскольку они сочли их затруднительными для себя. И уверяю тебя, эта слабость не имела никакого отношения к твоей неопределенности в отношении выбора дома.
Она нашла нужное лекарство. Для вконец спятивших пациентов.
Мне хотелось побольше рассказать о том доме, который следовало полюбить, но нервозность мешала достичь ясности понимания. Мне необходимо было во всем признаться: как я упорно все портила, подрывая своими бредовыми возражениями уверенность Кита.
– Рядом с домом семнадцать по Пардонер-лейн находилось здание частной школы – «Центр Хло Клопски», – сообщила я Элис. – Я потеряла сон – не спала целыми ночами – из-за звонков. Смехотворно, правда?
– Из-за каких звонков?
– Школьных звонков. Вдруг между уроками они будут звенеть слишком громко? Их трели могли свести нас с ума, и мы никогда не смогли бы продать дом, оставаясь честными с будущими покупателями, – мы не смогли бы солгать о таком ужасном недостатке. Но Кит тогда сказал: «Если звонки будут слишком громкими, мы попросим их уменьшить силу звука». Он посмеялся надо мной, сказав, что не стоит беспокоиться по такому глупому поводу. И точно так же посмеялся, когда я через несколько дней распсиховалась по не менее смехотворному поводу: тот дом не имел названия.
– На сей раз я выдам тебе другое лекарство, – вставила мой врач. – Анхалониум. Из-за того, что ты говорила об ощущениях прозрачности и нехватки индивидуальности.
– Мне еще не приходилось жить в доме без названия, – продолжала я, не слушая ее. – Никогда. Сначала я жила с мамой и папой в Торролд-хаусе, потом переехала к Киту. Он жил в Роундесли в десятой квартире, но сам тот дом назывался Мартленд-тауэр. И вообще, та квартира – не показатель. Никто из нас не думал о ней как о постоянном месте жительства – она была временным, исключительно временным пристанищем. Сейчас я живу в коттедже «Мелроуз», а Фрэн с Антоном – в доме под названием «Тэтчерс». В Литтл-Холлинге у всех домов есть названия. И я к этому привыкла. Когда Кит так загорелся покупкой дома семнадцать по Пардонер-лейн, я попыталась представить себя в доме, имевшем только номер, и мне это почему-то показалось… ужасно неправильным. Слишком обезличенным. Это напугало меня.
– Перемены бывают невероятно пугающими, – кивнув, согласилась Элис.
Она всегда поддерживает меня. Я не уверена, что это необходимо теперь, когда мне все стало понятнее. Может, для меня было бы больше пользы, если б она сказала: «Да, Конни. Это действительно безумие. Тебе надо перестать заморачиваться из-за дурацких мелочей».
– Однажды ночью я разбудила Кита в четыре утра, – продолжила я. – Он мирно спал, но я все-таки растрясла его. Должно быть, у меня случилась истерика. Я не могла уснуть целую ночь и довела себя до невменяемого состояния. Кит взирал на меня, словно я впала в безумие, – я до сих пор помню, каким потрясенным он тогда выглядел. Я заявила ему, что мы не сможем купить тот семнадцатый дом на Пардонер-лейн, если не дадим ему названия, – я не смогу жить в безымянном доме. Мне хотелось заняться поисками в Интернете, выяснить, как можно дать дому название, если у него еще такого нет. Чтобы все было официально, понимаешь?
Элис улыбнулась, словно я говорила что-то понятное или очаровательное о собственном безумии.
– Кит понял, что я не успокоюсь и не дам ему нормально спать, пока он не найдет решения для выдуманной мной проблемы, поэтому сказал: «Ладно, тогда… давай пойдем и разберемся». Вскоре он нашел в Интернете достаточно сведений для моего успокоения: при желании мы можем дать номеру семнадцать любое название. Это просто – надо всего лишь написать уведомление в почтовое ведомство. И он спросил: «Как тебе название “Дурдом”?»
– Ты, наверное, обиделась, – предположила Бин.
– Ничуть. Я начала хохотать – подумала, что я еще не слышала такой остроумной шутки. Я с облегчением почувствовала, что все будет хорошо, – Кит получит свой обожаемый дом, а для меня он станет любимым домом, получив название. Конечно, до какой-то степени я понимала, должно быть, что могу выдумать и какие-то новые препятствия… – Я поморщилась, удрученно покачав головой. – Интересно, что это могло бы быть: невыносимо отвратительные дверные ручки или почтовый ящик… Пребывая в том истерическом состоянии, я могла возненавидеть совершенно случайные вещи, причем с необычайной легкостью, однако тогда я не понимала этого. Кит тоже испытал облегчение. У нас возникло почти… ну даже не знаю, какое-то праздничное настроение. Мы не пошли сразу спать – остались возле компьютера, просматривая на сайтах названия домов, и смеялись над нелепыми предложениями: «Ребро Фортуны», «За Гранью Разума»… Очевидно подобные названия действительно популярны – по крайней мере, так говорилось на том вебсайте. Я заявила, что в это верится с трудом, но Кит заверил меня, что некоторые из его коллег вполне могли бы додуматься до таких идиотских названий. «Это распространенный недостаток: люди считают себя на редкость остроумными, хотя на самом деле они тупы и бездарны, – добавил он. – “За гранью разума”! С тем же успехом можно назвать дом “Моя Бездарность”. Я спросила его, как бы он хотел назвать наш.