Саймон смущенно кивнул. Сам он избегал питания в ресторанах, но все-таки должным образом понял, что имеют в виду владельцы дома семнадцать по Пардонер-лейн, несмотря на собственные предпочтения. Ему слишком часто приходилось соглашаться с тем, что не имело для него смысла, просто из вежливости.
– Мне нужно задать вам личный вопрос, – сообщил он Боускиллу.
– Давайте спрашивайте, – кивнул тот.
– О ваших родителях.
Реакция Кита читалась безошибочно: мгновенное возмущение. То ли на собеседника – за его вопрос, то ли на старших мистера и миссис Боускилл; трудно было сказать наверняка. Со слов Конни Саймон знал о родителях Кита совсем немного. Только их имена, Найджел и Барбара, и то, что они жили в городке Бракнелл графства Беркшир. Они основали собственный бизнес: что-то связанное с использование лазера для определения отпечатков пальцев.
Боускилл быстро овладел собой.
– Позвольте предположение, – сказал он. – Конни ведь поведала вам, что я разорвал с ними отношения. Насколько я понимаю, она объяснила вам причины?
– Она сказала, что никогда не понимала толком этих причин.
– Это же вра… – Кристофер подавил гнев, и его хмурый вид сменила натянутая улыбка. – Это просто не соответствует истине. Конни отлично известно, что произошло.
– Вам не трудно объяснить мне? – попросил Саймон.
– Не понимаю, почему вас волнует этот разрыв. Он же никак не связан с нынешней ситуацией.
– Просто интересно. – Уотерхаус постарался придать своему голосу небрежный оттенок.
Нет никакого смысла говорить Киту, что именно по этой причине он в основном и захотел встретиться с ним.
– Как человеку, у которого весьма трудные отношения с родителями, – добавил детектив.
– Но если б вы оказались на грани отчаяния, то они помогли бы вам? – спросил Боускилл. – В трудную минуту они пошли бы на любые жертвы… чтобы помочь вам.
Саймон никогда не задумывался об этом. В более молодые годы, даже в детстве, мать всячески подавляла его своим воспитанием. Она вела себя так, словно он сделан из хрупкого стекла и мог разбиться при малейшем неосторожном шаге, отправившись, к примеру, на вечеринку в знакомый дом. Теперь уже трудно представить, чтобы Кэтлин о ком-то переживала. Она давно растеряла властные манеры. Хотя ей был еще только шестьдесят один год и у нее не имелось проблем со здоровьем, она жила и говорила, как древняя старуха, неуклонно ковыляющая к полному уничтожению. Если бы Саймону предложили угадать ее возраст и историю жизни, то он уверенно дал бы ей лет восемьдесят и предположил бы, что, должно быть, на каком-то крутом повороте юные бандиты ограбили ее, угрожая ножом, и с тех пор она потеряла желание жить.
Уотерхаус открыл рот, собираясь сказать, что в самых отчаянных обстоятельствах предпочел бы обратиться ко множеству самых разных людей – включая незнакомцев, – прежде чем решиться обратиться к своей матери, но Боускилл опередил его:
– Какие же родители откажутся помочь их ребенку? У меня нет ни сестер, ни братьев, то есть мне не с кем соперничать за их внимание. И я не просил их пожертвовать ради меня почками.
– А что же случилось? – спросил Саймон.
– Здоровье Конни совершенно расстроилось. Физическое и умственное – она кричала во сне, ей снились какие-то кошмары, у нее даже начали выпадать волосы. Естественно, я должным образом встревожился за нее. Я испугался… хотя, в общем, она ничего не сделала, поэтому я не буду искушать судьбу, сказав: «Я испугался, что она может совершить какую-то глупость».
Полицейский кивнул. «Должным образом встревожился за нее». Это выражение должно было подчеркнуть, что он встревожился непритворно? Не ведет ли себя этот Боускилл именно притворно – и в нынешней ситуации тоже?
– Мама и папа ясно дали мне понять, что мне нечего ждать от них никакой помощи, – добавил Кит.
– Вы просили их помочь?
– Ну, конечно. Совершенно недвусмысленно. Я попросил, и они отказали.
– А какой именно помощи вы от них хотели?
– Конни рассказывала вам о своих родителях? – спросил Боускилл. – Говорила, что они промывали ей мозги и запугивали ее, говорила, настолько они травмировали ее умственные процессы, что она была не в состоянии думать самостоятельно?
– Она лишь упоминала, что между ними возникли трудности, – покачав головой, ответил Саймон, – в связи с вашим планом переезда в Кембридж.
– Странно, обычно Конни не являет собой образец сдержанности, – рассмеявшись, заявил Кит. – Приятно узнать, что она расширяет свой репертуар.
– Так что же случилось? – спросил Уотерхаус. – С вашими родителями?
– Конни нужно было уехать подальше от ее родни, особенно от матери. Не понимаю, почему я сказал об этом в прошедшем времени – ей это по-прежнему необходимо. Я надеялся, что моя мама сможет сыграть для нее роль матери, только временно – понимаете, чтобы поддержать ее уверенность в себе, убедить, что она может жить так, как сама хочет, и достичь всего, чего ей самой захочется. Я сам упорно пытался убедить ее, пока мне не опротивел собственный голос, но, увы, безрезультатно. Я всего лишь человек, а не мать или отец; мы с ней на равных. Мои слова не имели значения, я не мог заменить Конни родственников, как бы дурно они на нее ни влияли – причем сама она великолепно знала, какой вред они ей наносили; да, она действительно все это понимала. Однако… она боялась противоречить своей маме, которой не хотелось, чтобы мы уехали в Кембридж. Безнадежная ситуация. Я понял, что мне никогда не удастся соблазнить ее покинуть родню, если только… в общем, если я не смогу предложить ей нечто большее, кроме самого себя. Они с моей мамой обычно хорошо ладили, и мама с папой твердили, что любят ее, как родную дочь, однако… когда понадобилось помочь делом, когда я попросил их действительно заменить Конни семью, они заявили: «Нет уж, спасибо, мы предпочитаем не вмешиваться».
– А вы не думаете, что они опасались настраивать Конни против ее же родителей? – спросил Саймон. – И потому не захотели вмешиваться?
– Нет, – решительно возразил Боускилл. – Ничего подобного. Их ни капельки не волновала жизнь Вэл и Джеффа Монков, они опасались только лишних хлопот. Им просто не хотелось тратить свои силы. Начали лопотать что-то о необходимости самостоятельности, о порочной зависимости… Отвратительно, честно говоря, – полнейшее отрицание ответственности. Я никогда не поступлю так со своим ребенком, если он у меня появится. Я смотрел на них и думал: «Кто же вы на самом деле? Почему мне приходится терпеть такое отношение?» Вот потому-то с тех пор я… ни разу не разговаривал с ними.
– Да, звучит сурово, – заметил полицейский.
Он постарался изобразить мрачную подавленность под стать Боускиллу, скрывая свое удовлетворение. У него имелась одна версия, и хотя он пока не получил достаточного подтверждения, все только что сказанное его собеседником показывало, что скоро доказательства будут.
17
Пятница, 23 июля 2010 года
– Конни.
«Похоже, ты не рад видеть меня, – подумала я. – И тебе не прибавит радости то, что я собираюсь сказать».
– Спасибо, что пришел.
Он не твой муж. Он – незнакомец. Это деловая встреча.
Я предложила Киту посмотреть меню, но он отклонил предложение. От него пахло пивом. Мы зашли в ресторан отеля «Даблтри», где поселилась Селина Гейн, а теперь и я сама. Я сняла здесь номер около часа тому назад.
– Не голоден? – спросила я. – Пожалуй, я тоже не буду ужинать.
Хотя, пожалуй, и жаль. Готовят здесь, вероятно, вкусно. И как шикарно выглядят лаймово-зеленые и фиолетовые драпировки… Они навели меня на мысль о платье той мертвой женщины: такие же цвета.
Положив меню на столик, я налила нам воды.
– Не ломай комедию, – бросил Кит. – Зачем мы встретились здесь?
Он предпочел пока не садиться, явно настроенный на бегство и не желающий соглашаться на разговор со мной, не узнав его темы.
– Я здесь живу, – отозвалась я.
Я не стала сообщать ему, что Селина Гейн тоже живет здесь. Хотя, разумеется, он мог уже знать об этом.
– Ты… – Его дыхание участилось, словно он уже пустился в бегство.
Интересно, подумал ли он о бегстве. Трудно ли ему устоять на месте?
– Ты без всяких объяснений сбежала с празднования своего дня рождения… – продолжил Кристофер.
– Само празднование и было объяснением. Оно и подаренное тобой платье.
– Клянусь богом, Кон…
– Не важно, – прервала его я, – пустяки. Мне нужно поговорить с тобой на другую тему. Присядь. Садись же.
Неохотно он опустился на стул, устроившись за столом напротив меня. Я впервые видела столь напряженного человека – плечи сгорблены, челюсти сжаты, лицо покраснело.
– Нам надо обсудить рабочие дела, – произнес он.
– Давай.
В конце концов, это именно деловая встреча. Нельзя пригласить мужа на деловую встречу и запретить ему говорить о работе.
– Ты являешься коммерческим и финансовым директором фирмы «Нулли». Вся стратегия создана тобой, все планирование… Именно ты своевременно обеспечивала все выплаты. Я и сам мог поднатореть в этом плане, мои сотрудники способны делать то же самое, но мы понапрасну тратим наше время, если ты не выполняешь свою часть обязанностей.
– Согласна, – бросила я.
– Если ты не будешь успешно продолжать этим заниматься, «Нулли» развалится.
– И ты полагаешь, что я не смогу успешно продолжать?
– А ты?
– Да, я практически забросила дела, – признала я, – с тех пор, как увидела ту женщину на вебсайте «Золотой ярмарки». Но с тех пор прошло меньше недели. Фирма не рассыпется в прах из-за того, что я неделю пренебрегала бумажной работой. В любом случае все это несущественно. К этому времени в будущем году «Нулли» уже вряд ли будет существовать.
– О чем ты говоришь? – резко побледнев, спросил Кит.
– Ты достаточно умен и решителен, – оживленно произнесла я, решив, что следует дать ему некоторую компенсацию за потерю как жены, так и бизнеса. – Ты с легкостью создашь другую фирму без меня. Я уверена, она будет более чем успешной.